– Значит, и этот твой рассказ – правда истинная? – спросил Зохрак.
– Истина из истин, князь! – подтвердил Махкос, не отводя глаз и все с тем же простодушным и серьезным выражением лица.
Артак громко расхохотался.
– Ну и что сказал сепух, увидев все это? – заинтересовался Зохрак.
– Говорит: «Теперь я стрелу выпущу! Только мы иначе сделаем: я положу себе на голову яблоко, и ты себе положи. Будем стрелять в эти яблоки!..» Вижу я, что сепуха за живое задело, говорю. «Будь по-твоему!» А сам ионимгю, что ев хочет в меня стрелу всадить. Положили мы себе на головы по одному яблоку, стали друг от друга на расстояний одного фарсаха. Начали выпускать стрелы. Да только каждый раз, как он выпустит стрелу, я тотчас же своей стрелой его стрелу отбиваю, прямо наземь ее сбиваю. А он этого не замечает. Стреляем мы, стреляем, а яблоки все на месте… Рассвирепел сепух, подбегает ко мне – в чем, мол, дело? А я ему показываю: вот мое яблоко! И у него яблоко на месте. Он кричит: «В чем же дело?» А я ему в ответ: «Что же поделаешь, сепух, оба мы не умеем в цель стрелять! Выходит, что так!»
Артак повалился на траву. Воины громко хохотали. Но на лице Махкоса не дрогнул ни один мускул.
– Молодец, Махкос, иди к себе!
– Повинуюсь и готов защищать страну Армянскую до последней капли крови! -не переводя дыхания, выпалил Махкос.
– Ну-ну… – вполголоса оборвал его Алексаниос, которому не нравилось то, что молодые князья «балуют» воинов.
Махкос отдал воинский привет, ловко повернулся и широкими шагами пошел к своим.
Артак все еще смеялся.
– Ну, в путь! – вскоре скомандовал Зохрак.
Все вскочили на коней. Отдохнувшие, сытые, скакуны нетерпеливо грызли удила. «Вишап» Зохрака, поводя глазами, плясал на месте. Артак не сводил с него глаз.
– Ну, давай! – крикнул он, оглядываясь назад и отдавая поводья своему скакуну.
Отряд сорвался, словно вой, спущенных с тетивы стрел. Дробный цокот каменным градом рассыпался по дорою. Радость молодых князей при мысли о предстоящей встрече с Анаит и Астхик, хмель от вина и солнца, безумие молодости, гордость Алексаниоса, любующегося своими «дьяволятами», – все смешалось в этой бешеной скачке. Сияющими глазами глядели на открывающийся взору Рштуник влюбленные юноши. За ними скакали телохранители. Не нарушая равнения в рядах, стройной колонной мчалась за ними полусотня. Один из воинов на скаку нагнулся и, сорвав с ноги Махкоса сандалию, поднял ее высоко в воздух, потряс над головой. Смех прокатился по рядам, всадники хохотали, пряча лица.
– Шагом! – подал команду Зохрак, натягивая поводья.
Воины перешли на шаг. Кони мотали головами.
И вот открылось взору Бзнунийское море. У молодых князей забились сердца…
«Пусть я умру, лишь бы была жива она…» – думалось Зохраку.
То же подумал и Артак.
Рштуник переставал быть миром мечты. Перед ними расстилался реальный Рштуник, со своими лесами и горами. Приветливо приподнял голову над кронами деревьев замок. Вился гад кровлей дымок, поднимаясь к небу…
Кружным путем – через Артаз – Гадишо спешно направился в Хорхоруник, чтобы взять свой полк и отгести его в Арташат. Он намеревался посоветовать то же и Артаку Рштуни. Предстоявшая ему задача была не из легких. Надо было все сделать, избегая столкновения с Атомом Гнуни и сохраняя свои намерения в тайне от Артака Мокац, поддерживая внешне дружественные отношения с ним. А это было, пожалуй, самой тоудноч частью задачи, которую поставил перед собой Гадишо. При этом необходимо было и спешить с выполнением, пока весть об измене не дошла доА.ртака Мокац.
Пробыв в свой родосой зачи., Гадишо узнал, что семья его уехала е Арцруник и должна зерниться к вечеру.
Он вызвал к себе всех своих сепухов и полковых старшин, разговорился с ними, нащупывая их настроение. Ему сильно не понравилось, что старшины мялись, не выказывая сочувствия к замыслам ссоего нахарара. Правда, сотрудничество с Васаком было для них делом новым.
Сепух Гаспар, с таким восхищением говоривший об Астхик в день ее отъезда из Хорхоруника. давно уже склонялся к мысли послужить тому делу, служить которому дала обет Астхик, – борьбе, возглавленной Варданом. Он-то и задал первым вопрос, неприятно поразивший Гадишо:
– Когда же начнется война, государь Гадишо?
Нахарар молча, пристально взглянул на него и ничего не ответил.
Сепухи по очереди отчитывались перед Гадишо. Выяснилось, что и после ухода князя Хорена оставалось достаточно войска, которым можно было усилить боеспособность Васака.
Гадишо распорядился держать полк в боевой готовности.
– Не показались еще персы, государь? – задал вопрос сепух Гаспар.
– Какие персы? – рассеянно переспросил Гадишо и вдруг вспылил: – Разве воеевать придется только против одних персов?
– Правильно, государь Гадишо, – поддержал его Шапух. – И внутри страны не везде спокойно…
Гаспар молк, переглянувшись с остальными сепухами, среди которых было несколько единомышленников Вардана. Они сообразили, что Гадишо держит сторону Васака, и молча условились внимательно следить за всем дальнейшим.
– Когда должен выступить полк, государь Гадишо? – спросил Шапух.
Тот отмахнулся от вопроса.
– Идите и действуйте, как было приказано…
Сепухи удалились. Но напрасно старался Гадишо утаить свое намерение: все поняли, что полк этой же ночью может получить приказ о выступлении.
– Надо быть готовыми и нам – шепнул Гаспар одному из своих друзей, сепуxу Хосровику.
– Другого выхода нет, – согласился Хосровик. – Но ты заметил? Что-то несомненно произошло..
– Где? – заинтересовался Гаспар – Видно, в Арташате. Князь озабочен и невесел…
Они направились в полк.
Несмотря на усталось, Гадишо сидел в зале, просматривая записи о наличии оружия и припасов для войска. Вдруг со двора послышались женские голоса и конский топот. Гадишо прислушался.
Прозвенел смел Олимпии, и в зал зошли мать, жена и дочь Гадкшо.
– Отец! Дорогой отец! – бросилась на шею Гадишо Олимпия.
У Гадишо задрожали руки Нежность и ласка неузнаваемо изменили его хмурое лицо. Мать и жена с улыбкой ждали своей очереди обнять Гадишо, но Олимпия прижалась к груди отца и не отходила от него.
– Ну, довольно, милая, дай и нам!.. – уговаривала внучку мать Гадишо.
Наконец. Олимпия отпустила отца, он смог обнять мать и жену, и все уселись.
Олимпия отбросила в сторону записи, которыми занимался Гадишо.
– Спрячь, от этих списков пахнет войной! Гадишо ласково погладил кудри дочери:
– Хорошо, моя красивая, пусть будет по-твоему, ты только не сердись!
– Да, отец, ты ведь сторонник Спарапета, не правда ли? – вдруг серьезно спросила Ол.ыпия, глядя отцу прямо в глаза.
– Да, моя хорошая, да! – ответил Гадишо, целуя ее.
– И мы все также стоим за дело Вардана, мы также дали обет быть воинами отчизны!
– Кто это «все»? – небрежно, со снисходительной улыбкой переспросил Гадишо.
– Я, бабушка и мать, все жены и дочери нахараров Рштуника, Арцруника, Могка и Тарона! Мы условились, что все девушки и женщины страны Армянской должны подняться на защиту родины, все должны стать ближе к простому народу! Теперь все стараются помогать простому народу, чтобы он смог освободить страну! Нахарары, сепухи… Все, все! И мы тоже…
– И хорошо делаете, дорогая… Олимпия пристальней взглянула на отца.
– Я серьезно говорю, отец!
– Пусть будет по-твоему, моя бесценная!.. – мягко сказал Гадишо.
Принесли ужин. Он прошел так мирно и весело, словно етрчне ничто не угрожало. Родные рассказали Гадишо о свадьбе Артака и Анаит, об остротах Артака Рштуни, о чудачествах Гедеона и выходках шута. Гадишо хохотал до упаду. Утомленные путешествием, мать и жена Гадишо вскоре удалились в свои опочивальни, и он остался с Олимпией: домашние знал», что отец и дочь не разойдутся, пока вдоволь не наговорятся после разлуки.
– Отец! – решительным тоном заявила Олимпия. – Ты так и знай, что бы ни случилось, даже если сам Азкерт придет к нам и велит отрубить мне голову, я все равно ни за что не отрекусь!
– Да, милая, – ласково отозвался Гадишо. – Зачем тебе отрекаться? Отстаивай свободу своей воли, борись! Ты ведь свободна…
– Ага, вот именно! Ты хорошо сказал, отец!.. Я не питаю ненависти к персам. Знаю, что и ты не ненавидишь их. Я не религиозна. Ты, я знаю, тоже. Перс, армянин, византиец, сириец – все равны в моих глазах. Знаю, что и ты смотришь на это так же. Но моя воля, свобода моей души – все для мевя! И именно потому я не отрекусь!
Гадишо быстро повернулся к Олимпии:
– И именно потому я тоже…
– Ну? – спросила Олимпия, удивленная тем, что он внезапно замолчал.
– Потому-то я и сражаюсь! – договорил Гадишо. Теперь уже Олимпия взглянула на отца с подозрением: – Отец, ты ведь не с Васаком, правда?
– Нет, родная, не сомневайся!
Олимпия еще раз взглянула на отца и вдруг воскликнула:
