Рыжегривый поднялся. Небо послало орла ему на завтрак, он не собирался отказываться от этого дара. Когда-то он сам победил старого льва точно так же, но кем был он теперь: всё ещё молодым?.. Молодым, – говорило могучее тело, горделивой походкой лев настиг падавшего орла в момент соприкосновения с землёй. Тот не успел ещё умереть, и Рыжегривый оказал ему честь. Старый орёл погиб в когтях льва.
Орлиное мясо не самое вкусное. Жёсткое. Непривычное. И не так уж и много его. Перья, перья. Рыжегривый не собирался летать, его раздражало обилие перьев. Или он вспомнил, что в эту пору, так же само, как прилетают со всех сторон молодые орлы, выходят в степь новые львы. И тоже требуют передела. Заявляют, что всё здесь отпущено им. Именно им. Рыжегривый изгнал на днях двух львов-подростков из своей стаи. Они двинулись к горам вдоль реки. Но им навстречу из загорной стаи, наверное, точно так же изгнали своих переростков. Рано или поздно они появятся тут, захотят потягаться с законным хозяином. Кожа вздувалась буграми в предплечьях гордого льва от одной только мысли о наглецах. Он отрывал морду от тушки орла и свирепо оглядывал заснеженную равнину, прислушивался к её звукам. Его тревога оказывалась преждевременной, и он снова ворошил орлиные перья.
Расправившись с убитой птицей, Рыжегривый обратно прилёг отдохнуть. Повалялся, полизал снег, чтобы уменьшить жажду. Затёкшие от безделья мускулы покалывали в боках, и лев поднялся на лапы. Принюхался и направился в сторону гор. Если тамошние переростки уже ищут его, он им поможет сыскаться.
Неожиданно ему попался одинокий след двуногого в зимней коже. Двуногий шёл как раз туда, куда направлялся и лев, двуногий как будто проверял границу львиных владений – и лев недоумевал: на кого здесь охотится двуногий в одиночку? на зайцев? Он тщательно исследовал слабый запах, идущий от следа, и память подсказала льву, что с этим двуногим ему уже доводилось встречаться. Он не смог сдержать злобного рыка, он предупредил хозяина следа, что кости спасших того гиен уже истлели и теперь, быть может, черёд за ним самим.
Лев взял след. Он не решил ещё, будет ли он охотиться, но он желал ясности. Этот двуногий озадачил его во второй раз.
Двуногий вышел на след другого зверя. Такого зверя Рыжегривый не знал, не приходилось сталкиваться с подобной мелюзгой, запах выдавал собрата гиен, только ещё более вонючего. Двуногий шёл по следу вонючки, не собирался ли он отнимать у той падаль? Если б лев умел смеяться, Рыжегривый бы расхохотался. Но львы смеются по-своему. Не выдают своего смеха окружающим, не выпячивают, а держат в себе. Однако от этого смех льва ничуть не менее презрителен. Лев смеялся в душе.
Свежий след сайги остановил хищника. Сочный запах щекотал ноздри, у льва потекли слюнки, а шершавый язык стал облизывать нёбо. Но на белой равнине в одиночку быстроногую сайгу не настичь, как бы вкусно та ни пахла. Однако след добычи заставил льва засомневаться. Он уже не понимал, зачем ему нужен двуногий вместе с вонючкой? Ему хотелось теперь разыскать своих львиц и отведать нормальной еды, потому что желудок его заскулил. Рыжегривый заметил далеко впереди серый силуэт единорога, но это тоже было совсем не то. Лев не нападает на единорога, разве что на детёныша. Он опустил морду и пошёл дальше по скучному следу. Но след вдруг раздвоился.
Вонючка резко свернула вбок, и двигал ею не испуг. Она что-то почуяла интересное. Рыжегривый внимательно изучил свернувший след, принюхиваясь в том направлении. Он не ошибся. Стервятник нетерпеливо кружил как раз там, куда направлялась вонючка, и лев тут же забыл о двуногом. Он пошёл теперь по новому следу, постоянно останавливаясь и принюхиваясь в ожидании. Вонючка вела его как раз к двуногим, к их стоячим норам из шкур и костей, лев обратно засомневался. Не позарилась ли вонючка на отбросы двуногих, как и стервятник? Он уже готов был свернуть, когда порыв ветра донёс желанный запах львиц. Значит, всё же он правильно шёл. Он перестал останавливаться и ускорил шаги.
Огромный мамонт стоял на коленях, львицы окружили того кольцом. Прыткая умудрилась вскочить на спину гиганта и пыталась теперь прокусить его толстую шкуру. Мамонт не отбивался, не пробовал встать, только вяло мотал головой со страшными бивнями. Другая львица вцепилась в копчик, ещё одна наскакивала на гороподобный бок. Остальные, должно быть, ждали Рыжегривого, и он сразу же показал им, как надо действовать.
Он наскочил спереди и впился в ухо. Мамонт крутанул головой, и лев отскочил с куском шерстистого уха в зубах. Кровь потекла по шее гиганта, опьяняя ноздри львов. Львицы стали по очереди подскакивать к разодранному уху, и вскоре на его месте осталось голое мясо. Прыткая сверху вонзила когти в кровавую рану, Рыжегривый всем своим весом навалился сбоку, пытаясь опрокинуть жертву. Мамонт медленно повернул голову в последний раз, кинул оплывший прощальный взгляд и поддался напору льва. Рухнул, едва не придавив Прыткую, которая всё же успела спрыгнуть. Но теперь все львицы взобрались на мамонта, пытались вскрыть шкуру, Прыткая вцепилась в хобот. А Рыжегривый получил свой положенный трофей. Он заживо поедал поднявшийся детородный орган гиганта, сила огромного мамонта переходила к нему. Теперь мясо не будет жёстким. И уже только после этого лев вскрыл живот жертвы у основания задних ног и выпустил душу.
Вонючая росомаха присоединилась к тризне. Упоённый нахлынувшей силой, Рыжегривый даже её не заметил. Он по плечи вполз в живот мамонта и лакал тёплую кровь.
Только Белый Стервятник не решался спуститься. Что ж, пускай ждёт своей очереди. Дождётся когда-нибудь. Мяса всем хватит.
****
Его надоумила Большая Бобриха. Что-то она неравнодушна к Пёстрому Фазану. Стала рассказывать, как тот любит свою дочь, потому что одна она у него осталась, так любит, что если вдруг что с его дочкой случится, Пёстрый Фазан дальше не сможет жить без неё. С чего это всё она придумала, откуда, как – непонятно. Еохор слушал, слушал – и вдруг хлопнул себя по лбу. Ведь он никогда не думал о детях, он перебирал в своей голове взрослых, но дети же так быстро вырастают и тоже становятся взрослыми, крепкими и сильными. И, может быть, от их племени останется какой-нибудь ребёнок, который быстро возмужает, потому как беда заставит возмужать, потому как хныкать и бездельничать уже не придётся. Может быть, останется девочка. Из девочки ведь получается женщина, иногда так быстро это случается, что, кажется, не успеешь и глазом моргнуть. Да! Большая Бобриха всё-таки молодец, что его надоумила.
Большая Бобриха всё ещё что-то там тараторит, но Еохор давно уже её не слушает. Она своё дело сделала. Она его надоумила, а теперь пускай болтает хоть до упаду, пока язык не устанет плести. Еохор взял с собой камень, Пестряка, и вышел из чума. Он только не решил точно, куда направится. Наверное, к Бурому Лису. Или как выпадет.
