Прошли мгновенья иль часы, и церемония была закончена. Процессия направилась к парку, и тогда с неба на спину льву слетел снегирь — а уж кого-кого, а снегирей в этом царстве Сильнэму еще не доводилось видеть. Вот, что говорил он льву:
— Беда. Идет войско несчетное, рать несметная… К нам, к нам идут, и совсем то уже близко!..
Лев обернулся к Сильнэму, проговорил:
— Уж не по твоим ли следам?
— Следы замести можно, чтоб в болото они все сгинули, окаянные. — с жаром проговорил Сильнэм; которому уж очень теперь отомстить захотелось.
Лев тут же и отвечал:
— Да. Конечно, можно было бы свести следы в иную сторону… И в болото отвести. Да, так и поступим. Ну-ка ж, пусть лиса побегут да хвостами своими старые следы заметут; ну а птицы полетят, и новые следы своими клювами столь искусно проделают, что и от старых не отличишь. Однако, в болото их уводить не надо. Пусть они повинны в гибели Млэи, а, все ж — прощаю я их, ибо это она мне их простить велела. Ну — поспешите же!
И вот побежало десятка два лис, а, так же, полетело целое облако каких-то пташек.
Когда они возвращались по парковым аллеям, то Сильнэм на несколько шагов отстал ото льва, и вот увидел, как бросилась к тому навстречу запыхавшаяся белая мышка, она запрыгнула к царю на голову и пропищала:
— Беда! Млэю убили!
— А вот и ты Зерница… — вздохнул лев. — Ну, про нее нам уж все известно.
— Но — это еще не все: сюда идут двести тысяч…
— И это нам уже известно.
— Так они друзья нам. Среди них есть такая прекрасная девушка — Вероникой зовут… Но они очень голодны — мы должны их накормить…
— Вот как? Друзья говоришь? А кто же тогда убил Млэю?
Тут мышка оглянулась и увидела Сильнэма. От неожиданности она даже с головы львиной упала, но тут же, впрочем, забралась туда обратно, и, как можно громче запищала:
— Вон он убийца! Держите его!
Сильнэм понял, что плохо его дело, а потом сразу же метнулся в сторону, пробив кусты, вырвался на другую аллею, где продвигались процессия скорбных ланей — ближайших родственников погибшей. Одну из них он сбил, и тут еще дальше бросился, вот следующая аллея, там шли в полголоса толковали о чем-то три медведя, он пробежал и мимо них, и когда выбежал на следующую никем не заполненную аллею, то решил было, что удалось ему спастись от погони. Однако, не тут то было: вот с воздуха раздался крик: «Здесь он! Здесь убийца!» — и кто-то пребольно клюнул его в тебя. Сильнэм, понимая, что подвергся нападению каких-то птиц, бросился в заросли, но там, приветливые до того ветви, царапали лицо, норовили вырвать глаза — почти ослепший, проклиная всех, и, жаждя отмщения, вырвался он из тех кустов; побежал по травам, но травы оплетали его ноги, он падал, и уж слышал за собою топот погони, окрики.
Огляделся. Метрах в десяти перед ним плавно двигалась река. Еще несколько рывков, прыжок — он смог перелететь едва ли не до середины течения, и там плюхнулся — этот кисель, показавшийся Даэну прохладным, ласкающим, охватил Сильнэма совершенно нестерпимым жаром, к тому же — сковал его движенья, и чувствовал он себя так, как чувствует себя муха попавшая в смолу, накалившуюся на солнце. К тому же, не отставали и птицы — они кружили над ним, а некоторые и вырывались и клевали его в темя…
Даэн не ведал, сколько пролежал он так, уткнувшись в благодатную, теплую землицу. Кажется, он спал, но единственное, что он мог вспомнить про сон, что он был прекрасен, а проснулся он в отличном расположении духа, и с великим множеством новых сил.
Между тем, услышал он вопли и проклятия Сильнэма (а именно ими он и был разбужен) — итак, он встрепенулся, и вот увидел, что в реке, с превеликим трудом пытается плыть тот, за кем он столь долгое время и безуспешно гнался, а над головой его все кружат и кружат какие-то птицы. Так как Сильнэм был уже гораздо ближе к противоположному берегу, то, проникнувшись к нему состраданием Даэн не замедлил перебежать по немного обкусанному мосту туда, и сразу же броситься в кисель.
И вновь Даэну кисель показался прохладным, и плыть ему в нем было столь же легко, как, если бы это была обыкновенная вода. И вот он уже подплыл к воющему, окровавленному Сильнэму, и, схватив его за руку, несколькими сильными рывками уже дотащил до берега.
Орку-эльфу не надо было много времени, чтобы оправиться — ярость придавала ему сил; и все большую ненависть разжигало в нем воспоминание о том, как он расчувствовался и едва не покаялся перед ним — теперь он даже полагал, что все это было устроено затем только, чтобы вырвать из него признание.
Даэн начал у него что-то расспрашивать, но тут Сильнэм, ни говоря ни слова, но только рыча, слова волк — набросился на него, и обрушил такой град сильнейших ударов, что через несколько мгновений окровавленный Даэн повалился, и, заходясь кашлем, тщетно пытался подняться, но уж никакого сопротивления не мог оказать. Сильнэм же нанес ему еще несколько сильных ударов, затем зарычал на птиц, которые вновь на него стали налетать:
— Вот он — убийца! Его клюйте!
Но, видя, что они не перестают свои весьма болезненные атаки, он изловчился, и поймал одну из птиц — он сжал ее в лапах, а затем — отбросил уже что-то безжизненное, бесформенное — и это новое убийство произвело на сородичей убитое такое сильное впечатление, что на какое-то время они забыли про Сильнэма, и, с горестными стонами, собрались возле нее.
Сильнэм же понимая, что, как только первый их ужас пройдет, так набросятся они на него с такой яростью, что попросту в решето исклюют, и потому что было сил бросился бежать.
И вновь на его пути встали травы, и вновь приходилось напрягать все силы, чтобы не повалиться, и единственное, что придавало ему сил — была развесившаяся в воздухе мутноватая пелена — выход.
Птицы устремились за ним. Стремительно нарастал их гневный клекот, вот обрушились первые удары — Сильнэм закричал, и со всех сил замахал над головою орочьими своими лапами, еще нескольких птиц сбил, еще одну сжал — но гневный клекот накинулся на него волною, Сильнэм вскрикнул, прыгнул вперед, и тут увидел над собою многометровый лик великана…
* * *
Быть может, лисы и птицы посланные львом, еще бы и успели замести старые следы и наделать новых, уводящих в сторону, да Барахир, сердцем почувствовав, как близка развязка, из всех то сил побежал, а за ним и два брата, и Вероника, и весь народ Цродграбов устремился.
И Барахир увидел, как лисы заметают старые следы, а птицы, старательно работая клювами своими, выделывают новые. Глаза Барахира широко распахнулись, как всегда они у него распахивались в такие значимые минуты, и он прокричал громким, хриплым голосом:
— А, а! Так, значит, сбить меня хотите! А ну, отвечайте, что с сыном моим сделали!
И тут он проявил такую прыть, каковой не только от него, но и вообще от какого-либо человека ждать не приходилось. В несколько неуловимых прыжков он ухватил одного из лисов за хвост, и поднявши таким образом его в воздух, прокричал так страшно, что многие его и не узнали:
— А ну, отвечай, что с сыном моим, мерзкие вы отродья, учинили! Не скажешь — сейчас вот тебя об это дерево расшибу!..
Никогда прежде лису не доводилось попадать в такие переделки, а к тому же у него была любимая жена и детки — он и сказал:
— Твоего сына приняли с почестями (он решил, что Сильнэм сын Барахира). Все хорошо, и вскоре ты его увидишь целым и невредимым.
— Веди меня к нему, мерзкий ты лгун, ибо не надобно было заметать следы, кабы были у вас добрые намерения!
— Я мог бы вас отвести, но предупреждаю, что наш царя вас не ждет, даже наоборот, и он найдет, как с вами управиться.
— Веди же, или, клянусь — сейчас же расшибу тебя об это вот дерево!
И лис согласился провести их. По правде то сказать, и оставалось не более двухсот шагов, как вышли они на полянку, все заполненную обильным, ярким светом. Тогда Барахир отбросил лиса, а сам подбежал к холму, и склонился над проходом — именно его лик и увидел Сильнэм. А вот Барахир Сильнэма не увидел — разве что в одном месте маленькое облачко (которое никак нельзя было принять за птичью стаю), кружилось над самою землею.
Но вот Барахир сделал движение вперед, и почувствовал, что падает, но тут же очутился на теплом каравае земле, едва не оглох от птичьего рокота, и воплей Сильнэма, который был совсем уж близко. Не успел он сделать и двух шагов, как за ним появилась Вероника и Рэнис, вслед и братья, а затем уж без числа и без счета стали появляться Цродгабы, которые только и успевали отбегать в стороны, дабы их не раздавили те, кто падали за ними следом. И тут затрясла под ними земля, вздрогнул и купол, и, вылетев из него, устремились несколько многометровых глыб, которые наблюдателю извне показались бы едва приметными земляными комочками. Одна из этих глыб с грохотом врезалась в землю поблизости и сбила при этом немало птиц.
