поставил на проходной специальные часы, отбивавшие на пропусках время явки на работу и ухода с неё. Сотрудники, которые привыкли жить достаточно вольготно, эти нововведения приняли в штыки, в вышестоящие органы понеслись доносы и анонимки. Алексей Петрович писал бесконечные объяснительные, ездил на вызовы то к следователям, то в прокуратуру. По доносам «доброжелателей» несколько раз возбуждались уголовные дела, но Соколов держался стойко и гнул свою линию в институте, не отступая ни на шаг. Прошло немало лет, пока прекратились многочисленные комиссии и проверки, когда авторитет его в районе и в городе стал настолько велик, что даже грозное КРУ стало беспокоить институт достаточно редко. Иногда он получал из прокуратуры малословное сообщение о том, что уголовное дело, заведённое на него по такому-то вопросу, прекращено в виду отсутствия состава преступления. Это всегда вызывало весёлый смех у его домочадцев. Но вся эта многолетняя канитель, эта расплата за требовательность и жёсткость, за неумение идти на компромиссы и проявлять хоть какую-то дипломатичность, стоила Соколову его пышной шевелюры: она заметно поредела и стала быстро седеть…
А борьба за дееспособность института была ненапрасной. В стенах его лабораторий рождались новые интересные идеи, сам Алексей Петрович просто фонтанировал ими, раздавая своим аспирантам темы для диссертаций даже в приватной беседе. Организовывались филиалы и опорные пункты по всем республикам. Разработки института приносили огромный экономический эффект, и докторскую степень Соколов получил за совокупность своих работ.
Много раз ему настойчиво предлагали перейти на работу в Москву. Органы управления промышленностью менялись, были главки, потом министерства, требовались свежие силы. Алексей Петрович отбивался, как мог: превращаться в управленца ему вовсе не хотелось. На время его оставляли в покое, но вскоре всё начиналось сначала. Только через многие годы наверху было принято соломоново решение: Соколов помимо руководства институтом был назначен Генеральным директором своей отрасли пищевой промышленности. Теперь за всё, что происходило на предприятиях этой самой отрасли имело к нему самое прямое отношение. Он отвечал за всё. И в далёком любимом Хабаровске, где помимо филиала института работал отраслевой комбинат, его ждала тяжёлая встреча со старым товарищем, с которым в юношеские годы начинали они свой профессиональный путь, с которым было связано так много милых и дорогих сердцу воспоминаний.
Очень много лет Алексей Петрович не бывал в этих краях. Строительство новых перерабатывающих заводов в Средней Азии и на Кавказе крепко держало его своими бесконечными проблемами. Но сейчас возникла острая необходимость побывать самому и здесь.
А на Дальнем Востоке стоял период осенних дождей. На улицах Хабаровска дождь падал непрерывным потоком на успевшие оголиться деревья. Разбухший, посеревший Амур скрыл в мутных водах свои отмели. На площади перед аэропортом потоки воды раскатывались по асфальту, и прицеливающийся к посадочной дорожке самолёт с трудом угадывался в пелене дождя.
Ещё подгоняли к борту лайнера трап, ещё не успели замолкнуть двигатели, а к самолёту уже подбегал запыхавшийся старик. Он бежал через всё лётное поле, потеряв где-то головной убор, дождь скатывался по его лицу и мокрым плечам, коварная одышка душила его, но он успел во время. Старик нетерпеливо переступал с ноги на ногу и пристально вглядывался в лица ежившихся под ливнем пассажиров, осторожно спускавшихся по скользким ступеням трапа. Наконец, он взмахнул рукой и крикнул сорвавшимся голосом:
— Алёша!
Алексей Петрович, услышал его голос, рванулся вперёд, чуть было не упал, поскользнувшись на мокрых ступенях, но старик подхватил его, они крепко обнялись и замерли надолго, загораживая другим пассажирам дорогу. Но никто на них не сердился, над их головами щёлкали замки чужих зонтов, люди спешили к автобусу, стоявшему неподалёку. Наконец, встречавший спохватился, раскрыл над головой Алексея Петровича большой зонт и, обняв его за плечи, повлёк за собой в сторону машины, стоявшей в стороне прямо у кромки лётного поля.
А за стариками, чуть снисходительно улыбаясь, шёл Сакен, который прилетел на Дальний Восток вместе со своим шефом. Как и положено верному ординарцу, он шёл позади, никому не навязывая своего общества, но готовый в любой момент прийти на помощь.
Завидев их, из чёрной «Волги» выскочил водитель, натянув на голову капюшон непромокаемой куртки, подхватил из рук Алексея Петровича тяжёлый портфель, Сакен сел рядом с водителем, старики — на заднем сидении. Они освободились от мокрых плащей и снова обнялись, вглядываясь в лица друг друга. Машина неслась по загородному шоссе, и стрелки «дворников» суетились по мокрым стёклам.
— Да… Как жизнь быстро пролетела…Столько лет…
— Тридцать девять, Алёша… Я вчера подсчитал. Какие мы с тобой молодые были, когда сюда приехали…
— Почёта было много, а умения — ни на грош…
— А помнишь, как у рогожного знамени клятву давали?
— Рогожное знамя!.. Ведь было такое! Его давали…
— Самому отстающему участку на комбинате! И мы с тобой тогда поклялись, что выведем свой цех в передовые!
— Вот с того всё и началось… — Алексей Петрович на секунду задумался, потом встрепенулся. — А помнишь. Иван, как ты меня на охоте из проруби вытащил?
— Ерунда!
— Не скажи! А какая здесь охота была! Нигде я больше такой охоты не видал, как здесь на Дальнем Востоке… Помнишь, как выезжали все — ты, я, Колька Снегирёв… Кстати, где сейчас Снегирёв, не знаешь? Я во время войны его из виду потерял…
— Да у нас Колька… Где же ему ещё быть! И Василий Фёдоров у нас… Как с войны вернулся, так и работает на комбинате… Без руки, правда… И Клава Седова… Институт закончила, лет двадцать как центральной лабораторией командует… Помнят все тебя… Ждут. Слушай, я что-то забыл… Ты когда с Дальнего Востока уехал?
— В сорок четвёртом… Осенью.
— А меня в начале сорок пятого прямо с фронта отозвали… Сначала на твоё место, потом главным инженером, а с пятидесятого вот директорствую…
— Да… — Кивнул Алексей Петрович — Я всегда вашим комбинатом интересовался, он для меня так и остался родным… А в пятидесятые — как он гремел! Лучший в отрасли!
И тут же замолчал, словно сказал какую-то неловкость, и какой-то холодок пробежал между ними. Алексей Петрович искоса посмотрел на притихшего друга и снова крепко обнял его.
Сакен поглядывал на них через зеркало водителя и улыбался.
— Вот, Иван Кириллыч, — кивнул в его сторону Алексей Петрович. — Мой аспирант, Сакен Мамедов… Между прочим, изобрёл очень дешёвый и экономичный способ извлечения жиров из сточных вод и использования их на корм скоту… Теряем ведь тысячи тонн…
Сакен грустно улыбнулся.
— Способ изобрели. Осталась мелочь — внедрить в производство…
— Да с этим тяжело, — кивнул Соколов. — Может, ты, Иван, возьмёшься?
— Подумать
