Её умозаключения построены буквально на интуиции, которая нашептывала, что Том возвёл стену между собой и остальным миром. Что он потерян. И не примет помощи от той, кого никогда в жизни не видел.
Все её умозаключения могут оказаться абсолютной дуростью, бредом воспаленного воображения.
Чем бы они ни оказались, ей не хватало слов, чтобы донести до него собственные чувства, свой раздрай, объяснить неравнодушие сердца. Пусть музыка донесёт и объяснит. Она сделает последнюю попытку достучаться. Последнюю, обещает себе.
21:53 Кому: Том: Привет. Пожалуйста, прости за наезд, очень сложный период, я уже с собой не справляюсь, срываюсь на людей. Не обижайся, пожалуйста.
21:54 Кому: Том [вложение]: том – Земфира
21:54 Кому: Том: Я не знаю, как ещё тебе сказать, чтобы ты меня услышал.
Отбросила телефон на кровать, упала лицом в подушку и замерла. Вообще никаких гарантий, что он отреагирует. Да каких там гарантий? Её шансы стремятся к нулю. Однако вечность спустя гаджет ожил. Уля схватила смартфон и во все глаза уставилась на экран.
22:05 От кого: Том: Не, нахер
Он писал голосовое. Впервые больше чем за полгода их общения. Голосовое! Том! Кажется, в эти секунды она перебивалась жалкими дозами поступающего в лёгкие кислорода – забывала дышать.
22:05 От кого: Том: [Отправляет голосовое сообщение]
22:07 От кого: Том: Откуда ТЫ знаеть, а?
«Боже… Передумал… А, нет, снова записывает…»
22:07 От кого: Том: [Отправляет голосовое сообщение]
22:07 От кого: Том: Нах. Кто тв вообще есть? Кто тебя пдослал?
«Что у тебя происходит? В смысле, “кто подослал?”?!»{?}[Чтобы понять реакцию Тома, надо послушать песню]
Что ответить на это, Уля не понимала. Какого ответа он от неё ждал? Неужели, стреляя наудачу, всё-таки попала не в «молоко»?
«Может, он… пьет там?»
Только сегодня думалось о том, чтобы наклюкаться до беспамятства, залить пустоту и отключиться от реальности. А её инкогнито не думает – он делает. И причины снова ей не известны.
22:09 Кому: Том: Том, я никто. И звать меня никак. Я маленькая, кое-как прозревшая (и то не факт!) девочка. И всё. Мы никогда не встретимся и не посмотрим друг другу в глаза, не назовем по имени. Расскажи, что с тобой происходит. Я же чувствую! Поверь мне… Пожалуйста.
22:10 От кого: Том: зачем? нахрена тебе эт?
22:10: Кому: Том: Я хочу помочь! Выговорись! Давай!
22:10 От кого: Том: пожалеешь
22:10 Кому: Том: Нет. Не молчи.
22:15 От кого: Том: [Отправляет голосовое сообщение]
22:15 От кого: Том: ладнь. Нах войс
22:16 От кого: Том: [Отправляет голосовое сообщение]
22:16 От кого: Том: [аудиосообщение] Кхм… На фига оно тебе, я не пойму никак… Своих проблем, что ли, мало, а?..
22:16 От кого: Том: [аудиосообщение] Бывший кореш пару [часов?] назад сообщил, что наш общий знакомый [сторчался?] … … … Очередной. … … … Блядь…
Ульяна крупно вздрогнула. Всё это время, гипнотизируя взглядом экран с открытой перепиской, она не верила, что всё-таки услышит его голос. Услышала. И звучал этот голос так, будто его обладатель вещал прямиком из-под стылой земли: хриплый, сиплый, неразборчивый, лишенный энергии жизни, угасающий. И – да – пьяный. От прозвучавших слов, от смиренного тона, от всего вместе волосы на голове вставали дыбом. В первую же секунду стало ясно как день: Том там вовсе не на празднике жизни, отнюдь. А скорее всего, один на один с бутылкой чего-то горячительного.
22:17 Кому: Том: Продолжай
Следующие двадцать минут прошли с колотящимся сердцем и в мольбах, чтобы Том не смахнул в корзину следующее голосовое. Он записывал, а она, воткнув в уши наушники, не сводила глаз с экрана.
22:37 От кого: Том: [аудиосообщение] Знаешь, сколько моих знакомых уже там? До хуя… А знаешь, сколько им лет? — послышался звук, похожий на обреченный смешок. — В основном до тридцатки, до сорокета. Этот до тридцати с хреном дотянул… Он сторчался, а кому дело? Да никому. … … … Нашли через неделю, и то, походу, случайно. Бомжевал… — на фоне с глухим стуком упало что-то лёгкое, следом раздалось неразборчивое бормотание. — Пф-ф-ф… Иди сюда. М-да… Я такой же, как он, они все. Мы все – му-у-у-сор. Мусор. [Отбросы ?]. … … … Смешно. Вроде люди, вроде нет… Зачем я тебе всё это рассказываю?.. Потому что ты очень настойчивая, ты открытая, чуткая… Правда, раньше мне казалось, что ещё и тактичная… В общем, ладно, — прерывисто выдохнул он. — И ты наивно считаешь, что это мне поможет. Хэ-э-э… зэ-э-э. … … … Спасибо за заботу, конечно… Не знаю, зачем тебе чужое на себя брать.
Том замолчал, на минуту, наверное, а запись продолжалась. И Ульяне, которая перестала ощущать под собой хоть какую-то опору, казалось, что она слышит, как шевелятся его мысли. Как он решается.
— Наверное, первое воспоминание … … … моё – не мама, не папа, а огромный зал, наполненный детьми. Гигантский… И там много нас… А, да, еще рёв по ночам, вот. Чужой … … … Где-то совсем рядом… А ты уже плакать разучился… И как пол скрипит… Я не помню своей матери. Однажды мне рассказали, что меня [ночью?] нашли. На автобусной [остановке?]. Завёрнутого в тряпки какие-то, — хриплый, тихий, убитый голос звучал отрешённо, словно речь шла не о брошенном на улице младенце, а о мешке картошки. — Все моё раннее детство в детдоме прошло, с первого года. Хер знает, может, [с первых?] дней. … … … Просто выбросили. Избавились от ненужного, я им [жить?] мешал, — бормотание то и дело переходило в еле слышный, неразборчивый шепот. Ульяна оцепенела, не могла найти в себе сил шевельнуться, взгляд уперся в стенку, а стенка постепенно начала размываться. Слух приходилось напрягать изо всех сил. — На хуй им не сдался. Зачем тогда рожать, вот в чём вопрос. Грех на себя не хотела брать? Ну да… А вот это – не грех? Сломанные жизни – не грех? Я-то выбрался, а другие? … … …Находят вон под мостами трупы до сих пор, — в каждом слове сквозила горечь, каждое слово, прежде чем прозвучать, словно через невидимую преграду прорывалось. — И будут находить. … … … В пять лет я о себе понимал уже всё. А в четыре часто представлял, какая у меня мама, придумывал, как она за мной придёт, из окна высматривал. … … … Думаешь, пришла? — чуть окрепший было голос сломался и треснул. — Угу. Десять раз.
— Ха! Что ты хочешь от меня услышать, а? — боль. Чужая боль просачивалась через наушники прямо в мозг, прямо в сердце, и там оседала. Чужая боль её парализовала. — Хочешь, расскажу тебе, как у нас в [инкубаторе?] [порядки?] наводили? А просто. Кто сильнее, тот и прав. Кто жестче вмажет, тот и прав. Кто зубов больше выбьет, тот и молодец, того боятся и не лезут, тому [???]. Дедовщина цвела … … … Один раз девчонку в окно выкинули. Со второго этажа. Выжила… Воровать заставляли для командиров. … … … Мне был привычнее удар в рожу или под дых, чем поглаживание по голове. О поглаживаниях там никто и не мечтал, — в уши просочилась его тоска, Том вновь надолго замолчал. — Я не знал, что это… Домашним не объяснишь. … … … Ты с пелёнок понимаешь, что никто тебя не защитит, никто не вступится. Что защищаться ты должен сам. И ты защищаешься, блядь. Потому что жить хочешь, — на выдохе заключил он. — А прогибаться – нет. Я, [по крайней мере?], не хотел.
— Воспиталки на всё закрывали глаза, они выгорали там, на такой работе, не справлялись ни с нами, ни с собой. Помню одну особенно озлобленную, была у неё парочка любимчиков, … … … Я… — Том как-то нервно усмехнулся там, что ли, Уля не поняла, его голос сипел. Понимала она одно: её жизнь после этих голосовых больше не будет прежней. Никогда. Боль пропитывала собой всё вокруг, прошивала её насквозь. Она сама стала его болью. — При каждом удобном случае воспиталка эта напоминала нам, что мы [отказники?]. Нравились мы ей очень. … … … Логика знаешь, какая была? Раз отказники, значит ущербные. Потому что нормальные мамашки от нормальных детишек не отказываются. Следи за пальцами, — засмеялся Том обессиленно, и от этого смеха стало жутко. — Варик первый: отказываются шлюхи, наркоманки, бомжихи и пьяницы. А гены-то передаются. «Яблочко от яблоньки», м-м-м? Да-а-а, кла-а-а-асс…. Как тебе такое, Илон Маск? Варик второй: это что-то, значит, в нас не так, мы где-то сломаны. И ведь, сука, блядь, не поспоришь! На выходе все равно уроды. … … … Вот ещё помню, как она нам сказки рассказывала, спать нас укладывая: «Своим мамкам вы оказались не нужны, а нам тут нужны, что ли? Избавиться бы от вас побыстрее, сил нет. Жаль, утопить нельзя, иногда очень хочется. Особенно тебя!». И на меня как зыркнет. «Ты как ящик этот… как его… Пандоры. Не знаешь, что из тебя вылезет», — говорила мне. … … … Я же подкидыш, наверное, поэтому так считала. У неё еще такое родимое пятно на пол-лица было, я её боялся очень…
