деревце и срезал его на метровой высоте. Затем стесал его верх потоньше и, надев кусок фанеры, перемотал побег сверху и снизу изолентой.
– Это будет хет! – Михаил чуть подогнул к себе край фанеры. – Он, конечно, без педали, но ничего. От него и будем плясать. А вы приволоките еще десяток полешек.
Через четверть часа посреди полянки громоздилось деревянное сооружение, отдаленно напоминающее барабанную установку. Альт, рабочий и тенор они составили из нескольких полен, установив сверху криво спиленные бревна. Вместо педали для бочки Монгол установил треугольный чурбачок, закрепив на носке своего кеда сдавленную консервную банку. Еще один пень побольше установили в качестве сиденья.
– Почти «Амати»! – смеялся Миша, оглядывая конструкцию. – От барабанов моих ничего не осталось, но! – Он полез за пазуху и вытащил оттуда повидавшие многое барабанные палочки.
– Сейчас опробуем. Звука не будет, тарелок тоже нет, но это и не нужно. В твоей работе главное – ритм. А звук будешь издавать ртом. Умца-умца, таба-даба-дам.
Он еще долго настраивал хет и двигал полена, пока, наконец, не замер. Затем, четыре раза ударив палочкой о палочку, начал стучать:
– Туц-ца, ту-дуц-ту-ца! Туц-ца, ту-дуц-ту-ца-ца! Давай, теперь ты.
Монгол сел, взмахнул палочками, и начал барабанить.
– Стоп-стоп-стоп. Не спеши, стучи тише и аккуратнее. Громкость придет потом. Палочки, палочки возьми где-то на две трети. Пятку от педали отрывай. Держи ритм, не ускоряйся. Про переходы пока забудь. Четыре удара по хету, на первый такт – бочка, на третий – рабочий. Давай, я ритм задам.
Монгол стал стучать, сбился, начал опять.
Том присел неподалеку на лишний чурбак, любуясь этим странным и молчаливым музыкальным инструментом. Миша, подперев рукой голову, внимательно слушал Монгола. Тот был предельно сосредоточен.
– Туц-ца, ту-дуц-ту-ца! Туц-ца, ту-дуц-ту-ца-ца!
Минут через пять Том поймал себя на мысли, что слышит музыку. Ту музыку, которую не может слышать. Но она звучала, ее играл Монгол!
– Так, а теперь давай поменяем рисунок. Хет-раз-два-рабочий-бочка. Хет-раз-два-рабочий-бочка. Ритм, держи ритм. Давай, я задам.
Монгол вспотел. Он тщательно держал ритм, напряженный, как пружина, слегка подпрыгивая на месте. Он полностью ушел в себя, повернув голову куда-то влево и вверх. Время от времени он сбивался, начинал снова и снова, пока наконец не стал простенько, но довольно сносно держать несложный ритм.
Так продолжалось около получаса.
– Ладно, хватит на сегодня. Пора на вечернюю, завтра праздник. А ты молодец, ритм держишь. Главное – научиться делать самое простое, базу. Потом будет проще. Завтра продолжим.
Вечером все собрались в трапезной. Том сидел между Монголом и паломником Ярославом. Доев миску каши, тот отложил ложку, вытер усы и спросил:
– А вот скажите, люди добрые, можно ли православным петь песню: «Папа купил автомобиль»?
– А почему же нельзя? – недоуменно проговорил отец Леонтий.
– Песенка кажется простая, да не простая. Там говорится, что папа с семьей едет куда-то в воскресенье, а ведь этот день нужно посвятить Богу.
Видя, что монахи молчат, он добавил:
– Меня одна женщина спрашивала, сибирячка. Волнуется.
– Скажи, пусть поет. Только громко, – отвечал отец Леонтий.
Все засмеялись, вновь увлеклись едой.
Отец Леонтий искоса глянул на отца Никиту. Тот, углубленный в себя, молча жевал размоченный хлеб. Остальные монахи время от времени, усмехаясь в бороды, поглядывали на колоритного паломника, исподволь ожидая от него еще чего-нибудь смешного.
– Что у вас еще интересного в Сибири? – наконец спросил кто-то.
– Много чего. Говорят, что Сильвестр Сталлоне православие принял.
– Да ну?! – Монгол даже отложил ложку.
– Всему, конечно, верить нельзя. Но это факт проверенный, – неспешно, умеючи говорил Ярослав. – Принял, значит, он православие. И пришел однажды к Джорджу Бушу в Белый дом. И говорит ему: иду я за Русь Святую матушку воевать, и никому из вас ее не одолеть. А Буш окаянный его бутылкой по голове ударил, и голову ему разбил. Теперь он в больнице лежит, с сотрясением.
– А в кого же его крестили? – спросил кто-то из монахов.
Ярослав замялся.
– Ильей окрестили, в честь Илии Муромского. В газетах, конечно ни слова: замалчивают, слуги лукавого. Но письма оттуда идут.
И он таинственно кивнул куда-то себе за плечо.
– Ну раз письма идут, то я спокоен, – усмехнулся отец Леонтий.
– Рано радоваться, – с ноткой трагизма проговорил паломник. – Сейчас в Екатеринбурге останки царские ищут, чтобы народ обольстить. Только нету их. Царь-батюшка искупил Русь-матушку, а его косточки в порошок пережгли и с вином выпили. Храмы на пятнадцать лет всего открыты, а потом антихрист. А на дворе уже преполовение. Близ есть, при дверех.
– Время теперь такое, – заметил отец Леонтий. – Сам сатана нынче – не враг рода человеческого, а демократическая оппозиция.
– Это да! – вздохнул кто-то.
Отец Никита в разговоре участия не принимал. Шамкая своим беззубым ртом, он редко отрывал глаза от тарелки. Разговор, вспыхнувший, как солома, так же быстро и угас.
– Отец Никита, как думаете, в следующем году Ельцина выберут, или кто другой будет? – вдруг спросил Монгол.
Отец Никита отложил ложку, вытер бороду.
– Я не знаю, – проговорил он, вымазывая хлебом остатки каши. – Я знаю то, что если Никитка покается, – Россия спасется. Помолимся?
И он встал, давая понять, что трапеза окончена.
К ночи они втроем с Ярославом поднялись к себе на чердак, показали паломнику свободную кровать. Тот снял рубаху, перекрестился, почесал живот.
– Страшное ожесточение наступило в людях, – со вкусом сказал он, и стекла в окнах слегка звякнули. – Но скоро, скоро конец.
– Не переживай, – усмехнулся Монгол. – Скоро конец России, да и дело с концом.
– Россия отмолена, и она будет стоять до конца. Россия только укрепится, и воссияет в праведниках. А на Украине веры не останется.
– Не сегодня-завтра развалится, – подначивал Монгол.
– Антихрист весь мир захватит, а Россию не возьмет, – упрямо твердил паломник.
– Ну и ладно. Тогда не о чем переживать. – Монгол закрыл глаза.
– Как не о чем? – всполыхнул Ярослав, – готовиться нужно. Антихрист весь мир завоюет, и на Россию ополчится. Голод будет. Китайцы со всем миром объединятся и Сибирь заберут. А потом придут домой, и скажут: подпиши здесь, и мы дадим тебе хлеба. А на ваучере – три шестерки. Имеющий ум да сочтет. Его нельзя подписывать, даже под страхом смерти, потому как за это ждет ад и вечные муки. А потом Апокалипсис.
– А я знаю, когда Апокалипсис начнется, – захохотал Монгол. – Сразу после его рекламы по ящику.
– Не тема для шуток, – скорбно сказал Ярослав.
– Ты ж сказал, что антихрист Россию не возьмет, – вставил Том. – Живи себе да радуйся.
– Не возьмет, если Россия покается. А покается или нет, – то мне неведомо. А ведомо мне, что жиды захватили
