Борис остался в отделении после дежурства – стандартная ситуация, когда преодолев тяжелую смену, предстоит выдержать восьмичасовой день, или уйти на тридцать минут пораньше с молчаливого разрешения руководства. Ночь выдалась спокойной. После планового обхода он заполнял выписки, которым не было ни конца, ни края, и даже выспался, привыкнув к постоянному ожиданию экстренных поступлений, хотя в приемном покое предусмотрен отдельный дежурант.
Умывшись и почистив зубы, Борис допил остывший кофе с вчерашним бутербродом, отчитался администрации и передал полномочия сменщику, с рокерской челкой вернувшись в свой кабинет. По вторникам и пятницам он посещал тренажерный зал, чтобы поддерживать себя в оптимальной форме, но сегодня желал поскорее рухнуть в постель и застыть мертвым сном, отключив телефон и будильник.
Сонную тишину нарушил громкий стук в дверь. Борис вздрогнул и поднял голову. Напротив возникла настороженная женщина с тусклыми синяками под влажными, заплаканными глазами, привередливо осматривающая голые стены и пожелтевшую штукатурку.
Борис поздоровался и попросил присесть. Пациентка грузно опустилась на стул. Из-за угла промелькнула вальяжная медсестра, положив на стол амбулаторную карту с последней выпиской.
Прочитав заключение, Борис определил, что утренняя незнакомка – постоянный клиент их учреждения, но пока к психотерапевту не обращалась.
– Марфа Васильевна Соломатина?
– Да!
– Вы по направлению или сами?
– От Хлебникова. Уже никому не верю, но очень нуждаюсь в помощи, мне некому выговориться. Ему некогда возиться со мной, он меняет препараты, спрашивает, как я ем, как сплю, пишет что-то ужасным почерком, ухмыляется как маньяк и приглашает показаться через неделю. Одно, и тоже без всяких сюрпризов. Я теряю терпение, надоело принимать таблетки. Только ничего хорошего не замечаю, только заторможенность и сонливость. Вы ведь не назначаете лекарства?
– Нет, я занимаюсь психотерапией, – рассудительно ответил Борис, подавляя зевоту. – Что вас сейчас беспокоит? Будем выяснять по порядку.
– Я опять должна рассказать с самого начала? Как это утомительно!
– Можно вкратце, а я потом уточню информацию у Вадима Петровича.
– Откуда вы его знаете?
– У нас тесный, сплоченный коллектив. И все друг друга знают лично.
– Ах, да! Верно! Как я сразу не догадалась?! Я вообще поглупела из-за ваших лекарств, но без них чувствую себя гораздо хуже, поэтому кое-как принимаю. Они вытаскивают из депрессии, но оставляют в подвешенном состоянии, будто не хватает последнего толчка. Доктор, мне очень плохо! Еду в маршрутке и думаю, зачем я живу? Какой в этом смысл, если я себе не нравлюсь, если мне никто не нравится, если не получается завести друзей, если прежние друзья оказались врагами, если близкие стали чужими. Как простить предательство? Я привыкала разочаровываться в людях, но к предательству не привыкла. Оно как нож в спину – невыносимо колит!
– Кто же вас предал? – сосредоточенно спросил Борис, делая пометки на белом листе.
– Много кто! Мой последний жених – это раз, мать – два, будь она трижды проклята вместе с хахалем. Все они в одной упряжке! Ну и остальные по мелочи. Никому нельзя верить! Я попадаю в повторяющиеся сцены и не делаю выводов. Привязываюсь к людям и получаю сверху ушат помоев. За что мне такое наказание?
– Я бы не назвал ваши проблемы наказанием, а сейчас вы просто очень взволнованы.
– Практически всегда я на грани! Сейчас под таблетками более-менее терпимо, а под вечер приходит кошмар. Я как сжилась с паникой, и вряд ли когда-нибудь избавлюсь от нее окончательно. Итак сложностей хватает: не получается никуда устроиться, не берут и все без объяснений, либо сама проваливаю собеседования, а если и дают шанс, то не выдерживаю испытательный срок или стажировку. Не нравлюсь я никому, потому что кажусь слишком буйной. Таких как я не жалуют, а я же не намекаю, что провела месяц в психушке, не показываю выписок, и на лбу не написано? И вроде бы мои данные не передавали в газеты для всеобщего обозрения, и даже не требовали справку о состоянии здоровья. А вообще я плохо схожусь с людьми. Они меня раздражают, и к врачам отношусь брезгливо, а куда податься? Сделайте что-нибудь со мной? Скажите честно, я безнадежна?
– Что вы! Вы уже выздоравливайте! – парировал Борис. – А как вы попали в больницу?
– Как и все, наверно! Пыталась покончить с собой. Проглотила целую упаковку снотворных, запив армянским коньяком.
– Из-за чего?
– Да ерунда! Поругалась с женишком! Не знаю, хотела ли я всерьез умереть, или лишь припугнуть его, но оказалась между прошлым и будущим. Мать вернулась из химчистки и обнаружила меня спящей на полу возле кровати с опрокинутой тушью. Я еще пыталась навести макияж! Чокнутая! Если умирать, то с накрашенными ресницами! Очухалась в токсикологии. Открываю глаза и вижу ангелов с крыльями, похожими на трубки. Ангелы свисали надо мною и вальяжно покачивались, словно одобряя безрассудный поступок. Затем они вызвали психиатра, и меня перевезли к вам, упрятав под замок. Спросони я подписала какие-то справки, но не собиралась давать согласия, хотела вернуться разгребать проблемы, а оказалось, что чиркнула себе приговор. После пришла мать и отказалась забирать меня, решив проучить в воспитательных целях. Вы сомневаетесь?
– Нет, нисколько! Думаю, мама желает вам только добра и тогда хотела, как лучше.
– Чушь! Она меня ненавидит! Она всегда хотела избавиться от меня, но не получалось, – сбивчиво протараторила Марфа, проглатывая слова. – Она бы сдала меня в приют, выбросила на помойку, продала по дешевке китайцам, только не додумалась. Настолько тупа, или боится последствий! Я слишком жестока к ней? Она меня угнетает. Что я несу?! Я хотела бы полюбить ее, но после стольких унижений невозможно представить, что мы научимся сосуществовать мирно. Не подумайте, что я неблагодарная тварь, и все такое. Простите! Не хотела так грубо выразиться.
– Давайте пока оставим эту травматичную тему, – осторожно предложил Борис, остужая пыл. – Мы успеем все обсудить. Скажите, а что есть позитивного в вашей жизни? Что дает вам положительные эмоции?
– Не знаю. Все плохо! Вижу только беспросветность и черноту! Только верный пес Эд никогда не придаст и поддерживает меня. Собаки приятнее людей, не замечали?
– Отлично! Значит, у вас есть питомец. Ведь это тоже ответственность, вы проявляете заботу о нем.
– Привыкла к нему! Ничего сверхъестественного! Единственный подарок покойного папаши. Точнее, он завел щенка себе, а когда понял, что не справляется, сплавил Эда мне, а я, наивная, согласилась. А у вас есть собака или кошка?
– Сейчас нет. Был доберман, умер от старости. И я решил больше никого не заводить.
– Сочувствую, – равнодушно произнесла Марфа. – Эд в самом расцвете сил. Если с ним что-то случится, не представляю, что с собой сделаю.
