меня, не переставая при этом осторожно ощупывать раненное место на голове. При флюоресцентном освещении его лицо приобрело серый оттенок.
Он тихо плакал, и слезы, смешанные с кровью, текли по его лицу, а кожа была настолько бледной, что я невольно вспомнил клоунов из далекого прошлого.
— Совсем не болит, — сказал он.
— Еще будет.
Он смотрел на меня снизу вверх смущенным, печальным взглядом.
— Это был голубой «мустанг», — сказал он, и похоже было, для него важно, чтобы я понял это.
— Что?
— Машина, которую я украл. Она была голубая, с белыми кожаными удобными сиденьями.
— Эвандро, — сказал я, — кто твой сообщник?
— Колпаки, — сказал он, — сияли.
— Кто твой сообщник?
— Ты хоть что-нибудь чувствуешь ко мне? — спросил он, широко открыв глаза и протягивая мне, как проситель, руки.
— Нет, — сказал я твердо и глухо.
— Тогда мы доберемся до вас, — сказал он. — Мы вас победим.
— Кто это мы?
Он заморгал, щурясь от слез и крови.
— Я побывал в аду.
— Знаю.
— Нет, я правда был в аду, — простонал он, и новый поток слез хлынул из его глаз и потек по искаженному лицу.
— И поэтому ты решил устроить ад для других. Быстрее, Эвандро, кто твой сообщник?
— Не помню.
— Врешь, Эвандро. Скажи мне.
Я терял его. Он умирал передо мной, прикрывая рукой голову и стараясь остановить поток крови, а я знал, что в любую секунду, может, через несколько часов, но все равно он умрет.
— Не помню, — повторил он.
— Эвандро, он бросил тебя. Ты умираешь, а он нет. Давай.
— Я не помню, кем был до того, как попал туда. Не имею понятия. Не могу даже вспомнить… — Его грудь вдруг поднялась, щеки раздулись, как у лягушки, и я услышал у него в груди бульканье.
— Кто…
— …не могу вспомнить, как я выглядел в детстве.
— Эвандро.
Его вырвало кровью прямо на пол, и с минуту он смотрел на лужу. Когда он взглянул на меня, на лице его был ужас.
Мое лицо, очевидно, не внушало ему большой надежды, потому что, видя, что приключилось с его телом, я понимал, он долго не протянет.
— О, черт, — сказал он и, протянув перед собой руки, стал смотреть на них.
— Эвандро…
Но он так и умер — глядя на свои руки, упавшие затем по бокам, стоя на одном колене, с лицом смущенным, испуганным и совершенно одиноким.
* * *
— Он мертв?
Я вернулся в коридор после того, как заглянул в спальню, где погасил последнюю свечу, упорно горевшую на полу.
— На все сто. Как ты?
Ее кожа блестела от крупных капель пота.
— Мне здесь просто классно, Патрик.
Мне не понравился звук ее голоса. Он был гораздо выше по тембру, чем обычно, и в нем были нотки истерики.
— Куда тебя ранило?
Она подняла руку, и я увидел темную красную дыру между бедром и неровно вздымавшейся грудной клеткой.
— Как выглядит рана? — Она прислонила голову к дверному косяку.
— Неплохо, — солгал я. — Я возьму полотенце.
— Я видела только его фигуру, — сказала она. — Точнее, силуэт.
— Что? — Я стянул полотенце с вешалки в ванной и вернулся в коридор. — Чей?
— Подонка, что стрелял в меня. Когда я выстрелила в ответ, то увидела его фигуру. Он невысокого роста, но крепкий. Понял?
Я приложил полотенце к ее боку.
— Коротышка-качок. Буду иметь в виду.
Она закрыла глаза и что-то пробормотала.
— Что? Открой глаза, Эндж. Давай.
Устало улыбаясь, она открыла глаза.
— Этот пистолет, — невнятно проговорила она, — такой тяжелый.
Я взял пистолет из ее рук.
— Он больше не понадобится. Эндж, но ты не должна спать, пока…
У парадной двери послышался громкий скрежет, и я, пригнувшись, взял на мушку Фила и двух санитаров скорой помощи, которые ворвались в дом.
Фил опустился на колени возле Энджи, и только тогда я убрал свой пистолет.
— О, боже, — сказал он. — Милая! — Он отбросил мокрые волосы с ее лба.
Один из санитаров сказал:
— Нам нужно пространство. Отойдите.
Я отступил назад.
— Милая! — все стонал Фил.
Ее глаза распахнулись.
— Привет, — сказала она.
— Сэр, отойдите, — сказал санитар. — В сторону.
Фил шлепнулся на задницу и отполз на некоторое расстояние.
— Мисс, — сказал санитар, — вы ощущаете это давление?
Снаружи послышался резкий, пронзительный визг патрульных машин, которые заполнили окна ослепительными огнями.
— Страшно, — сказала Энджи.
Второй санитар в коридоре выпустил колеса носилок и всунул металлический рычаг в их изголовье.
Внезапно в коридоре возник сильный шум, я взглянул на Энджи и увидел, что ее пятки колотят паркет пола.
— Она впадает в шок, — сказал санитар. Он схватил Энджи за плечи. — Хватайте ее за ноги, — закричал он. — Держите ее ноги, эй, вы!
Я схватил ее ноги, а Фил стал причитать:
— О, боже! Сделайте что-нибудь, ну, сделайте же что-нибудь!
Ее ноги колотили меня в подмышку, и я прижал их рукой к груди и так держал, в то время как ее глаза побелели и закатились, голова соскользнула с порога и свалилась на пол.
— Сейчас, — сказал первый санитар, и второй подал ему шприц, который тот всадил в грудь Энджи.
— Что вы делаете? — вскричал Фил. — Иисус Христос, что вы с ней делаете?
Она дернулась в моих руках последний раз, после чего сползла обратно на пол.
— Нам надо поднять ее, — сказал один из санитаров. — Осторожно, но быстро. На счет «три». Один…
В дверях появились четверо полицейских. Руки их сжимали оружие.
— Два, — сказал санитар. — Убирайтесь к черту от дверей! Нам через него нести раненую женщину.
Второй санитар вынул из сумки кислородную маску и держал наготове.
Полицейские вышли на крыльцо.
— Три!
Мы подняли Энджи, и ее тело показалось мне слишком легким. Можно было подумать, что оно никогда не двигалось, не прыгало и не танцевало.
Мы положили его на носилки, второй санитар наложил ей на лицо кислородную маску и закричал:
— На выход! — И ее понесли через коридор, затем на крыльцо.
Мы с Филом следовали за ними, но, как только я вышел на обледенелое крыльцо, то услышал щелканье по меньшей мере двадцати затворов пистолетов, направленных в мою сторону.
— Опустить пистолеты и стать на колени, живо!
Я знал по опыту, что спорить с нервными полицейскими не стоит.
Я положил пистолеты, свой и Фила, на крыльцо, опустился на колени
