А Ульв жил. Было для чего.
Девочка, которой Ириалонна спасла жизнь, считалась ее приемной дочерью. Теперь она стала его дочерью. Наша дочь, – говорил он сам себе. Он берег и опекал ее; наверно, в глубине души жил смертельный страх – потерять еще и ее. Потому слово отца было – законом. Только так он мог уберечь ее… Девочка росла – ясная, веселая, светлая, как лучик солнца. Потому ее и назвали Айрэнэ. Судьба одарила ее чудесным голосом и, хотя она не умела слагать песен, любой менестрель рад был бы отдать ей все свои – только бы их пела она. Так она однажды встретилась с Ахтэнэ. Юная целительница любила петь и немного грешила стихотворством. А Айрэ однажды попробовала спеть некоторые из ее баллад. Так они сдружились. Ахтэнэ могла часами слушать Айрэ, и становилась при этом совсем иной – словно в ней проступали черты другого "я", обычно скрытые под маской мальчишечьей дерзости и твердости. Однажды она сказала:
– Когда ты поешь, я словно что-то вспоминаю. Будто я уже была когда-то. Так горько и так хорошо… Тогда приходят слова, и получаются песни – или я их вспоминаю? Пой мне еще, Айрэ, пожалуйста!
И Айрэ пела. Однажды ее услышал Учитель. Лицо у него стало такое, словно он увидел призрак, он стоял с широко открытыми глазами, не веря себе. Он узнал этот голос. Он узнал эти слова.
– Что ты поешь, Айрэ? Откуда?..
– Это Ахтэнэ сочинила. Она не… вернее, она поет, но у нее очень слабый голос. Она просит, чтобы я пела. Тогда она сочиняет песни – словно они ей вспоминаются, так она говорит.
– Спой мне. Еще раз, эту же. Очень прошу тебя.
Айрэ пела, а он все ниже опускал голову.
– Благодарю тебя… – тихо сказал он, когда девушка умолкла.
– Это Ахтэнэ… Ее песня.
– Ахтэнэ…
…А Борра остался в Аст Ахэ. Торк умер – раны доконали. Друзья были при нем до последнего мига – говорили с ним, пели для него… Перед смертью он попросил чашу вина и выпил во здравие всех. Затем попросил, чтобы его облачили, как воина, и вложили в руку меч. Несколько минут он лежал так, потом закрыл глаза… Хорошая смерть – среди друзей; добрая смерть… Вент покинул Аст Ахэ после того, как его отец умер. Теперь здесь его сын – хороший, достойный юноша. Ульв улыбнулся – мальчишка уже давно посматривает на Айрэнэ…
…И снова – беспамятство и дорога. Одно в голове – идти. Куда? Зачем…
И снова – сон…
– …Уходи. Ты должна уйти вместе со всеми. Я умоляю тебя, приказываю – уходи.
– Но почему? Ведь мы же победим. Разве не так?
Ульв опустил седую голову.
– Нет, Айрэнэ. Мы не победим.
В груди у нее неприятно похолодело, она почувствовала, как подгибаются колени.
– И… ничего больше не будет…
– Нет.
– И… тебя?
– Да.
Айрэ вцепилась в его руки:
– Нет! Нет, ты не можешь умереть! Я не хочу!
Только сейчас заметила, что ногтями впилась в ладони Ульва. Охнув, уткнулась лицом в его колени. Плечи ее вздрагивали.
– Я не хочу… Если ничего не будет… зачем… зачем жить…
Ульв поднял ее и крепко прижал к груди – она слышала, как бьется его сердце.
– Айрэнэ, дочка, девочка моя… ты не думай, я не из жалости, не из отцовского страха отсылаю тебя… Я хочу, чтобы о нас помнили. Нас не станет, мы, как зерна, предназначены земле. А ты – юный росток; это твое время. Нас должны помнить, понимаешь? Иначе все будет напрасно. Тогда мы действительно проиграем. Думаешь, это самое трудное – пасть в бою? Нет, жить куда тяжелее. Я обрекаю тебя на жестокую судьбу. Но ты – сильная. Знаешь ли, хотя у нас разная кровь, но мне иногда кажется, что в тебе возродилась часть души твоей приемной матери… И ты – моя дочь. Ты сможешь выжить. И расскажешь о нас.
– Отец, – тихо сказала Айрэ, – расскажи мне о моей матери. Ты никогда о ней не рассказывал, говорил, что еще не время.
– Теперь время, – кивнул Ульв.
…И был последний пир. Отец позволил ей побыть вместе со всеми в ту последнюю ночь. Странно, как светел был этот предсмертный праздник, как ясны и возвышены были лица людей – словно все обыденное ушло из них. Она запомнила их такими – светлыми и прекрасными. Как по-особому звучали песни менестрелей в ту ночь… Многие из них сменили лютни на мечи, и на рассвете в огне лопались со звоном струны… И она пела – пока голос не отказал. Пела для всех – для тех, кто уходил, для тех, кто оставался, для тех, кто в эту последнюю ночь облачился в белые одежды новобрачных, чтобы на рассвете расстаться навсегда – женщины должны были уйти. Оставались только воины и некоторые целители. И Айрэ пела, пела… В полночь новобрачные покинули пирующих. А Айрэ все пела. Она вглядывалась в дорогие лица, чтобы запомнить, запомнить их такими. Запомнить Учителя – в ту ночь он впервые не прятал рук.
Айрэ пела… Учитель встал и, медленно обойдя стол, подошел к ней. Положил руки на плечи и осторожно поцеловал ее в лоб.
– Благодарю тебя. Отдохни теперь. Ты устала, а путь далек…
На рассвете отец простился с нею. Но он не знал, что она ослушается. Ей не довелось видеть всей битвы – только отчаянное сражение у врат Аст Ахэ. Наверно, она еще надеялась на что-то, иначе все случившееся не стало бы таким ударом. Неподвижной статуей, она сидела в своем укрытии, стискивая раскалывающуюся от боли голову, и смотрела, смотрела, смотрела… Запомнить…
Ночью она, уже теряя разум, бродила по мертвому полю. Она узнавала мертвых, она звала их, но не было ответа. Двое или трое раненых – она не помнила точно, – стонами привлекли ее внимание, и она перетащила их подальше от этого места. Она бродила среди мертвых, как и женщины врагов, и никто не обращал на нее внимания. А небо даже ночью было светлым – алым от пожара. Айрэ остановилась – она узнала лицо. Она же помнила – это была Райхэ, та, что еще вчера в белом венке сидела рядом со своим возлюбленным. Они и сейчас были рядом… «Почему же я не была здесь? Почему я не сражалась? Или отец зря меня учил? Отец… Отец!!» Она закричала, бросившись на землю. Он был здесь – словно спал, прижавшись щекой к шелку изорванного, покрытого кровью и грязью знамени. Рядом – знаменосец: застывшее лицо строго и возвышенно. Лицо скорбного божества…
Кто-то подошел сзади.
– Сжечь бы эту тряпку… И головы им всем… как Орки наших тогда… в одну кучу!
Она метнулась змеей, с криком целясь ему ногтями в лицо. Удар рукоятью меча сбил ее с ног.
– Ах ты…
– Оставь! – крикнул кто-то. – Ты что, им, что ли, уподобиться хочешь? Она же сумасшедшая…
Кое-как она доползла до своих раненых. Разбитое лицо кровоточило, но глаза ее были сухими. Несмотря на все ее усилия, раненые умерли к утру. Сила, связывавшая воедино всех в Аст Ахэ, ушла. Они умирали. Воистину, все они держались лишь волей Врага, правы мудрые в Эрессеа… Да только у них была еще и своя воля. И эта воля еще теплилась в ее душе, погруженной в сумрак безумия, и вела ее – неведомо зачем, неведомо куда…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
