печку топить, кашу варить?
Птичка вдруг широко открыла клюв и высунула длинный острый язычок.
– Смотрите, оживает! – вскрикнул Монгол.
– Дрова в этом году хорошие привезли! – продолжал отец Силуан, поглаживая синичку. – Отличный дуб. А в прошлом труху подсунули. По виду вроде такие же, только спил не блестит. Кинешь в печь – дым один. Сейчас уже немного разбираемся.
– Вы только дубом топите?
– Что лесники привезут, – тем и топим. Дровами лесничество распоряжается. Иногда бук попадается, он хуже. С ними тоже нужно ухо востро…
– А бывали времена, что Церковь печи книгами топила… – решил сострить Том.
– Это какими еще? – удивился монах.
– Древними мудрыми книгами. Языческими знаниями. Я читал, что много пожгли, – продолжал Том, скосясь на Монгола. Тот молчал, хитро улыбаясь, – даешь, мол.
– А, вон ты про что, – монах помолчал, погладил седеющую бороду, явно подбирая слова. – Тут ты прав. Пожгли много. В Деяниях написано, что в одном Эфесе за раз спалили книжек на 50 тысяч драхм. Это около 360 килограмм серебряных монет. А я думаю, что правильно сделали.
– Почему?
– Я просто немного в курсе. Так что ты удачно спросил. Изначально язычество – это не совсем то, что мы привыкли считать религией. Язычество – это узкоприкладной набор средств по использованию тайных пружин этого мира. Это методика общения с падшими духами. Из тела вышел, полетел, перевоплотился… Всякое такое. Где-то язычество застыло, где-то культурно оформилось, где-то в искусстве прозябло. Но изначально его суть – это задобрить демона ради материальных благ или каких-то сверхспособностей… Когда Моисей поднялся на Синай, евреи тут же сделали себе золотого тельца. Зачем практичному народу с вождем, который напрямую общается с Творцом, понадобились какие-то золотые поделки? Что за странный фольклор? Это же очевидно! Золотой болван действительно исполнял их просьбы. Иначе никто бы не стал тратить золото на бессмысленные статуэтки…
– Я не знаю, – проговорил Том. – Я не в курсе, где там ходил Моисей.
– Хорошо. Ты сказки любишь?
– Отлюбил уже.
– Про лампу Аладдина помнишь?
– Кто ж не помнит, – вставил свое слово Монгол. – Все кино смотрели.
– Неважно. Масляная лампа – это не масленка для еды. Это маленький выпуклый сосуд с узким горлом, в котором обитал джинн. А шаманы Южной Америки говорят, что их духи любят жить в грушеподобных тыквах. Какое совпадение, да?! А просто везде все одинаково. Вот, например, в Полесье считают, что в зеркале, обращенном в колодец, можно увидеть демона. А у индейцев есть практика погружения зеркала в течение реки, за тем же самым. И таких совпадений множество. Это все говорит, что нечисть существует, что есть общая техника контактов с ней, независимо от региона.
Вдруг резко поднялся ветер, закачал тяжелые ветки старого дерева у братского корпуса, пробежал по кронам сосен.
Стало жутковато. Монгол посмотрел вверх, почему-то перекрестился. Даже у иронически настроенного Тома пробежал по спине холодок.
– Христиане боролись со всем этим знанием. – Отец Силуан говорил тихо, даже чересчур спокойно. – Жгли колдовские книги, разрушали капища. Где-то победили, где-то нет. Ирония нашего времени в том, что наука отказала язычеству в его прикладной составляющей. Высоколобые дядьки в толстых очках решили, что язычество – это просто народное творчество и кучка суеверий. Увы, это не так. И все может измениться. Если атеистическая эпоха отойдет в прошлое, а православие вновь превратится в обыденность, то мы снова увидим языческий ренессанс. Я думаю, что именно язычество будет предвестником конца света. Оно расцветет, поскольку Церковь не будет иметь права бороться с ним, как, например, боролась в Средневековье. Права язычников будут защищаться так же, как теперь на Западе защищаются права гомосексуалистов.
Отец Силуан замолчал, поднял голову. Том тоже почему-то посмотрел в небо. Там, в студеной лазури горного неба, кружился одинокий ворон.
– Если жизнь вечна, то подвергать ее опасности здесь, на земле, не имеет никакого смысла. Вечность – это ведь куда дольше, чем наш мир. Никто не думает о том, что кладбище – это место, где мы обитаем куда дольше, чем где-либо при жизни. Поэтому не стоит разменивать вечность на временное благополучие. Вся эта языческая требуха дает знание, но не меняет твое нутро, не делает тебя лучше. А это значит, что ты уклонился от реального вызова.
Птичка окончательно пришла в себя. Будто ручная, она уже сидела на ладони, слегка наклонив голову и широко открыв рот. Отец Силуан держал ладонь открытой.
– Ну что, больше так не будешь?
Синичка сорвалась с его ладони и с легким шуршанием упорхнула куда-то в крону дерева.
– Ну и слава богу. Лети, душа живая! Давайте за работу.
Незаметно, за пилой и топором прошел их второй день. К вечеру, когда старый монастырский сад вспыхнул вечерним золотом, из гулкой дали ущелья донесся протяжный распев. Наконец, на дороге, легко опираясь на посох, показался невысокий скуластый бородач лет шестидесяти. Он был в кожаных сапогах; длинная холщовая рубаха с вышитым воротником была подпоясана грубой веревкой. Он будто сошел со старинной открытки. На минуту он пропал из виду и вынырнул уже наверху, у братского корпуса.
– Здравствуйте, православные! – зычным, хорошо поставленным голосом нараспев проговорил бородач и размашисто перекрестился на храм. – Я Божий раб Ярослав, из Сибири иду. Хочу всю Россию-матушку обойти, везде помолиться о богоспасаемом нашем отечестве. Ваш настоятель меня переночевать благословил.
– И много прошли? – отец Силуан нахмурился.
– Широка земля русская, а всю не обойти. Тобольск, Екатеринбург, Уфа, потом Самара, – паломник стал загибать пальцы. – Дальше Полтава, Киев. Потом на север: Москва, Тверь, Кашин… Когда все пройду, – узнаете. Знамение будет.
В дверях корпуса показался отец Никита. Он шел в храм, привычно глядя себе под ноги, но вдруг, подняв глаза на новоприбывшего паломника, отчетливо произнес:
– Прикуси язык!
И пошел дальше.
– Что это с ним? – вздрогнул паломник. – Настоятель-то благословил…
Не дождавшись ответа, продолжил:
– Повсюду лукавый рыскает аки лев, ища кого поглотить. В монастыри уже проникает лютый дух, в святая святых.
– Надолго к нам? – снова спросил отец Силуан.
– Переночую и дальше пойду. Нельзя прикипать.
– Есть, поди, хотите?
– Откушать, – это можно, если позволите. Третью седмицу до вкушения сыта не сиживал.
И отец Силуан повел новоприбывшего в трапезную.
Вскоре приехал Михаил.
– Ну что?! – он заговорщицки подмигнул Монголу. – Кто-то тут хотел побарабанить?
– Да ладно? – еще не веря, проговорил Монгол.
– Ща сделаем, – Михаил пошел в сарай, а через минуту вышел оттуда с топором, ножом и старым фанерным ящиком. – За мной!
Он привел их на небольшую, будто комната, и окруженную вековыми соснами поляну.
– Та-ак, – по-хозяйски оглядев пространство, Михаил заметил торчавшее из земли молодое
