времени провести тщательную работу, которой так опасалась армия Тесмар, и Зохэнсин был полностью за то, чтобы не давать им этого времени. Если это сработало хотя бы наполовину так хорошо, как ожидал майор Эдминдсин — или, во всяком случае, сказал, что ожидал этого, — тогда…
Поток взрывов и воздушных взрывов резко прекратился. Не сразу, конечно. Полдюжины запоздалых противопехотных бомб разорвались в воздухе, обрушив на вершину холма последний ливень осколков. Но затем наступила тишина, в то время как огромная пелена пыли и дыма поднялась вверх, закрыв новорожденные звезды.
Зохэнсин медленно сосчитал до десяти, ожидая, не появятся ли еще какие-нибудь отставшие снаряды. Затем он нажал на спусковой крючок.
* * *
— Где, черт возьми, Кларксин?! — крикнул лейтенант Амброс Тирнир, пытаясь перекричать раскаты грома, когда он скорчился в траншее своего командного пункта.
Его КП находился на обратном склоне холма, на дальней стороне его гребня, и большинство бомб из угловых орудий еретиков падали на его восточные склоны. Несмотря на это, грязь и обломки посыпались вокруг него, а позади него прогремели более глубокие и злые взрывы, когда гораздо более тяжелые угловые орудия еретиков обрушили свой огонь на доларские угловые пушки, которые беспокоили лес впереди 4-го взвода. Он почувствовал, как часть летящего в воздухе мусора отскочила от его стального шлема, и резко закашлялся, когда пыль и дым застряли в задней части его горла.
— Что?! — крикнул в ответ сержант Антоньо Бандейро, наклоняясь ближе, пока его рот не оказался всего в футе от уха Тирнира.
— Я спросил, где, черт возьми, находится… — заорал Тирнир, используя сложенные рупором руки в качестве мегафона. А затем, почти так же внезапно, как и начался, обстрел прекратился.
— Кларксин?! — закончил он.
Бандейро слегка вздрогнул от крика в ухе, и внезапная тишина была едва ли не более пугающей, чем взрывы. Однако это не было молчанием. Осколки и обломки продолжали падать добрых пять секунд, и крики раненых были слышны слишком отчетливо. Большинство из этих кричащих людей принадлежали Тирниру, и боль, которая не имела ничего общего с физической болью, пронзила молодого лейтенанта. Но были и другие крики, возможно, более слабые, но такие же пронзительные и доносившиеся с флангов холма, где другие взводы роты были разбиты почти так же жестоко.
— Не знаю, где он, сэр, — сказал Бандейро на фоне этого вопля боли. Сержант был знаменосцем 4-го взвода, его вторым сержантом по званию. Он и Брадрик Кларксин были очень близки, и его голос был резким, когда он отвел курок своей винтовки и защелкнул затвор. — Сказал, что собирается приготовить горячую похлебку для мальчиков. В последний раз, когда я его видел, он направлялся обсудить это с лейтенантом Тутилом. — Несмотря на свое напряжение, Бандейро на самом деле выдавил улыбку. — Взял с собой мою последнюю бутылку пойла, когда уходил. Просил передать вам, что вернется к ужину. Думаю, он решил, что если вы не знаете, что он задумал, вы сможете сказать капитану, что ничего не знаете ни о каких взятках интенданту, если все произойдет так, как он просил.
Тирнир резко фыркнул. Это прозвучало как голос взводного сержанта. Кларксин был тем, кто научил невежественного молодого лейтенанта, насколько на самом деле важна горячая еда, особенно для людей, сталкивающихся с пожирающим энергию ужасом боя. И во многих отношениях те «маленькие удобства», которые гражданские лица считали само собой разумеющимися, значили еще больше между боевыми действиями по той же причине, по которой еда была традиционной частью поминок и похорон. Простой акт еды был своего рода обещанием того, что жизнь продолжается.
Но теперь лицо гораздо более повзрослевшего и горько мудрого лейтенанта было каменным, когда он слушал эти крики и задавался вопросом, сколько еще его людей только что обнаружили ложность этого обещания под яростным обстрелом переносных угловых пушек еретиков.
— Иди и найди капитана Андейрсина, — сказал он Бандейро. — Скажи ему, что мы сильно пострадали, и нам, черт возьми, понадобится подкрепление, если еретики придут за нами.
— Идите вы, сэр, — не согласился Бандейро. — Я возьму Хейнза и пойду разберусь…
— Вы, черт возьми, пойдете туда, куда я вам сказал, сержант! — рявкнул Тирнир. — Мне нужен кто-то, на кого я могу положиться, чтобы разобраться во всем. И кто-то известный капитану, и понимающий, о чем он говорит! Кроме того, они могут даже не…
Малиновая вспышка в одиноком великолепии вспыхнула над кустарником на дальней стороне дороги, и Тирнир яростно ударил сержанта по плечу.
— Уходи, черт возьми! — крикнул он.
Бандейро на мгновение оглянулся на него. Лейтенант едва мог его разглядеть — темнота была почти полной, а дым и пыль не помогали, — но он знал, что увидел бы в глазах знаменосца, если бы освещение было получше. Бандейро колебался еще одну мучительную секунду, прислушиваясь к стонам боли, издаваемым бойцами взвода Тирнира. Затем он злобно кивнул.
— Да, сэр, — проскрежетал он отвратительным голосом.
— Живо! — рявкнул лейтенант, и унтер-офицер выскочил из траншеи и помчался к КП роты.
Тирнир посмотрел ему вслед и криво улыбнулся. Он знал, почему тон Бандейро был таким резким, потому что он усвоил тот же самый нелогичный урок.
Он посмотрел вслед сержанту, которому, скорее всего, только что приказал выжить, затем сам выбрался из траншеи и поманил капрала Хейнза Дирвинта. Четырнадцать человек из отделения Дирвинта должны были сменить отделение Макджила только через четыре часа. Теперь, похоже, они сделают это немного раньше, чем планировалось.
—
