и метала! То есть трясла испорченный сарафан и орала так, что ветки качались.
– Да ты хоть понимаешь, какой этот шелк цены?! Дура скудоумная! Тебя продать – дешевле выйдет!
– Не вели казнить, боярышня! Виноватая я!!!
Настасья выла вдохновенно. Завоешь тут, как жить захочется. Ведь правда, не для хорошего у нее кровь купили. Но… денег хотелось! Безумно!
За двадцать пять рублей из холопства не выкупишься, но на обзаведение хватит. А в деревне корова – кормилица. А лучше даже две коровы.
Боярышня все поняла, даже ее, дуру, пожалела. И Настасья старалась.
На крик и визг вышел боярин Заболоцкий. Зевнул, почесался…
Верка вчера постаралась на славу, так что был боярин в хорошем настроении. Благодушном даже.
– Ты чего орешь, Устя?
– Батюшка! Эта дура… эта дура… вели ее засечь!!! Посреди двора! Плетьми!!!
Отродясь боярин не позволял девкам у себя на подворье распоряжаться. Даже и дочери. Его то дело, кого засечь, кого продать! А бабы пусть за супом смотрят, им и того достаточно!
– Что случилось, Устя?
Устинья плевалась, как облитая водой кошка, но наконец до боярина дошел смысл трагедии.
Как же!
Строчка на сарафане не та, распарывать и перешивать придется! Когда до боярина дошло, он только что рукой не махнул:
– Тьфу ты! Я правда думал, что серьезное, а ты…
– Несерьезное?! Я в этом сарафане на смотрины пойти хотела!
Тут боярин призадумался, а Устя, видя, что он ищет решение проблемы, и подсказала:
– Убери ее, батюшка, с глаз моих долой! Видеть эту пакость не хочу!
Боярин на Настасью поглядел, вспомнил, как сам ее едва не прибил, да и рукой махнул.
– Я ее в деревню отошлю, дочь.
– Вот-вот! – рыкнула Устинья. – Замуж ее – и в деревню! Пусть там… с коровами! Такой шелк загубить! Дура криворукая, скудоумная!
Тут и Егор под руки подвернулся:
– Когда позволишь, боярин, слово молвить. Могу я Настьку отвезти. И коней заодно бы отогнать, Огонек себе копыто на мостовой разбил, его бы на луга, да и Дымка прихварывает…
Конями боярин интересовался живо. Ну и… когда так все складывается – почему нет?
Пары часов не прошло, как Настасья со всем скарбом влезла в телегу, которой правил Егор, и перекрестилась на дорожку. Устя незаметно подмигнула ей.
Боярин разрешение на свадьбу дал, так что пусть сами решают. Покамест пост не начался, остановятся вон у первой же церкви, да и обвенчают их. А что Бог соединил, человек да не разлучит.
И Устинья довольно улыбнулась.
Верка еще…
Приглядит она за Веркой. Может, и тут беду отвести удастся. А Настасья ее, считай, спасла. Теперь и Устя долг возвращает.
Семьи Настасье крепкой да детишек побольше. Что у нее в черной жизни-то было? Устя уж и не помнила. Не до того было.
Точно она знала, что Егор бобылем до старости оставался, а вот что с Настасьей случилось? Убили, кажется? Ножом в подворотне ткнули?
Еще одна дорожка поменялась в лучшую сторону, и было от этого тепло на душе и радостно.
Жива-матушка, спаси ее и сохрани, обереги и защити. А уж Устя и дальше стараться будет.
* * *
– Теодор! Скоро начинается Великий пост!
– Я знаю, Руди. И что?
– Неужели ты не хочешь разговеться как следует?
Фёдор пожал плечами:
– Не знаю. Не думаю…
– Подарок у меня будет, мин жель. Хороший подарок, для тебя.
– Какой?
– Поедешь со мной, так узнаешь.
– Мудришь, Руди?
– Мин жель, что радости в подарке, который загодя известен? Сознаться я могу, да у тебя радости будет вдвое меньше. Поехали развеемся!
Фёдор подумал да и кивнул.
Ладно уж!
Пусть его!
– Когда поедем, Руди?
– А вот как напишут мне, что подарок твой готов, так и поедем.
Фёдор не возражал. Даже интересно стало, что там за подарок такой. Посмотрим…
* * *
– Боярышня, шелковые нитки закончились. И бусины синие, стеклярусные, тоже…
Устя только зубами скрипнула.
Шитье… Сейчас она позволения у отца спросит да сама в лавку к купцу ромскому и сбегает. Есть у него и шелк, и стеклярус… только б отец позволил!
Боярин и не думал возражать.
Он как раз Веркину фигуру взглядом провожал, не до того ему было. Дочь из дома – да и пусть ее! [45]
Нельзя ли служанку послать?
Ах, нельзя, товар уж больно дорогой? Шелк и стеклянные бусы? Ну и ладно! Иди, Устя. На смотринах ты самой красивой быть обязана [46].
И холопа с собой возьми! Вот хоть бы и Петьку! Чего он тут без дела ходит?
Устя поклонилась да и отправилась на торжище. А боярин подозвал к себе Верку.
Пусть потрудится. Настасья уехала, да и дура она была. Верка пока еще тут. Надобно еще кого себе приглядеть или из имения привезти. Но это еще когда будет, а пока пусть Верка потрудится.
Боярин устал, ему отдохнуть требуется.
Холопка и пошла. Побежала даже, виляя объемным задом под сарафаном и посматривая задорно. Видите, какова я? Завидуйте!
Боярыня Евдокия, на это глядя, только зубами скрипнула.
Ладно-ладно, Вера. Погоди ж ты у меня, не век тебе с боярином… хоровод водить. Надоешь ты ему, как сотни других до тебя, и отправишься в поместье. А до того еще и я на тебе отыграюсь.
Умные бабы, когда в полюбовницы к боярину попадают, хвост прижимают да на меня оглядываются.
А ты решила, что одна такая? Единственной будешь?
Посмотрим… ох как посмотрим!
* * *
– Вот она! Вышла!
Двое мужчин, наблюдавших за боярским подворьем, переглянулись.
Боярышня Устинья.
Одна? Нет, холоп за ней идет. И она куда-то идет… куда? Это и не важно, главное, что возвращаться будет той же дорогой.
Ладога хоть и столица, да есть в ней улицы, по которым лучше и днем не ходить. Так измараешься, что в трех водах не отмоешь. Так что…
– Ты нашим знать дай, а я за ними прослежу, мало ли что.
Мужчины переглянулись и осторожно разошлись. Один за боярышней, второй к своим людям.
* * *
Вера была счастлива.
Они с боярином сейчас плоть потешили, он ей несколько монеток сунул и выпроводил. Но это ж пока!
Раньше-то ей сложнее было, она боярина с Настасьей делила. А та… уж себе честно скажем! Настасья вроде и не красивее Верки, а какая-то…
Не люб ей был боярин, вот оно что! А мужики ведь за той косточкой тянутся, которую не достать! Вот боярин к себе Настасью и тащил.
Но сейчас-то ее в деревню отослали! Нет ее здесь!
А
