Мама умерла в 1998 году, когда ей было семьдесят шесть лет. Это случилось 2 августа, в день рождения моего отца. Мать, как обычно, отправилась пешком на кладбище, расположенное выше по склону горы, чтобы побыть на его могиле. Она вела воображаемый разговор с ним, рассказывая обо всех своих делах, задавая ему вопросы, как будто он был совсем рядом, но только по другую сторону.
Тот день выдался влажным и удушливо жарким, и дорога на кладбище поднималась круто вверх. Очевидцы рассказали, что когда моя мать дошла до могилы отца, она вдруг резко села, словно ей стало плохо, после чего сползла на землю. Врачи пытались ее спасти, но к тому времени, как ее привезли в больницу, у нее от недостатка кислорода уже умер головной мозг. Мать так и не согласилась заняться своим сердцем, и оно отказало.
Мы с Марией вылетели в Грац на похороны. С нами отправились мой племянник Патрик, брат Марии Тимми и Франко. Я пропустил похороны брата и отца, но на похороны матери мы приехали за день и помогли их устроить. Мать положили в гроб в традиционном австрийском платье «дирндль».
Мать была веселой и жизнерадостной, когда в ту последнюю весну приезжала к нам в гости, задержавшись до конца мая, поэтому ее кончина явилась для нас страшным ударом. Однако впоследствии, оглядываясь назад, я понял, что ни о чем не сожалел. Абсолютно ни о чем, благодаря тем отношениям, которые сложились у нас с ней после того, как я перебрался в Америку, когда я научился думать не только о себе самом, но и о своей семье. Теперь, когда у меня у самого были дети, я сознавал, как тяжело далась матери разлука со мной. Я всегда ценил то, как она заботилась о детях, но никогда не задумывался о том, какую боль причинил ей своим отъездом. Я возмужал слишком поздно, чтобы восстановить связи с отцом и братом, однако с матерью у нас сложились хорошие отношения.
Я неоднократно предлагал купить для нее дом в Лос-Анджелесе, но мать не хотела уезжать из Австрии. Кроме Пасхи и Дня матери, она приезжала к нам на крестины всех детей. Она видела все фильмы с моим участием и бывала на многих премьерах. Начиная с «Конана-варвара», я приглашал ее на съемки всех своих фильмов. Она гуляла по съемочной площадке, торчала у меня в гримерной, следила за моей игрой. Когда я отправлялся на натурные съемки в Мексику, Италию или Испанию, мать приезжала и жила неделю-две в гостиницу. Кроме меня, никто не приглашал на съемочную площадку своих матерей, но моя от природы любила путешествовать, и ей это доставляло наслаждение. Отчасти это объяснялось тем, что она была окружена всеобщим вниманием. Мы вместе завтракали, после чего мой водитель отвозил мать туда, где она хотела побывать, поэтому она неизменно возвращалась домой с кучей фотографий: рынок в Мехико, Ватикан, снятый во время пребывания в Риме, мадридские музеи… В восьмидесятых я водил мать в Белый дом, где она встречалась с Рональдом Рейганом; она присутствовала на Большой американской тренировке с Джорджем Бушем на лужайке перед Белым домом. Буш встретил ее очень любезно, побеседовал с ней и похвалил за то, как она меня воспитала.
Мне нравилось делать матери приятное не только потому, что я хотел показать ей, как хорошо она выполнила свой родительский долг, но также потому, что это было своеобразной компенсацией за все те невзгоды, которые ей пришлось перенести. На тех фотографиях, на которых матери двадцать три или двадцать четыре года, – тогда родились мы с братом, – она худая и осунувшаяся. Это были первые послевоенные годы. Мать билась изо всех сил, чтобы нас прокормить. У нее был муж, который регулярно напивался и превращался в чудовище. Она жила в маленькой, убогой деревушке. Погода постоянно была плохой, – дожди, снег, затянутое тучами небо, прояснявшееся только летом. Денег вечно не хватало. Вся ее жизнь была непрерывной борьбой.
Поэтому я считал, что все остальные годы, отведенные ей судьбой, мать должна жить полноценной жизнью, не испытывая недостатка ни в чем. Ее нужно было вознаградить за то, как она среди ночи несла на руках нас маленьких через горы в больницу, за то, что она всегда оказывалась рядом, когда была нам нужна. И ее нужно было вознаградить за ту боль, которую я причинил своим отъездом. Она заслужила того, чтобы к ней относились по-царски.
Мы похоронили мать там, где она умерла, рядом с могилой отца, что было очень печально, но в то же время романтично. Мать была так к нему привязана.
Если Пасха принадлежала моей матери, то День благодарения был особым праздником Юнис и Сарджа задолго до того, как мы с Марией поженились. У Шрайверов было принято собираться всем многочисленным семейством в красивом белом особняке в георгианском стиле неподалеку от Вашингтона. Праздник превращался в семейный фестиваль, продолжавшийся три дня. Многим супружеским парам приходится решать, проводить ли праздники с родителями мужа или жены, однако в данном случае все сложилось естественным образом. Я предложил Марии: «Давай продолжим эту традицию, поскольку мы всегда так хорошо проводили на День благодарения время с твоими родителями, а на Рождество мы сможем оставаться одни. Это вовсе не означает, что твои родители не смогут приезжать к нам в гости, но Рождество мы будем праздновать на своей территории». Мария меня поддержала. Я всегда остро чувствовал, что наш брак оторвал Марию от ее семьи, она очень скучает по своим родным и хочет чаще с ними встречаться, хотя она при этом и стремится к независимости. Поэтому я всегда говорил ей: «Помни, что каждый твой родственник, которого ты хочешь к нам пригласить, автоматически становится также и моим гостем». Для меня не составляло никакого труда радушно принимать свекровь со свекром, потому что они мне очень нравились, и они всегда приносили с собой веселье и смех.
День благодарения в семье Шрайверов начинался с церкви – Сардж и Юнис ежедневно ходили на мессу, – после чего шел завтрак, а затем различные спортивные состязания. В Джорджтауне полно замечательных магазинов одежды и подарков, предлагающих другие товары, чем те, что можно найти в Калифорнии, поэтому я использовал эту возможность, чтобы начать закупаться к Рождеству. Потом мы встречались уже вечером, и на ужин к нам часто присоединялись Тедди с женой, Роберт Кеннеди-младший, борец за охрану окружающей среды, со своим сыном, и его сестра Кортни со своей маленькой дочкой Сиршей (на гэльском языке ее имя означает «свобода»). Каждый август в Хайянис-Порте многочисленное семейство собиралось в полном составе: приезжали Кеннеди, Лоуфорды, а также Шрайверы. Тридцать человек плавали, ходили под парусом, катались на водных лыжах и сидели в баре, подкрепляясь жареными креветками и мидиями. С утра до вечера поместье напоминало большой спортивный лагерь.
