же подчас раздевали, проверяя, не спрятаны ли в корсетах драгоценные камни. При обысках анархисты обшаривали каждую комнату, рылись в бумагах, трясли книги и даже ворошили печную золу»[2419].
В марте 1918 года в Лохвицу Полтавской губернии вступил 9‐й полк анархистов-коммунистов-террористов, убивший помещика Русинова и усердно грабивший население. Из дома Русиновых вытащили «мундиры Александровской эпохи, треуголки, дамские манто, шляпы, какие-то кружева и напялили все это на себя и на лошадей… <…> Два дня бушевал девятый полк и потом выступил по направлению к г[ороду] Ромны. Собственно, полка не было, двигался громадный обоз с награбленным барахлом, так как у каждого солдата были свои сани, на них сидели разодетые женщины и стояли граммофоны, которые все играли на разных языках»[2420]. Похожим образом выглядели обозы и махновской армии, и многих красноармейских отрядов.
Именно анархизм выглядел подходящей идеологией для малоразвитых партизан, подсказывая, как и большевизм, самые простые ответы на все вопросы. Детски-циничные рассуждения Новосёлова и Ауссема лишний раз свидетельствуют о пещерном мышлении этих вожаков, которые быстро привыкли к существованию за счет сколько-нибудь зажиточных слоев общества и считали нормальным, что для щедрого снабжения отряда они все необходимое получали от запуганного окрестного населения задаром.
Большевики тоже активно привлекали уголовников к революционной борьбе, видя в них, как и анархисты с эсерами, эффективную разрушительную антигосударственную силу. «Безмотивный террор» анархистов стал неотъемлемой частью большевистского режима[2421]. Сталин, помня свое специфическое прошлое, почитал не только опричников Малюты Скуратова, но и обычных разбойников – как стихийных революционеров. В 1936 году он так откомментировал пьесу С. Шаншиашвили «Арсен» (о популярном абреке): «…Сталин… повел речь о роли разбойников в истории страны, о том, что Илья Муромец или Арсен в какой-то мере являются революционерами, что они поднимали за собой угнетенные массы обездоленных и голодных и возглавляли это движение»[2422]. Вместе с тем большевики старались не только использовать, но и контролировать уголовников, этих хлопотных союзников на час, избавляясь от них в наиболее подходящий момент.
Порой разгул анархизма становился опасен самим партизанам. Есть свидетельства, что повстанческие органы власти на захваченной территории старались принимать меры по наведению элементарного порядка. Уже упоминавшийся Облаком, действовавший в Степном Алтае, стремился подчинить местных атаманов политическому руководству, однако заметного успеха не имел. Даже отряды совершенно бандитского образа действий являлись де-факто союзниками «правильных партизан»; разгромить иной раз за анархический бандитизм могли только мелкое подразделение. И то, судя по реакции известного командира И. Я. Третьяка, пусть и небольшие, но активные банды, вроде лихой шайки С. Чемрова, считались ценным повстанческим капиталом.
В первые месяцы после уничтожения белой власти наиболее пораженные партизанщиной регионы погрузились в хаос самосудов и бесчинств. Так, 18 ноября 1919 года в уездный Славгород вошел летучий отряд армии Мамонтова во главе с Г. М. Савченко, а затем – полк С. С. Толстых. Пять недель спустя, 25 декабря, члены ревкома и командование гарнизона отмечали, что квартирующие в Славгороде партизаны 13‐го Златородинского (бывшего Чернодольского) полка из крестьян-добровольцев уезда бесчинствуют. Полк, как сообщали из ревкома вышестоящим властям, «не подчиняется ни распоряжениям Ревкома, ни требованиям Начальника Гарнизона и до сего времени производит самовольные захваты имущества у мирных жителей и освобождает арестованных за это отдельных партизанов. С ходатайством о посылке в Славгород вооруженных красноармейских отрядов на предмет разоружения Злато-Родинского полка, командирован в Омск представитель Ревкома Зотов»[2423].
Собрание комсостава 7‐го полка «Красных орлов» 17 декабря того же года, через неделю после захвата Барнаула, констатировало, что чем больше побед, тем больше произвола, «самоволия со стороны товарищей продолжаются и усиливаются». Для борьбы с этим следует повысить дисциплину, накладывать взыскания через полковой суд и «не разрешать своим людям собираться кучками для неофициальных митингов»[2424].
В том же месяце отряды 4‐го корпуса Западно-Сибирской армии Мамонтова, возглавляемые анархистом М. С. Козырем, заняв Усть-Каменогорск, Семипалатинск, станицы Озёрскую, Талицкую, Старо-Семипалатинскую и др., чинили в городах и окрестностях самосуды, а также мародерствовали. В Усть-Каменогорске были сразу зарублены городской голова, протоиерей и владелец типографии. Современник писал: «Когда партизанская армия заняла Семипалатинск и Усть-Каменогорск, то казачьи станицы… подверглись большому грабежу со стороны местных крестьян и партизанских отрядов. Грабеж принял такой размах и такую форму (бросали казаков под лед и т. д.), что советская власть… вынуждена была первым делом принять меры к прекращению этой резни и к урегулированию взаимоотношений между казаками, крестьянами и киргизами…»[2425] Командование 5‐й армии выпустило воззвание «К рабочим, крестьянам, трудовым казакам и инородческому населению Сибири», где говорилось, что «нашлись темные элементы среди некоторых… партизанских частей и стали производить грабеж и насилие в казацких станицах Усть-Каменогорского у[езда]. Пусть знают казаки, что все это делается против воли советской власти»[2426].
Однако об истинном отношении даже к ревкомам казачьих станиц красноречиво говорил приказ № 1 Сибревкома по Сибирскому казачьему войску: «Ревкомы обязаны зорко смотреть за тем[,] чтобы в станице не было никаких контр-революционных выступлений с чьей бы то ни было стороны. <…> Поэтому в случае обнаружения в их станицах неотобранного оружия или офицеров и чиновников, о которых они не дали требуемых сведений, Ревкомы будут подлежать самому строгому суду вплоть до расстрела, как соучастники в контр-революционных и мятежных замыслах»[2427]. Буква приказа, таким образом, требовала расправы с контрреволюционерами, а его дух подразумевал террор и в отношении потенциальных врагов революции.
После того как пала власть Колчака, во многих городах и селах на огромных территориях Сибири и Дальнего Востока установилась власть повстанческих отрядов, снабжавшихся за счет местного населения и проводивших среди него беспощадные чистки. Это и была, по мнению партизан, та настоящая мужицкая власть, задача которой прежде всего расправа со всеми ненавистными белыми насильниками, засевшими в городах, волостных центрах и обычных деревнях. Партизаны, искренне считая, что это именно они свергли белых и должны остаться хозяевами региона, зачастую не признавали центральную власть. Столкнувшись с требованиями руководства 5‐й армии РККА относительно дисциплины, разоружения, перехода в запасные полки и т. д., наиболее анархические командиры решили сразу развернуть свои части против коммунистических властей.
В середине января 1920 года М. С. Козырь выехал из Семипалатинска в Усть-Каменогорск, где базировались анархические части 4‐го и 11‐го партизанских полков, и издал ряд антибольшевистских воззваний с тезисами вроде: «100 миллионов русских крестьян знают, что им надо, и сами сумеют устроить свою жизнь»[2428]. В ответ приказом по 5‐й армии от 20 января Козырь отстранялся от должности командира корпуса с преданием его суду
