наблюдал за своими спутниками, оценивал их. Булганина он не опасался, хоть Иосиф и возвысил его в последнее время и даже называл своим преемником, но никто в это не верил. Булганин происходил из мещан, начинал приказчиком в скобяной лавке, да так и остался приказчиком в душе. В сорок седьмом Иосиф неожиданно назначил его министром обороны, чем немало удивил и позабавил своё ближайшее окружение. А в последние годы стал приглашать к себе на дачу, оказывая тем самым особое доверие. Но Берия видел Булганина насквозь. Это был слабак, хлюпик. Если бы не Иосиф, он давно бы сгноил в тюрьме этого выскочку. Но это от него никуда не уйдёт! Вот кому нужно молить и Бога, и чёрта, чтобы Иосиф не окочурился прямо сейчас. Вот чья жизнь висит на волоске!..
Маленков был точно таким же выскочкой и слабаком! Безликий, безынициативный, абсолютно посредственный. Карьерист, приспособленец и пройдоха. А вот поди ж ты – Иосиф сделал его своим заместителем по партийной линии и работе в ЦК. Хотя что тут удивительного? Этот тип всегда держал нос по ветру, ждал своего часа. И дождался! Сумел раскрутить в сорок девятом ленинградское дело, устроил шумный показательный процесс, мало в чём уступавший знаменитым московским процессам, на которых судили Бухарина, Рыкова, Пятакова, Рудзутака и других. Маленков очень хорошо понял, что нужно стареющему Иосифу, чему он возрадуется сверх всякой меры! И он попал в самую точку. Тогда расстреляли (без всякой вины с их стороны): председателя Госплана Вознесенского, председателя Совмина РСФСР Родионова, секретаря ЦК ВКП(б) Кузнецова, первого секретаря Ленинградского обкома и горкома Попкова и председателя ЛенГорИсполкома Лазутина. Попутно разгромили уже порядком надоевший Иосифу Еврейский антифашистский Комитет (также последовали допросы с пристрастием и самооговорами, затем торопливо расстреляли почти всех руководителей и видных лиц). Иосиф ради такого дела даже отменил мораторий на смертную казнь! – так соскучился по крови и по убийствам! Все тогда затаились, на всех повеяло смертным ужасом, снова дохнуло «тридцать седьмым». Один лишь Маленков торжествовал! Он с лихвой вернул утраченные позиции и заслужил полное доверие Иосифа.
Третьим был «Микитка» (как в шутку и под хорошее настроение обзывал его Иосиф). И этот третий был опасней всех! Это не простодушный Булганин и не квёлый Маленков. В Хрущёве чувствовались сила и чисто русские удаль и бесшабашность. Ожидать от него можно всего! Если нужно будет – расстреляет, рука не дрогнет. А потребуется – спляшет гопака и покажется рубухой-парнем, своим в доску! Этот и в Гражданскую успел повоевать, и всю Отечественную удачно прошёл, и по партийной линии далеко продвинулся, и во всех чистках уцелел. Берия досконально изучил личное дело Хрущёва и никак не мог взять в толк, почему Ежов не расстрелял его в тридцать седьмом? Ведь все знали, что Хрущёв – троцкист! Иосиф тоже об этом знал (ему лично Каганович докладывал), но Иосиф зачем-то простил Микитку! И даже выдвинул на чрезвычайно ответственный пост первого секретаря Московского обкома ВКП(б). Чем-то он, видать, понравился Иосифу! С другой стороны, кто-то ведь должен был занимать многочисленные посты и должности невероятно расплодившейся бюрократии. Да и нельзя же всех поголовно расстрелять или отправить в лагеря. Кто же тогда на воле будет работать? Кто будет выращивать хлеб, стоять у мартеновской печи и создавать атомную бомбу на погибель зловредной Америке? Кто будет восседать с важным видом в симпозиуме, и кто будет рукоплескать и голосовать за всё то, что услышит или прочитает в газетах? Жаль, конечно, что нельзя всю страну превратить в большой трудовой лагерь – с вооружёнными конвоирами и с подъёмом в пять утра, с работой до седьмого пота и с тотальным учётом и контролем (не о том ли писал Ленин в своей знаменитой статье?). В конце тридцать восьмого Иосиф всё это сообразил и словно бы одумался – когда были уже уничтожены почти все лидеры партии, большинство секретарей крайкомов, обкомов и горкомов, когда было расстреляно сорок тысяч командиров победоносной Красной армии и когда вся огромная страна не спала по ночам, дрожа от страха и прислушиваясь к уличным звукам, поминутно ожидая ночного визита непрошенных гостей в хромовых сапогах. А после войны Иосиф и хотел бы снова учинить расправы над неугодными и подозрительными элементами, да время уж было не то! Мировое сообщество не поймёт. Да и поотстали от капиталистов заметно! Нужно срочно догонять. А как? Вот задачка, так задачка!
Совсем не то было в головах у вышеозначенной троицы. Маленков был подавлен и растерян. Булганин задумался и глубоко ушёл в себя. Хрущёв весь напрягся и словно готовился к бою. Ему вдруг вспомнились и Сталинград, и страшные потери под Киевом и под Харьковом, когда он просил Иосифа дать команду на отвод войск, а тот лишь ругался и требовал стоять до конца. В плен тогда попало около миллиона красноармейцев. Всё это было исключительно на совести Иосифа. Если бы он послушал Будённого и Кирпоноса, если бы хоть немного разбирался в тактике и стратегии и не был таким ослом, то не было бы таких страшных и бессмысленных жертв, война не была бы такой затяжной и кровавой. А в тридцать седьмом что учудил? А в тридцать третьем? А в двадцать девятом? А вот совсем недавно – затеял совершенно вздорное, насквозь фальшивое «дело врачей-вредителей». А теперь сам умирает в своём бункере, и нет рядом ни врача, ни медсестры и ни сиделки! Своими руками устроил себе казнь египетскую!
Подумав так, Никита грустно усмехнулся и покачал головой. Вспомнилась старинная пословица: «Сколько верёвочке ни виться, а конец будет!» Вот он и настал! В отличие от Берии, он не радовался близкой смерти Иосифа. Хоть и понимал, что всем станет легче, а многие люди останутся живы. Прекратится людоедская политика, оправится от голодного обморока деревня, выпустят из лагерей миллионы ни в чём не повинных людей – всех тех, кто выжил в нечеловеческих условиях и наперекор всему! Отменят непомерные налоги, перестанут давать срока за опоздания и прогулы, уменьшат рабочую неделю и повысят зарплату, станут строить жильё и производить товары для людей, а не для войны!
Никита был бы очень удивлён, если бы узнал, что почти то же самое думает и Берия. Впрочем, между ними была существенная разница: Берия презирал Никиту, но не боялся, а Никита Берию боялся и ненавидел! Он считал Берию палачом, опричником, первостатейным мерзавцем и сладострастным развратником. Берия ни за что посадил на пять лет его невестку – жену погибшего сына. И
