Уильяму это показалось странным. Обычно орденские рыцари передвигаются небольшими отрядами, изредка парами, но в одиночку — лишь в исключительных случаях. Имя госпитальера Уильям слышал впервые, однако о нем мог кое-что знать магистр Гарнье де Неблус. Не упоминал ли Мартин д'Анэ о том, кто посвятил его в рыцари? Нет? И это не менее странно, ведь репутация рыцарей зависит от того, кто вручил ему шпоры, и обычно они с гордостью называют тех, кто возвел их в рыцарское достоинство. Но Мартин д'Анэ вообще очень мало рассказывал о себе — теперь и самой Джоанне это казалось удивительным. В ответ на многие вопросы брата она могла только развести руками, и ее лицо от этого все больше мрачнело.
Уильяма озадачило и то, что таинственный госпитальер обстоятельно расспрашивал сестру о нем самом — маршале ордена. А потом повел себя и вовсе необъяснимо: сопроводив Джоанну до самого Кипра, внезапно исчез с корабля. Она ничего не могла узнать о нем, несмотря на все расспросы. Рыцарь был приметной фигурой — красивый, светловолосый, синеглазый, статный. Кто мог подумать, что он… И тем не менее в Лимассоле о нем никто не знал. Ее слуги утверждают, что не видели, как он сходил с корабля, на котором вместе с Джоанной прибыл на Кипр, но заметили его оруженосца — тот сводил лошадь рыцаря с галеры на причал… Именно эта лошадь необычной масти впоследствии открыла Джоанне, кто таков в действительности ее прекрасный рыцарь, но случилось это позже, когда он, уже в обличье лазарита, в одеянии с зеленым крестом, покидал остров вместе с госпитальерами.
Последнее обстоятельство заставило Уильяма задуматься.
Джоанна тоже умолкла. Наконец молодая женщина снова заговорила:
— Теперь ты понимаешь, Уильям, что я не могу вернуться домой, в Англию. Это невозможно. Мне нельзя встречаться и с мужем. Поэтому помоги мне освободиться от придворной должности при королеве Беренгарии и уехать. В Святой земле, я слышала, есть лепрозории — дома, куда принимают таких, как я. А может быть, на Кипре, который ныне подвластен вам, тамплиерам. Я должна бесследно исчезнуть, и пусть хотя бы мое доброе имя останется незапятнанным!
— Погоди, — протестующее вскинул руку Уильям. — Сначала я хочу убедиться, что ты… что ты и в самом деле больна. — Он замолчал, словно эти слова разрывали его сердце. Его младшая сестра! Одна из де Шамперов — и обречена!
Собственные обиды на мир и близких показались Уильяму жалкими и мизерными по сравнению с тем, что должна была испытывать Джоанна.
— Но после близости, которая была у меня с рыцарем-лазаритом… — начала было Джоанна, но тотчас умолкла, покраснев.
Маршал не заметил ее смущения. Он преодолел боль, и теперь его голова была полна совсем иных мыслей — острых, настороженных, подозрительных. Однако в присутствии подавленной горем сестры он не стал высказывать свои сомнения.
— Я думаю, нам следует поступить так, Джоанна. Сейчас я отведу тебя к орденским лекарям. Эти люди служат Храму, и ни один из них не осмелится предать огласке то, что их маршал приказал осмотреть свою сестру по подозрению в проказе. Орден умеет хранить тайны. За это нас многие недолюбливают, но такая политика оправдывает себя. Что касается твоей службы при королеве — будет достаточно сообщить, что ты нездорова, и не вдаваться в подробности.
Джоанна не успела толком понять, что ее ждет, а Уильям уже вел ее за собой, и она безропотно подчинялась его воле. Больше того: впервые за то время, что она несла в себе непомерный груз горя, у нее появилось ощущение некоторого облегчения. Хорошо, когда кто-то понимает твою беду и пытается помочь! И хотя она по-прежнему считала себя обреченной, но сейчас впервые позволила себе не думать о том, как болезнь начнет разрушать ее прекрасное тело, которым Джоанна де Шампер так гордилась.
Лекари тамплиеров считались одними из лучших. И хотя искусство врачевания обычно приписывали госпитальерам, поле их деятельности во время войн было слишком широким, они обходились практическими навыками и опытом, не слишком углубляясь в тайны человеческого организма. Иное дело лекари-храмовники — те зачастую посвящали себя науке, а их длительное пребывание в Святой земле и общение с арабскими и еврейскими врачами открывало перед ними такие горизонты знаний, какие и не снились госпитальерам.
Оставив сестру в орденской лечебнице, Уильям прямо оттуда направился к лазаритам. Как маршал ордена, покровительствующего прокаженным рыцарям, он поддерживал с ними постоянную связь и знал, что многие из них пали в боях под Акрой. Уцелели только пятеро — и все они оказались на месте, когда Уильям вступил в их жилище, отделенное от мест постоя прочих воинов.
Маршал имел с ними продолжительную беседу, стараясь ничем не выдать, как ужасает его их облик. Эти чудовищно уродливые, опухшие, покрытые болячками, наростами и язвами лица вызывали у него содрогание, едва его мысли возвращались к недавнему признанию красавицы сестры. Обычно лазариты скрывали свое безобразие под капюшоном, личиной шлема или повязками, но перед Уильямом де Шампером они не таились. Он же смотрел на них спокойно и прямо и так же спокойно и прямо ставил вопрос за вопросом.
Лазариты подтвердили все, что сообщила ему Джоанна. На одной галере с магистром ордена госпитальеров с Кипра под Акру прибыл лазарит, назвавшийся Мартином. Как принято в их ордене, прокаженные рыцари не стали выяснять его родовое имя, но запомнили, что он был родом из Намюра. Описание также совпадало: белокурый красавец с удивительно яркими синими глазами, похожий на архангела-воителя. Такое лицо повсюду привлекает внимание, и лазариты даже прозвали новичка Мартином Прекрасным.
Странное дело: упоминание об этих глазах вызвало в душе маршала де Шампера смутное волнение. Но он не стал рыться в памяти, а продолжил расспросы. Лазариты в один голос уверяли, что Мартин Прекрасный погиб в бою с сарацинами — это они видели собственными глазами. Но позднее, когда они отправились на поиски тела, чтобы предать его земле по христианскому обряду, обнаружить его не удалось. Лазариты не видели в этом ничего необычного: стаи одичавших собак и шакалов наводняли по ночам поле боя, пожирая трупы.
А один из прокаженных, назвавшийся Джоном, поведал ему еще кое-что о Мартине из Намюра.
— Мне с самого начала почудилось, что с этим малым не все в порядке. Он вел себя так, словно он не один из нас, — начал лазарит, потирая затвердевшую припухлость между бровей — явный знак, что болезнь уже взялась за его лицо. — Обычно лазариты держатся вместе, сторонясь прочих рыцарей, но этот красавчик словно чуждался братьев Святого Лазаря. По вечерам он тщательно мылся и обтирался уксусом. А вам известно, мессир, кто так поступает? Тот, кто стремится избежать заразы, пока она еще не пустила корни в теле.
