– Голь на выдумки хитра, – прокомментировал я услышанное. – И что же, это убогое кушанье считается у диких горцев деликатесом? В таком случае брали бы пример у испанцев. Те лакомятся бычьими яйцами, а они раз в пять крупнее.
Уголки Иришиных губ поползли вниз, когда она не обнаружила на моем лице признаков паники. Глядя мне в глаза, она зловеще сказала:
– Афганцы не едят яиц, ни бычьих, ни человеческих. Они скармливают члены пленникам.
– Сырыми? – скривился я от отвращения.
Иришину мину тоже нельзя было назвать сладкой.
– Не уточняла. Одно знаю точно: до того, как умереть от потери крови, человек успевает сожрать часть самого себя.
– Твой Душман стойкий малый, – произнес я с уважением. – Мало того, что съел такую гадость, не подавившись, так еще и выжить умудрился. Или он в плену все же чужие члены жевал?
– Душман ислам принял, тем и спасся. А ты лучше о себе беспокойся, Бодров. Самое время.
Ее зад вдавил мои колени в матрас. Рука потянулась к моему совершенно беззащитному органу, съежившемуся в ожидании болезненной ампутации.
– Обращайся с моим дружком осторожно, – предупредил я Иришу. – Его реакция на прикосновение дамских пальчиков может оказаться бурной и непредсказуемой.
– Ничего, – усмехнулась она. – Больше этих проблем у тебя не будет. Их источник я сейчас удалю. С корнем.
– Сделай милость, – сказал я, глядя с напускным безразличием в потолок. – Одна морока от этого дела. Сплошные расходы и нервотрепка.
– Ты, кажется, не очень хорошо понимаешь, что тебя ожидает, – сердито сказала Ириша.
– Да все я понимаю! – Моя попытка махнуть рукой закончилась тем, что браслет наручников возвратил ее на прежнее место. – Давай рви, не тяни жилы! – Я распалял себя все сильнее, как упившийся спиртом революционный матрос на допросе у белогвардейцев. – Надоело все! Каждый, кому не лень, командует, понукает! Папе твоему книгу пиши! Марку и его жене информацию сливай! Теперь ты со своими угрозами! А вот хрен вам всем! Перебьетесь!
– Погоди! – возбужденно перебила меня Ириша. – Марк и Натали тоже на тебя наезжали?
«Тоже!» Она проговорилась. Я не ошибся в своих предположениях. Ириша в этой истории была таким же заинтересованным лицом, как ее братец и свояченица.
– Ходят вокруг да около твои родственнички, вынюхивают что-то, – как бы неохотно признался я. – Говорят, Дубов в мое распоряжение какие-то сверхсекретные материалы предоставит, а им очень хочется с ними ознакомиться… Слушай, это случайно не твои детские снимки из семейного альбома? Ирина Владимировна Дубова в чем мать родила. Она же на горшке и с пальцем в носу… Выходит, не зря мне деньги предлагали…
– Много? – быстро спросила Ириша.
– Порядочно.
– А ты?
– А я их послал обоих. По очереди.
– Неподкупный, значит? Интере-е-сно…
Ее пальцы задумчиво теребили предмет, чересчур чуткий и отзывчивый к подобному вниманию.
– Руку бы убрала, – буркнул я. – Напрягает она меня очень. Не чувствуешь, что ли?
Чего-чего, а румянец на щеках этой боевой девицы я не ожидал увидеть! Он проступил на Иришиной коже через секунду после того как она поспешно отдернула свою проказливую руку, а затем охватил ее лицо от скул до самой шеи. Ах, какие нежности, скажите пожалуйста! Обещая оторвать мне член, она и бровью не повела, а просто подержаться за него считала ниже своего целомудренного достоинства.
По мере того как веснушки опять постепенно проступали на Иришиной коже, она принимала вид все более озабоченный и деловитый. Наконец, когда ее лицо окрасилось в прежний цвет свежей домашней ряженки, она заговорила:
– Послушай, Бодров… Если я оставлю тебя в покое и скажу отцу, что вчерашний инцидент исчерпан, ты можешь оказать мне одну любезность?
– Без штанов? – язвительно осведомился я.
Старательно отводя взгляд, Ириша встала, натянула на меня джинсы и застегнула «молнию» таким порывистым движением, что едва не кастрировала меня без всяких азиатских премудростей. Отшвырнув в сторону разочарованно звякнувшую жестянку, она тихо сказала:
– Мой отец при смерти.
– Знаю, – откликнулся я, – у него рак.
– Жить ему около трех месяцев осталось, – продолжала Ириша монотонным голосом. – Некоторые врачи отводят ему еще меньше времени, но больше трех месяцев не обещает никто… Вот он и решил превратить свою смерть в такую же сенсацию, какой была его жизнь в последние годы. Вывернуть наизнанку всю правду о большой политике, вывалять ее в грязи, а потом еще наложить сверху большущую вонючую кучу – вот что задумал отец.
– Достойная цель, – одобрил я, – и, что особенно приятно, светлая. Народ проглотит такое с восторгом.
– Никто ничего не проглотит, – произнесла Ириша с мрачной решимостью. – Эта книга никогда не будет выпущена.
– Почему? – удивился я. – Любое издательство рукопись с руками оторвет!
– Рукописи тоже не будет. Вот об этом я и хочу с тобой поговорить.
– Поговори, – разрешил я. Одетому, мне легко удалось перехватить инициативу в свои руки. Пусть они пока были в наручниках, но я смотрел в будущее с оптимизмом декабриста, получившего пожизненный срок. Оковы рухнут, и у входа нас встретит радостно свобода. Приблизительно так.
Голос Ириши вернул меня на землю:
– Скорее всего уже сегодня отец засадит тебя за работу. Соглашайся. Никто не узнает, чем ты занимаешься за компьютером: творишь или дурака валяешь в виртуальной реальности. Время от времени отца можно знакомить с короткими отрывками. Пусть видит результаты твоей работы и ни о чем не беспокоится.
Я с сомнением хмыкнул:
– А если он захочет прочитать весь текст?
– Не распечатывай его.
– Он сам откроет нужный файл.
– Введи пароль.
– Тогда он просто станет у меня над душой и станет наблюдать, как я работаю.
– Ты выставишь его за дверь, – безмятежно заявила Ириша. – Скажешь, что присутствие постороннего может отпугнуть вдохновение. – Она пренебрежительно пожала плечами. – Люди творческих профессий всегда с какими-нибудь причудами, так что отец ничего не заподозрит.
– Ладно, что потом? – спросил я тоном человека, который признает, что его удалось убедить, но только наполовину.
На данном этапе Иришу и это устраивало.
– Потом моего отца положат в клинику, – пояснила она, – а ты удалишь созданные файлы в «корзину» и очистишь ее, вот и все. В последние дни жизни отцу будет не до тебя и не до твоей книги, это я тебе гарантирую. Специалисты полагают, что умирать он будет трудно и мучительно. Но тебе на это плевать, верно? Тебя, наверное, больше волнует размер твоего гонорара? – Убедившись, что я не собираюсь отнекиваться, Ириша сообщила: – Отец собирается заплатить тебе за свою биографию десять тысяч долларов. Я дам тебе столько же за то, чтобы эта биография не появилась на свет. Выбирай. Только учти при этом, что лично я умирать не собираюсь. – В последних словах прозвучала неприкрытая угроза.
– Слушай, а почему тебя так беспокоит эта книга? – поинтересовался я, не спеша давать однозначный ответ.
Покусав губы, Ириша сказала:
– У отца вполне приличное состояние, которое я хочу сохранить и приумножить. Если разразится скандал, то обязательно всплывут кое-какие счета, которым огласка противопоказана. Отцу, может быть, теперь на деньги наплевать, а мне нет. У меня нет рака, понимаешь? – Она уже почти кричала. – И лишние враги, которых стремится нажить себе этот старый дурак, мне ни к чему! Я хочу жить спокойно!
– Похвальное намерение, – одобрил я. – Что ж, считай, что я…
– Согласен?
Я укоризненно покачал головой:
– Не так быстро, сударыня. Пока что я согласен подумать, вот и все.
Подойдя к окну, она заслонила собой почти весь свет и превратилась на некоторое время в молчаливый темный силуэт. Мне надоело наблюдать за ней, неудобно вывернув шею, и я уже собирался устроиться поудобнее, когда услышал тихое:
– Эх, Бодров, Бодров… Грязи в мире и без этой книги хватает, зачем ее подбрасывать еще?
Я вспомнил, чем закончился мой отказ просто повидаться с Дубовым, представил, как отреагирует он, если поймет, что я вожу его за нос, и упрямо покачал головой:
– Это же будет бомба. У меня появится громкое имя.
Почему-то, услышав про бомбу, Ириша вздрогнула, но тут же овладела собой.
– Имя? На могильной плите оно появится, – скептически хмыкнула Ириша, принимаясь мерить комнату шагами. – Неужели ты не понимаешь, что отец тебя подставляет, как и меня? – воскликнула она, наконец, с горечью в голосе. – Его не станет, а крайними останемся все мы! В том числе и ты, ты!
Инстинктивно втянув живот, чтобы его случайно не проткнул тычущий в меня указательный палец, я напомнил:
– Совсем недавно ты собиралась лишить меня детородного органа, а теперь вдруг обеспокоена моей судьбой. С чего бы это?
– В первую очередь я своей собственной судьбой обеспокоена, – угрюмо напомнила Ириша.
