Царь гуннов согласился на все условия, оговорившись, однако, что войско его не сможет воевать, если ему не будет разрешено грабить и наживаться.
– Ведь этим-то мы и живем! – объяснил он.
– Это уж ваше дело, – пожал плечами Вардан. – Но разбой и грабеж развращают войско.
– Только не наше! Наоборот, нашему войску именно это и придает мощь! – убежденно и деловито возразил царь гуннов.
Процедура заключения союза оказалась крайне несложной и простой: царь гуннов приказал принести чашу с водой, отпил из нее и предложил отпить Вардану.
Увидев лее, что Вардач вынул из-за пазухи маленькое евангелие и на нем поклялся быть верным союзу, царь гуннов выразил желание также поклясться на евангелии. И Вардан, скрывая изумление, протянул ему евангелие, на котором царь гуннов серьезно повторил свою клятву.
После заключения договора царь гуннов угостил Вардана и его спутников обедом. Поданные за обедом блюда – дичина, провяленная под седлами коней и затем подогретая на костре, кумыс и овечий сыр, испеченный в золе ячменный хлеб, – а также примитивное обслуживание (несмотря на золотую посуду, в которой подавались пища и напитки) раскрывали перед Варданом незатейливый быт патриархального правителя кочевников, живущих разбоем и не знающих отечества Царь гуннов рассказал, что они явились в эти края «из земель, которые лежат под восточным небом»; вспомнил царь и рассказы своего отца и деда о том, что они пришли из пастбищ, «лежавших под еще более восточным небом»…
– А теперь небесный повелитель открывает нам путь в страны, которые лежат под западными небесами! – улыбнулся он. Вардан молча внимал этим словам, чреватым ужасами.
– Все меньше становится средств пропитанья, – продолжал царь гуннов. – Племена на востоке гибнут, отнимая пастбища друг у друга и у песков. Вытесняют друг друга на запад. И тот, кто здесь кажется сильнейшим, кто первым вступает на дорогу, ведущую к западу, – тот на самом деле слабейший – он изгнан с востока другими…
– А что же делает великий хакан? – спросил Вардан.
– Лишь небесный повелитель в силах наложить руку одновременно на восток и запад и держать племена в повиновении- ответил царь гуннов.
Вардан попросил сообщить ему, чем кончились переговоры с византийцами. Царь улыбнулся:
– Чем же может кончиться дело, которое только-только должно начаться? Они хотели заключить договор о дружбе здесь. А небесный повелитель сказал, что он заключит договор в Византии, во дворце их императора Вардан понял, что царь не так прост, как кажется на первый взгляд, что он наделен своеобразной хитростью воинственного племени кочевников. Решив положить конец беседе, он сказал:
– А мы заключим договор здесь же Как только мы начнем войну с персами, я разрушу Чорскую заставу, – это и будет выполнением договора с моей стороны. А вы приступите к выполнению тогда, когда я дам вам знать об этом через юнцов. И вы одновременно с нами ворветесь в Пайтакаран – Взглядом, выражая доверие, царь гуннов кивнул головой. – Ты военачальник и храбрый человек. А человеку храброму можно помогать. Мы ворвемся в Пайтакаран, как только начнется бой. Ну, ты начни, начни!.. – взглянул он весело на Вардана и повторил: – Да, да, начни! – словно речь шла о забавной игре.
Начальник отряда, который должен был двинуться на Чорскую заставу, опустился на колени у входа в царскую Юрту. Царь знаком велел ему встать и подойти ближе. Начальник остановился перед ним, сложив руки на животе.
– Это тот полководец, вместе с которым мы будем воевать против персов – указал царь на Вардана.
Начальник отряда дерзко и пристально оглядел Вардана. Дикарь-кочевник предвкушал возможности набегов и разбоя, и это вызывало у него желание крикнуть от ликования, расхохотаться. Но он сдержался Когда же царь сообщил ему о том, что предстоит делать у Чорской заставы, он словно опьянел от радости.
Царь с помощью Вардана подробно наметил путь будущего нашествия и программу действий.
На следующий день Вардан явился на прощальный прием к царю и пустился в путь, сопровождаемый начальником отряда Тойголасом.
Вардан уезжал из Орды в тяжелом душевном состоянии. Он чувствовал себя даже более подавленным, чем в темнице Азкерта. Чем же это объяснялось? Он даже не мог сразу уяснить себе этого. Ведь для отражения персидского нашествия ему удалось привлечь на свою сторону довольно сильного союзника. Чем же объяснялся ьтот горький осадок от посещения Орды? Он высоко держал честь своего народа, не уронил и своей чести и достоинства. Почему же так давит ему на сердце этот договор с Ордой? Вспоминая спор с Анатолием перед Атиллой, Вардан чувствовал себя униженным тем, что, вынуждаемый необходимостью, он применил в борьбе с Анатолием тот же прием, которым привыкли пользоваться византийцы – разоблачение врага…
Добравшись до Чорской заставы, Вардан велел срыть эту пограничную твердыню. Гунны, агваны и армянские воины с большим трудом разрушили укрепленные проходы и самые значительные из башен.
Покончив с этим, Вардан самым подробным образом условился с Тойголасом насчет того, как они будут поддерживать по стоянную связь, и направился – вернее было бы сказать полетел – в Армению. Он торопился: ведь восстание Васака разрасталось, Васак захватывал власть; приближалось и самое страшное – нашествие персов – Ну, набьем мы теперь себе зады о седла! – проворчал Аршавир, намекая на привычку Вардана к быстрым передвижениям. – Теперь он душу вытрясет из нас, скача уж не знаю по сколько фарсахов в день!.. Кушаны славятся своей волчьей перебежкой… Не знают люди, что такое скачка Вардана Мамиконяна!
Встречаясь на Агванской равнине с группой Вардана, пораженные путники останавливались и долго смотрели вслед клубящейся за ним пыли не в силах понять, что это за безумная скачка, не знающая жалости ни к скакунам, ни к самим всадникам…
– Все твердят одно. «Надо приковать силы врага к морскому побережью». Вот я и приковал их. Но ведь одновременно я и сам оказался прикованным! – жаловался Артак Мокац Зохраку, когда тот зашел к нему в покои, отведенные ему княгиней в замке Огакан. – Где же конец этому?
Зохрак молча слушал его.
– Я собрал и держу здесь огромные силы из полков Тарона, Могка и Арцруника, а там, в Арт amp;шате, приверженцы Васака подняли голову и вот-вот могут восстать! – продолжал Артак.
– Но ведь неспокойно и на побережье. Нахарар Рштуни засел в своем уделе с недобрыми намерениями, Хорхоруни мутит здесь воду, сидя в Артзшате… Нельзя угадать, какая измена грозит нам из-за угла.
– Мне уже удалось убедить в правоте нашего дела нескольких сепухов из Рштуника и Хорхоруника. Вот я и думаю, нельзя ли возложить на них охрану безопасности прибрежных областей, а нам с нашими полками двинуться на помощь Атому?
– Но если отцу удастся окончательно разгромить Себухта, это их быстро образумит! – с особенной гордостью отозвался Зохрак.
– Нет, Зохрак, тогда опи с еще большим усердием станет готовиться к восстанию!
Зохрак присел на подоконник и устремил взор в сторону Рштунийских гор чуть синевших на горизонте.
Там оставалось существо, все обаяние которого он постиг в минуту расставания… Что делала она, о чем думала, что чувствовала?
Душа Зохрэка была охвачена мягкой грустью, которая нередко наносит глубокие раны. Он жаждал хотя бы еще раз увидеть ее, еще раз услышать ее нежный голос. Зохрака страстно интересовал вопрос, почему Астхик постоянно глядела на него, почему так ласков был ее взор, о чем молила она его без слов. И почему в час расставания она разорвала эту тонкую нить, ни разу не взглянула на него… Оскорблена ли была ее гордость, или же ничего не было для него в ее сердце, и смотрела она на него просто так, без всякого чувства?..
Зохрэк тихо вздохнул.
Ничего не подозревавший Артак даже не обратил на это внимания. Его душевное состояние также было не из счастливых. Правда, он не представлял себе всех ужасных последствий вражды Артака Рштуни и Гедеона, но понимал, что даже незначительная семейная неприятность тяжело отразится на Анаит. Артака терзала тоска по любимой… Вместе с тем его снедало беспокойство за судьбу родной страны, тревога за успешное решение боевой зтдачи, поставленной перед ним Спаранетом: собрать и организовать из нахарарских полков вокруг Бзнунийского моря ядро общегосударственного войска, которое должно было стать оплотом грядущего сопротивления.
Эти важные заботы отодвигали на задний план личные горести и переживания Артака. Он чувствовал, что теперь преступно замыкаться в личном счастье. На нею смотрели с упреком его соотечественники, от него ждали они ответа на вопрос: предстоит ли им жизнь или гибель…
Юноши были охвачены тяжелыми мыслами, и ни один не замечал подавленности другого, не догадывался спросить другого, какая тревога его гложет?
