— Мое предложение ты слышал. Если ты думаешь подставить флот под удар зеркальников, то я пас. В таком действии я участвовать не намерен.
— Но ты понимаешь, что мы не имеем права высовываться?
— А право играть человеческими жизнями мы имеем? Кто дал тебе такое право? Во-первых, у тебя нет полномочий, во-вторых, двигать людьми как пешками, подставляя их под удар, — это аморально. Именно из-за этого когда-то были войны, и именно поэтому их нет сейчас.
— Если мы раскроем врагу все свои карты, вполне возможно, что нам вообще некого будет защищать в скором времени.
Вновь Гагарин-младший сделался красным, упрямо засопел, категорически не соглашаясь с доводами отца.
— Для меня, — прошипел он, — не существует понятия меньшего зла. Подставить под удар сто человек или сто миллионов — это одинаково плохо я… я недавно в этом убедился сам. И даже если смерь ста спасет миллиарды, я на это не пойду.
— А если в результате твоего промедления, твоих моральных колебаний эти самые миллиарды погибнут? Что тогда будет? Ты будешь, довольный своим гуманизмом, смотреть на то, как твои сто человек выжили и теперь мучаются оттого, что они — последние из числа людей во Вселенной? Иногда действие, даже омерзительное, даже такое аморальное и недостойное звания человека, лучше, чем преступное бездействие и колебания.
Виктор сглотнул. Он никогда не ожидал, что его отец сможет произносить такие слова и делать это таким будничным, холодным тоном.
— Я недавно пересматривал военную историю и напоролся там на любопытные изречения. Их было много, очень много, и когда я их читал, у меня волосы шевелились, прости, даже там, где их нет. Я все не мог понять, как человек когда-то был на такое способен. Но потом, с громадным трудом, мне удалось поставить себя на их место и… меня вдруг обжог один вывод, умозаключение, которое теперь гложет, поедает меня изнутри. Наше бесконфликтное время, которое продолжается уже пятьсот лет, сделало человечество добрее, красивее, привлекательнее, гуманнее и… слабее, менее защищеннее от внешних угроз. Мы избавились от внутренних распрей, перестали убивать друг друга за что-то ли, просто так, перестали делить иссекаемые ресурсы, бороться за власть, вестись на поводу у экономики, но при этом мы стали слабее из-за отсутствия военного опыта. Мы стали мягкотелыми, мы стали гуманистами и при этом преступными гуманистами, поскольку не способны смотреть угрозе адекватно, не способны к жертвам, а без этого невозможно выиграть войну. Пойми, бескровных боев не бывает, нельзя победить и не положить на алтарь войны жертвы, нельзя спасти всех и каждого. Ни ты, ни я не Боги, мы не всесильны, мы не можем оградить абсолютно всех от беды, но то, что мы можем, и то, что мы обязаны сделать, так это спасти наш вид. Не сотню, не тысячу людей, а целый вид, и здесь уже нужно мыслить иными категориями, категориями прошлого.
— Да, — протянула Влада, — а мне-то казалось — плевое дело убедить его. Так что, параморф, либо ты применяешь свои способности и гипнотизируешь любимого папочку, либо он и впрямь подставит под удар все местные силы планетарной защиты и не почешется.
Ни ответить, ни последовать совету Влады Виктор не успел. В следующее мгновение пространство капитанского мостика прорезал звук боевой тревоги, а инком паракрейсера начал докладывать об ежесекундно изменяющейся обстановке.
На границе системы детекторы звездолета начали фиксировать скопления чужой техники, параметры которой однозначно указывали на зеркальников. Ни одна сторожевая система обороны Протеи не зафиксировала опасность, а, следовательно, зеркальники могли неспеша исследовать подступы к планете, как следует расставиться и нанести один единственный сокрушительный удар.
Именно так все и произошло. Паракрейсер сначала зафиксировал одно скопление сил противника, потом показались еще два, более мелких и, наконец, все это флотское соединение двинулось к Протее, охватывая ее полукольцом. Одного взгляда было достаточно чтобы понять — силы людей слишком уступают зеркальникам и через несколько секунд будут полностью уничтожены.
Виктор с замиранием сердца наблюдал, как эскадры врага неспешно, деловито расставляются для удара по земным кораблям. Его уже не удивляла такая схожесть логик двух совершенно разных видов разумных цивилизаций, он старался предсказать действия врага и сейчас видел картину предстоящей трагедии особенно четко.
Нужно было что-то предпринимать, и как можно быстрее, поскольку Виктор совершенно не собирался отсиживаться в тени и наблюдать за гибелью своих соотечественников.
План родился в его голове так внезапно, что некоторое мгновение Виктор никак не мог понять, сам ли он стал его инициатором или эту идею ему кто-то подсказал.
— Когда ты говорил, — обратился он к инкому «Ильи Муромца», — что способен уничтожить все материальные объекты в радиусе двадцати световых лет, ты имел ввиду тотальное или избирательное уничтожение?
— Тотальное. И это требует очень большого расхода энергии.
— Теперь тебе придется учиться действовать несколько по-другому.
— Как? — не понял паракрейсер.
— Для начала дай подсоединиться к тебе. Я хочу объединить твое оперативное пространство и мою психосферу. Вдвоем мы сможем действовать как одно целое.
— Хорошо.
Виктор бросил на отца косой взгляд.
— Я не дам им умереть, — произнес он. — И советую меня не останавливать.
Ответа отца он не дослушал. Кресло, на котором он сидел, мгновенно преобразовалось в уютный кокон, окутало Гагарина-младшего с ног до головы, и он очутился в искрящейся звездами пустоте космоса.
На оценку обстановки у Виктора ушло ничтожно короткое время. Две флотилии зеркальников занимали позиции для атаки по соединениям кораблей землян возле Тигра и Евфрата, еще одна, страховочная, располагалась несколько поодаль и следила за пространством. Непонятно было только, что противник собирается делать с так называемыми патрульными звездолетами бороздящими просторы системы. Виктор подозревал, что зеркальники имеют где-то поблизости скрытые резервы, которые необходимо было выявить в самое ближайшее время.
— Зависни над ними, — указал он инкому точку в пространстве в горизонтальной плоскости полюса планеты.
Паракрейсер мгновенно проделал этот нехитрый маневр, оставшись при этом незамеченным ни людьми, не противником.
— Ты видишь только эти три флотилии? Больше в системе никого нет?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
