– У него и без этого найдется чем швырнуть, – сказал Гимли. – Если разговор окончен, так хоть отойдем подальше!
– Разговор окончен, – сказал Гэндальф. – Отойдем.
У подножия лестницы ристанийцы громко и радостно приветствовали своего конунга и склонились перед Гэндальфом. Колдовство Сарумана развеялось: все видели его озлобленное бессилие и жалкий позор.
– Ну, вот и все, – вздохнул Гэндальф. – Надо бы Древню сказать, чем дело кончилось.
– А ему это невдомек? – удивился Мерри. – Могло, что ль, кончиться иначе?
– Да нет, наверно, не могло, – сказал Гэндальф, – хоть и висело на волоске. Но пришлось на это пойти: отчасти из милосердия, а отчасти… Надо было показать Саруману, что голос его теряет привычную власть. Деспоту не стоит прикидываться советником. И уж если тайное стало явным, то дальше его не утаишь. А мудрец наш как ни в чем не бывало принялся обрабатывать нас порознь на слуху друг у друга: нерасчетливо поступил. Но все-таки надо было дать ему последний случай отказаться от мордорского лиходейства, а заодно и от своих замыслов. Загладить постыдное прошлое: он ведь мог бы нам очень помочь. Лучше всякого другого знает он наши дела, и захоти он только – нынче же все пошло бы иначе. Но он предпочел свою бессильную злобу и надежную твердыню Ортханка. Не желает помогать, а желает начальствовать. И живет-то в ужасе перед тенью Мордора, а тянется к верховной власти. Вот уж кто несчастный дурак! Если с востока до него доберутся – пиши пропало. Мы-то не можем, да и не станем крушить Ортханк, а Саурон – тот пожалуй что и сокрушит.
– Ну а если победа Саурону не достанется? Ты тогда что с ним сделаешь, с Саруманом? – спросил Мерри.
– Я? С Саруманом? Да ничего я с ним делать не стану, – сказал Гэндальф. – Всякая власть мне претит. А вот что с ним станется, этого я не знаю. Жалко все-таки: столько добра и столько могущества пропадает задаром. Зато нам-то как повезло! Вот уж не угадаешь заранее, злоба – она сама по себе в ущерб. Если б мы даже вошли в Ортханк, то и среди всех тамошних сокровищ вряд ли нашлось бы равное тому, которое вышвырнул Гнилоуст.
Раздался и осекся яростный вопль из высокого открытого окна.
– Похоже, Саруман со мной согласен, – сказал Гэндальф. – Вот теперь давайте отойдем подальше!
Они вернулись к разрушенному входу, и едва вышли из-под арки, как тут же, откуда ни возьмись, к ним зашагали онты, дотоле скрытые за грудами камней. Древень шел во главе, и Арагорн, Гимли и Леголас в изумленье уставились на лесных великанов.
– Вот, кстати, три моих спутника, Древень, – сказал Гэндальф. – Я тебе про них говорил, но ты их еще не видел.
И представил их, одного за другим. Старый онт внимательно оглядел каждого и с каждым немного побеседовал. Последним оказался Леголас.
– Так ты, стало быть, сударь мой эльф, явился из так нынче называемого Лихолесья? Как оно ни зовись, а лес там был, помнится, хоть куда!
– Да наш лес – он и сейчас ничего себе, – скромно сказал Леголас. – Но ведь деревьев сколько ни есть, а все мало! Больше всего на свете хочется мне побродить по Фангорну, дальше опушки-то и побывать не привелось, а уж так тянуло!
Радостно замерцали глубокие глаза Древня.
– Ну что ж, авось еще и горы не очень постареют, как твое желанье сбудется, – сказал он.
– Надо, чтоб сбылось, – подтвердил Леголас. – Я условился с другом, что если мы останемся живы, то непременно наведаемся в Фангорн – с твоего позволения, конечно.
– Мы эльфам всегда рады, – сказал Древень.
– Друг мой, как бы сказать – не соврать, не из эльфов, – заметил Леголас. – Это Гимли, сын Глоина, вот он стоит.
Гимли низко поклонился, топор его выскользнул из-за пояса и брякнул о камни.
– Кгм, хм! Вот тебе и на! – сказал Древень, тускло взглянув на него. – Гном, да еще с топором! Ну, не знаю, не знаю! Кгм! Эльфам, я говорю, мы всегда рады, но это уж слишком, а? Н-да, подобрал себе дружка!
– Друзей не выбираешь, – возразил Леголас. – Одно скажу: покуда жив Гимли, я без него в Фангорн – ни ногой. А топор у него не на деревья, о владыка бескрайнего леса! Он им оркам головы рубит. В одном последнем бою четыре с лишним десятка завалил.
– Кхум! Дела, дела! – сказал Древень. – Ну, это, само собой, приятно слышать. Ладно, пусть будет как будет: торопиться нам некуда. А вот расставаться пора. Вечереет, а Гэндальф сказал, что вам надо выехать до ночи: повелитель Ристании торопится в свой золотой чертог.
– Да, да, ехать надо немедля, – сказал Гэндальф. – И твоих привратников я с собой заберу. Ты и без них прекрасно обойдешься.
– Обойтись-то обойдусь, – сказал Древень, – но отпускать их жалко. Мы так с ними быстро, прямо сказать, второпях подружились, что мне и самому удивительно – видно, в детство впадаю. Но ежели порассудить, то, может, и дивиться нечему: сколько уж веков не видел я ничего нового под солнцем и под луною, а тут на тебе. Нет, кто-кто, а они у меня в памяти останутся, и в Перечень я их поместил, велю онтам переучивать:
Онты-опекуны явились к древесным отарам —Исполины собой, земнородные водохлебы;И хоббиты-хохотуны, лакомки-объедалы,Храбрые малыши, человечьи зайчата.
Так теперь он и будет читаться, покуда листья растут на деревьях. Прощайте же! Если до вашей прелестной Хоббитании дойдут какие-нибудь новости – дайте мне знать! Вам ведь понятно, о чем я? Я про онтиц: вдруг да чего увидите или прослышите. И сами ко мне выбирайтесь!
– Мы выберемся! – сказали в один голос Мерри с Пином и поспешно отвернулись.
Древень молча поглядел на них и задумчиво покачал головой. Гэндальфу же он сказал:
– Саруман, значит, убоялся выйти? Ну, я так и знал. Нутро у него гнилое, как у последнего гворна. Правда, если бы меня одолели и истребили все мои деревья, я бы тоже небось затаился в какой-нибудь дыре и носа не казал наружу.
– Зря сравниваешь! – сказал Гэндальф. – Ты ведь не собирался заполонить мир своими деревьями в ущерб всякой иной жизни. А Саруман – да, он предпочел лелеять свою черную злобу и вынашивать новые козни. Ключ от Ортханка у него не отнимешь, а выпускать его оттуда никак нельзя.
– Не тревожься! Онты за ним приглядят, – пообещал Древень. – Следить будут денно и нощно, и без моего соизволения он шагу не ступит.
– Вот и ладно! – сказал Гэндальф. – Я только на вас и надеялся; хоть одной заботой меньше, а то мне, право, не до него. Но вы уж будьте начеку: воды схлынули, и боюсь, одними часовыми вокруг башни не обойдешься. Наверняка из Ортханка есть глубокие подземные ходы, и Саруман рассчитывает тайком улизнуть. Уж коли на то пошло, затопите-ка вы Изенгард еще разок, да как следует, пока он весь не станет озером или ходы не обнаружатся. Заткните ходы, наводните пещеры – и пусть Саруман сидит в башне и поглядывает из окон.
– Положись на онтов! – сказал Древень. – Мы обшарим каждую пядь и перевернем все камушки до единого! И насадим вокруг деревья: старые, одичалые. Они будут называться Дозорный Лес. Любую белку в тот же миг заприметят. Будь покоен! Семижды минет срок наших скорбей, которых он был виною, но мы и тогда не устанем его стеречь!
Глава XI
Палантир
Солнце опускалось за длинный западный хребет, когда Гэндальф со спутниками и конунг с дружиною покинули Изенгард. Мерри сидел позади Гэндальфа, Арагорн взял Пина. Двое вестовых стрелой помчались вперед и вскоре исчезли из виду в долине. Остальные тронулись мерной рысью.
Онты чинно выстроились у ворот, воздев свои длинные руки и замерши, как истуканы. Мерри и Пин, точно по команде, обернулись у поворота извилистой дороги. Небо еще сияло солнечным светом, но серые развалины Изенгарда сокрыла вечерняя тень. Древня пока было видно: он стоял одиноко, словно древесный ствол, и хоббитам припомнилась их первая встреча на залитом солнцем горном уступе близ опушки Фангорна.
Подъехали к столбу с Белой Дланью: столб высился по-прежнему, но изваяние было сшиблено с верхушки его и расколото на куски. Посреди дороги валялся длинный, мертвенно-белый указующий перст с кроваво-черным ногтем.
– До чего же основательный народ эти онты! – заметил Гэндальф.
Они проехали мимо, сумерки сгущались.
– Долго ли нам нынче ехать, Гэндальф? – спросил Мерри немного погодя. – Тебе-то небось все равно, что сзади тебя болтается жалкое охвостье, а охвостье еще прежде того устало, ему не терпится отдохнуть.
– А-а, расслышал и даже обиделся! – сказал Гэндальф. – Скажи лучше Саруману спасибо за вежливость! Он на вас крепко глаз положил. Если угодно, можешь даже гордиться – сейчас он только про тебя с Пином и думает: кто вы такие, откуда взялись, что вам известно, вас или не вас захватили в плен и как же вы спаслись, когда всех орков перебили, – над такими вот мелкими загадками бьется наш великий мудрец. Так что, любезный друг Мериадок, будь польщен его руганью.
– Благодарствуйте! – сказал Мерри. – Но мне еще более льстит мотаться у тебя за спиной, хотя бы потому, что я могу повторить свой вопрос: долго ли нам нынче ехать?
