— Здорово, чумарик, — протянул Лимон свой «кардан».
К машине подошел сам Ара и тоже поздоровался за руку. Ара выглядел довольно экзотично: одежда пестрела бархатно-красным, голубым и зеленым. Пиджачок, шарфичек, рубашечка, пуловерчик, водолазочка — все так искусно надето, что, откуда ни посмотри, видна каждая из этих вещичек, хоть уголочком, хоть краешком, а выставляется. Завершала все это разноцветье черная кепка, под которой Ара был как бы под зонтиком.
Ара рулил легко, кончиками пальцев, насвистывал мелодию, отдаленно напоминавшую «Танец с саблями».
— Не свисти, — сказал ему Лимон, — деньги высвистишь.
— Пожалуйста, — перестал свистеть Ара. — Целый год, слушай, — толкнул он локтем Алика, — надо свистеть, чтоб высвистеть.
— Тебе хорошо, ты богатенький, — позавидовал Лимон.
— Всем, слушай, хорошо, — возразил Ара. — Почему я здесь? Почему не в горном ауле и почему не учу детей арифметике? Ты думаешь, мне не жалко было закапывать диплом в землю под чинарой? Я приехал ради благородной цели — делать народ счастливым.
— А что тогда не делаешь? — с ухмылкой сказал Алик.
— Как не делаю? — сказал Ара, останавливая машину, — до толкучки было уже рукой подать. — Во! — царственным жестом указал Ара на толпу. — Смотри, сколько красивых людей в джинсах. А кто, слушай, их осчастливил?
Все засмеялись.
— Ара — молодец, — сказал Алик. — Без таких людей, как он, народ до сих пор бы ходил в сапогах и фуфайках.
— Малчики, вы завтракали? — с отеческой заботой спросил Ара.
Лимон сказал, что нет. Тогда Ара достал бумажник, раскрыл его и, послюнявив два пальца, вытянул десятку. Лимон сграбастал ее и исчез, но минут через пять был уже снова у машины. Он притащил груду вареных картошек, от которых еще шел пар, и несколько хрустких малосольных огурчиков, вкусно тянувших укропом и смородиновым листом. А также бутылку «Аромата степи». Картошкой и огурцами фарцевали у забора предприимчивые бабульки. Где Лимон взял «Аромат степи», было известно ему одному.
— Кушайте, пожалуйста, — сказал Ара и клацнул зубами — пробка слетела с бутылки, как дрессированная.
— Он может и консервы вот так же… Правда, Ара? — сделал рекламу Алик.
— А это можете перекусить? — поднял Валерик нетолстую проволочку.
Вместо ответа Ара показал зубы. Вопросов больше не было.
— Ара, если хочешь, может пережевать свой ГАЗ-24. По частям, конечно.
— Не хочешь, — покрутил головой Ара.
Поели картошки, похрустели огурцами. Лимон выпил вина. Алик пить отказался, сказав, что вино отрицательно влияет на память. Ара тоже не стал.
— Человек за рулем, — ткнул он себя в грудь большим пальцем.
— Человек за рублем, — немного подправил его произношение Алик. Все засмеялись.
Компания начинала Валерику нравиться: весело и просто. Даже Лимон казался остроумным. Все на равных, подтрунивают друг над другом, но по-доброму, не зло, кто хочет — пьет вино, кто не хочет — не пьет.
Толкучка была внизу, вся как на ладони, колыхалась, кишела. Броуновское движение, подумал Валерик.
Вспомнилось, как физик Арнольд Иванович показывал опыт: в ложку с водой стряхивал крохотный кусочек пепла от папироски, которую выкурил, сунув голову в вытяжной шкаф.
Ара остался в машине, Лимон, взяв джинсы, ушел. Валерик с Аликом спустились за ним следом, каждый неся по пакету.
— Стой тут, — приказал Алик.
Валерик остался на своем посту, у домика неизвестного архитектора, — в руках курточка, такая, о какой мечтал: с карманами на груди и медными пуговицами.
Он знал немало парней, которые считали, что «сдать» ничего не стоит, и даже гордились, если «сдавали» быстро и выгодно, но вдруг почувствовал, что цепенеет от стыда: показалось, все смотрят, все осуждают… Он опустил руку с пакетом и так стоял. Десять штук — нет, это невозможно. Кто-то тронул его за плечо.
— Что у тебя?
Обернулся — двое парней в джинсовых костюмах.
— Вам не надо, — сказал Валерик, — куртка.
— Покажи.
Он показал.
— Пошли прикинем. — И они пошли к домику.
Поведение покупателей показалось Валерику подозрительным. «Прикинуть» можно было прямо здесь, в толкучке, как многие делали. И непонятно, зачем им еще курточка, раз уже есть по одной. Особенно не внушал доверия тот, что побольше. Наглая ухмылочка, движения резкие, как у каратиста. Вошли в домик — хлорка, дышать нечем. Теснота. Но Валерик зорко следил за ходом примерки и, получая пакет обратно, чуть не вырвал его из рук.
— Ты что?.. Я может, купить…
— А я… я передумал.
Нет, с него хватит, как-нибудь отстоит до конца дня — и больше его сюда не заманишь. Теперь он держал пакет вообще за спиной. Подойдет Алик, скажет, что никто не интересовался. Придя к такому решению, он успокоился, начал думать о вещах, далеких от забот собравшихся на толкучку людей.
Перед глазами — чистый холст, сквозь грунтовку внятно проступает структура ткани. Из нее, само по себе, как росток из земли, проклевывалось изображение: стадо слонов, неторопливое и гордое, шло на водопой. Коричневый мальчик-погонщик в рваных джинсовых шортах щелкал бичом. Потом налетел ветер, поднял пыль, и не стало ничего видно.
Налетел ветер, поднял бумажки, сухие колбасные кожурки, ярлычки с ценами… Валерик закрыл глаза, а когда открыл, увидел перед собой оперативника, того самого, который уже подходил к нему. Успел досадливо подумать: «Только за мной охотится, что у него — такое задание? Почему за мной? Неужели я здесь самый, самый?.. Просто стою… ничего, а фарцов тысяча, и они никого не боятся. Потому что маленьким считают — с маленьким легче…»
Оперативник Шурик с сочувствием заглянул Валерику в глаза.
— Как же тебя мамка отпускает?
— А что мамка? Я сам.
— Сколько тебе лет?
— А тебе?
Оперативник взял Валерика под локоток и попросил:
— Пойдем, а? — И повел. Видимо, к «рафику» что стоял неподалеку от «Волги» Ары.
Ближе к воротам толпа сгустилась, и они вынуждены были перестроиться: Валерик впереди — оперативник сзади. Неожиданно возникло препятствие в виде барахольного ряда. Оперативник растерялся: перешагивать вороха пожухлого тряпья неловко, а обходить далеко…
— Шурик! — тихо позвал кто-то.
Оперативник обернулся на голос… Не долго думая, Валерик перемахнул через груду барахла. Оперативник — за ним, чуть не сшиб с ног ухватистого мужичка. Вдогонку брань: нашли, дескать, где в чехарду играть. Пробиваясь сквозь толпу, Валерик не очень-то нарушал хаотичный порядок броуновского движения. У оперативника габариты побольше — ему труднее. В конце концов он и отстал. Валерик почесал напрямик через болотце к железнодорожной платформе. Но, оглядевшись, придя в себя, поспешил обратно: а как же Алик? курточка как? Опасливо озираясь, он еще побродил по толкучке, но Алика не нашел. Машина Ары тоже укатила в неизвестном направлении, так что резоннее всего было смотать удочки.
Валерик это и сделал.
Вечером позвонил в дверь Алик.
— Сдал курточку?
— Тише ты…
Валерик вышел в коридор, прикрыл дверь.
— Где курточка?
— Да тут она… Чего ты?!
Валерик спустился по лестничному маршу вниз. Здесь на площадке стояли лари с картошкой. Приподняв крышку одного из них, он сунулся под нее, затих.
— Как?.. — обомлел Алик. — Тут даже замка нет!
Валерик довольно долго рылся в ларе, наконец извлек пакет, очистил его от налипших картофельных гнилушек.
— Держи, а то весь испереживался!
— Додумался, — повторил Алик, но уже с другой интонацией — облегченно. — И пошел, не прощаясь.
— Кто приходил? — спросила мама, когда Валерик защелкнул дверную задвижку.
— Алик, кто еще…
— Ах, Алик! — ласково заговорила мама. — Что же ты не пригласил его пройти?
— Некогда ему, — вздохнул Валерик. — Деловой он человек.
Глава пятая
ФРАНТ, БАБУШКА И ГИМНАЗИСТКА
Есть такие улочки в городе, о существовании которых мало кто и подозревает: спрятались от трамвайного перезвона и автомобильного шарканья за прямоугольными спинами многоэтажников и живут себе тихой, обособленной жизнью. Случалось, когда Валерик и Дима засиживались в студии допоздна, Вадим Петрович вел их этими улочками. Не так часто, как хотелось бы, особенно в последнее время. Дел у руководителя студии было по горло, а с Димой у Валерика отношения с некоторых пор стали прохладными.
Но вот сейчас они шли по Тихвинской. Было весело, хотя сеял занудливый дождь. У них была игра, придуманная Вадимом Петровичем. Облюбовав какой-нибудь дом, они останавливались и сочиняли всякие небылицы.
— Смотрите, какой франт! — указывал Вадим Петрович на искусно облицованный дощечками дом.
