нитями, Торквейн успел разглядеть в дверном проеме мужчину, вероятно вышедшего встретить девушку. Тот был стар, седобород и суров лицом – вполне под стать разгневанному божеству.
Безусловно, сей властитель обнаружил присутствие чужака. Стоило еще немного промедлить – и юноше грозила участь опаленных растений. И он, вновь охваченный суеверным ужасом, кинулся в спасительный сумрак древнего леса.
До той поры Торквейну были знакомы лишь бесцельные подростковые чаяния. Он проявлял мало интереса к девушкам-дикаркам из своего племени, хотя иные из них были весьма недурны собой. Разумеется, со временем он бы выбрал одну из них; но сейчас, повидав прекрасную дочь Хранителя, он думал только о ней, и сердце его было охвачено смятением страсти, особенно бурной в подобных случаях, когда самонадеянная дерзость сталкивается с очевидной безнадежностью.
По натуре гордый и замкнутый, он скрывал эту любовь от своих товарищей, которых порядком удивляли его периодические приступы хандры и лени, вдруг сменявшиеся тяжелым трудом или разного рода состязаниями.
Иногда он с утра до вечера просиживал в глубоких раздумьях над машинами и книгами Атуллоса, а в другие дни возглавлял молодых охотников в погоне за каким-нибудь опасным зверем, рискуя своей жизнью как никогда безрассудно. Помимо этого, он часто в одиночку отправлялся в лес, никому не рассказывая о том, где был и что делал.
Эти походы всегда были направлены к лаборатории. Столь пылкого и отважного юношу опасность таких предприятий скорее дополнительно возбуждала, нежели отпугивала. Впрочем, он был достаточно осторожен, чтобы не появляться в поле зрения Хранителей и держаться на почтительной дистанции от гудящего барьера.
Он часто видел девушку во время садовых работ, когда она ухаживала за цветами и пропалывала овощные грядки. Такие минуты подпитывали его отчаянное желание и самые безумные мечты – например, утащить ее силой или захватить всю лабораторию, став там хозяином. Он не без оснований предполагал, что Хранители малочисленны, поскольку до сих пор видел только девушку и старика, вероятно ее отца. Но ему и в голову не приходило, что эти двое были единственными обитателями громадной цитадели.
Руководимый логикой влюбленных, Торквейн полагал, что девушка не испытывает к нему отвращения. Да, она потребовала, чтобы он ушел, и назвала его варваром. Но в то же время ему показалось, что ее не оскорбила его бесцеремонная попытка знакомства. И он был уверен, что сможет добиться ее любви, если только представится случай. А через брак с дочерью Хранителя ему открывался доступ в мир света и знаний, откуда произошел его отец, – в тот мир, о котором сам он так томительно мечтал. И Торквейн без устали строил планы и придумывал способы, как преодолеть силовой барьер или связаться с девушкой, не навлекая на себя гнева Хранителя.
Однажды лунной ночью он попытался вскарабкаться по скалам позади лаборатории, рискованно перебираясь от выступа к выступу. Но от этой затеи пришлось отказаться, когда он достиг нависающей скальной стены, гладкой, как откованная полоса металла.
И однажды настал день, когда Торквейн, в очередной раз поднявшись по лесистому склону к лаборатории, отметил непривычную для этих мест гнетущую тишину. Несколько секунд он пребывал в растерянности, не понимая причины, а затем до него дошло: исчезло гудение защитного барьера.
Участок перед зданием был пуст, а массивные кедровые ворота впервые оказались закрытыми. И никаких звуков или иных признаков присутствия людей.
Поначалу Торквейн заподозрил неладное – инстинкт дикаря предостерегал о возможной ловушке. При своей технической неграмотности разве мог он догадаться, что изношенные генераторы в глубине здания прекратили подачу отражающей энергии? Изумленный и обескураженный, Торквейн прождал несколько часов, надеясь увидеть девушку. Но огород и цветник оставались пустыми, и никто не распахнул створки ворот под насупленным сводом.
Юноша был настороже, продолжая внимательно наблюдать. Послеполуденные тени леса начали удлиняться, вползая на запретную территорию. С ветки сосны над головой Торквейна с резким криком вспорхнула голубая сойка и невредимой пролетела через участок, ранее защищенный от любых живых тварей смертоносным барьером. Любопытная белка прошмыгнула меж деревцами, пересекла полосу силового поля и с торжествующим писком накинулась на посадки бобов и кукурузы. Только теперь – да и то с трудом – Торквейн поверил, что преграда исчезла, но все равно осторожность взяла верх, и он предпочел отступить.
– Варя, нам не удастся починить генераторы, – сообщил пожилой Фабар своей дочери. – Эта работа мне не под силу, и тебе тоже. Кроме того, нужны металлы, которые мы не можем добыть в самородном виде или воссоздать в слабеющих атомных преобразователях. Рано или поздно дикари узнают, что силового поля больше нет. Тогда они нападут на лабораторию и обнаружат, что им противостоят лишь старик и девушка. Конец близок, хотя мне в любом случае осталось жить недолго. Эх, если бы мне помогал работать и защищать лабораторию какой-нибудь молодой человек – какой-нибудь толковый и грамотный парень, которому я мог бы доверить заботу о тебе и о нашем научном наследии! Но я, увы, последний из Хранителей – и уже скоро накрывшая человечество тьма станет полной и древние знания забудутся окончательно.
– А тот юноша, который назвался сыном Атуллоса? – робко спросила Варя. – Я уверена, что он сообразителен и быстро всему научится, если ты пустишь его в лабораторию.
– Ни за что! – вскричал Фабар, и его обычно дрожащий голос зазвучал сильнее и глубже, питаемый давним гневом. – Это всего лишь дикарь, как и остальное человечество. Скажу больше: я скорее соглашусь общаться с хищным зверем, чем с отпрыском лживого Атуллоса – того самого Атуллоса, которого я изгнал отсюда из-за его порочной страсти к твоей матери. Можно подумать, ты влюбилась в этого лесного волчонка. Чтоб я больше о нем не слышал!
Он с подозрением взглянул на дочь, и в его запавших глазах сверкнул злобный огонь неутолимой вражды и ненависти к Атуллосу. Затем, отвернувшись, старик протянул паралитически дрожащие пальцы к пробиркам и ретортам, с которыми имел обыкновение возиться, убивая время бесполезными экспериментами.
Когда Торквейн вернулся на следующий день, его догадка подтвердилась: защитный барьер исчез. Теперь юноша запросто мог подойти к зданию, не опасаясь сгореть дотла при первом же шаге. И он смело двинулся через огород по тропинке к закрытым воротам. Задержавшись перед окнами, он положил на землю лук и стрелы, дабы показать свое миролюбие.
Но когда он приблизился к воротам, на одной из угловых башен появился мужчина и направил вниз длинную металлическую трубку, закрепленную на вращающейся опоре. Тот самый старик, которого Торквейн уже видел. Из горловины трубки начали одна за другой стремительно вырываться короткие стрелы беззвучного пламени.
