белое золото с нетерпением ждёт страна. Труд ваш, конечно нелёгкий, но какое истинное удовлетворение он должен приносить!
Алексей Петрович и Сакен сидели на скамейке среди студентов. Ребята слушали выступающего невнимательно, устало перешёптывались, негромко перебрасывались словами. Соколов мрачно поглядывал на оратора, из-под кустистых бровей наблюдал за слушателями.
Сакен наклонился к нему.
— Может, выступите, а? У меня тут Гражданская война сейчас начнётся… Ребята, по-честному, очень устали… Я им много про Вас рассказывал, они вас знают по прошлому году помнят… Вам они поверят…
Алексей Петрович покачал головой.
— Мне нечего им сказать… Ведь каждый год одно и тоже…
А представитель Исполкома продолжал.
— Признаю, что ваши недовольства вполне справедливы… И то, что с водой у вас перебои, нам известно, товарищи… Да, вам, действительно, здесь нелегко, но когда людям трудно, они особенно крепко сплачиваются, объединяются…
Сидевший рядом с Алексеем Петровичем студент вздохнул и достаточно громко сказал что-то по-узбекски. Его услышали, и ядовитый смешок прокатился по рядам.
Алексей Петрович повернулся к Сакену.
— Что он сказал?
— «Не болит голова у дятла»… — Чуть смутившись, перевёл тот.
— Скажите, — вдруг спросил с места Соколов — Вы когда в последний раз мылись?
Представителя Исполкома смутить было трудно.
— К чему эти вопросы? — Пожал он плечами. — Конечно, я мылся сегодня и не один раз… Но когда-то я вот так же, как вы сейчас… И тогда я понял, что именно в таких условиях проявляется истинная цена коллектива, его энтузиазм…
Алексей Петрович мрачно продолжил:
— А до каких пор нужно будет проявлять энтузиазм на местах, чтобы прикрыть бездеятельность руководителей?
Студенты зашевелились, с любопытством повернулись к Соколову. Он поднялся с места и продолжил.
— Такая работа никому и никогда радости не приносила. Советской власти шестьдесят с лишком лет, а в передовой республике собираем белое золото прапрадедовским способом, и при этом совершенно не заботимся о людях, которых превратили в рабов… Я лично ничем этим ребятам помочь не могу, разве только поклониться им за их труд. А вот Ваш долг — не заниматься здесь болтовнёй, а сделать для них всё необходимое…
Он махнул рукой и начал пробираться между тесно сидящими студентами.
Тон Соколова очень не понравился представителю Исполкома.
— А собственно, кто Вы будете? — сдвинул он брови.
— Соколов моя фамилия… — С откровенной ненавистью взглянул ему в глаза Алексей Петрович. Он ненавидел этих болтунов, которые всё больше и заметнее вытесняли людей дела во всех коридорах власти. — Коммунист Соколов…
Сакен смущённо поднялся вслед за ним, повернулся к представителю Исполкома, извиняюще развёл руками…
Молчаливый и мрачный Алексей Петрович занял своё место на заднем сидении газика, Сакен сел впереди, захлопнул дверцу.
— Поехали…
Довольно долго ехали молча.
Сакен в зеркало исподтишка наблюдал за стариком, а тот неожиданно взорвался.
— Ты-то куда смотришь?! Тебе людей доверили… Местное руководство надо было на клочки разнести!
— Да почти разнёс… — Виновато отозвался Сакен. — Потому и представитель приехал…
— От такого представителя толку, видать, не будет… Ты дня два-три подожди, если ничего не изменится, прямо в ЦК республики иди… Это их кровное дело…
Сакен грустно усмехнулся, но промолчал.
День для Соколова выдался слишком тяжёлым. Он очень устал. Грустно поразмышляв ещё о чём-то, он задремал, запрокинув большую тяжёлую голову на спинку сиденья и слегка похрапывая на вдохе.
Алексей Петрович, не зная законов развития атеросклероза, с удивлением стал замечать странные изменения своей памяти. Иногда выпадали из неё какие-то события и разговоры совсем недавнего времени. Это, конечно, не касалось работы, его дела — здесь всё было надёжно и цепко, но по ту сторону своей жизни иногда он не мог вспомнить чего-то важного, существенного, что чрезвычайно огорчало его домочадцев. Но зато всё чаще и подробнее вставали перед ним очень давние перипетии его жизни — то ему вспоминались соседи по лагерному бараку, какие — то маловажные детали того страшного времени, то вдруг наплывали, словно кадры кинофильма, эпизоды юности, первые годы работы на Дальнем Востоке и даже, ясно и свежо, словно это было совсем недавно, события голодных студенческих лет… Вот и сейчас, чем глубже он проваливался в дремоту, тем яснее он видел себя студентом Технологического института, Алёшей Соколовым, всегда бедно одетым, всегда полуголодным.
Всё началось с того, что сестру Олю взял в горничные один из профессоров Техноложки, пожилой, одинокий и очень занятой человек. Но несмотря на свою занятость, он заметил ловкость и сметливость своей горничной, на ходу научил её заниматься не только хозяйством, но и секретарской работой. Пройдя поверхностную школу ликбеза, она едва умела писать, но настойчивость и желание учиться были в крови её поколения, она занималась по ночам, читала всё, что давал читать ей профессор, учила всё, что он предлагал ей выучить и, в конце концов, стала его ассистенткой. Он забрал её в институт, но в помощи по дому нуждался по-прежнему. И Ольга привела к нему своего брата. Алексей жил с сестрой и заканчивал школу. Он рос, денег в их доме всегда не хватало, и, хотя Алёша очень стеснялся своей «бабьей» работы, но она была удобна во всех отношениях. К тому же профессор редко бывал дома, а когда приходил, рассказывал о своей работе так интересно и увлечённо, что мальчик полюбил химию, почти совсем ничего о ней не зная. Само собой, получилось, что после окончания школы Алёша поступил в Технологический институт. Он учился, продолжая мыть полы в квартире профессора, выгуливать его добродушную овчарку и варить ему картошку на ужин.
А ночью в какой-то маленькой котельной, не забывая подбрасывать уголь в раскалённую топку, Алёша учил химию, бормоча что-то, проверяя себя по трепаному учебнику, писал формулы в тетрадь и решал мудрёные задачи…
Иногда Ольга приносила ему в кочегарку в закопчённом помятом котелке постные домашние щи, с удовольствием смотрела, как вечно полуголодный её братишка мгновенно расправляется с ними, и рассказывала о своих делах — она всё время занималась на каких-то курсах: училась то на стенографистку, то на машинистку, то на химика — лаборанта…
После окончания войны институт, которым руководил Соколов, едва сводил концы с концами. Он влачил жалкое существование даже в блокаду — но работал! Когда в начале пятидесятых Алексей Петрович был назначен сюда директором, ему едва исполнилось сорок лет, а число сотрудников с трудом дотягивало до ста человек. Руководители отделов, лаборанты и технический персонал встретили нового директора настороженно и отчуждённо: война научила его быть требовательным до жестокости. Он вникал во все тонкости работы отделов до самых незначительных мелочей, а самое главное,
