— Ты не забыла, какое у деда было прозвище? Хонора Теварский мясник! И ты называешь его правильным королем? Или ты просто не можешь забыть, что Хонора привечал бардов, а Ианта ненавидел? Потому первый хороший, а второй негодяй, хотя оба красавцы те еще?
Мирьенде нехорошо улыбнулась.
— После событий на Теваре вот здесь, внизу, нас допрашивали старшие. А потом… это был ужас, позор, трусость, Онда! Они не хотели, просто не хотели признавать, что твари были у них под носом! Конечно, они же барды, старшие, мудрые, а тут такое! Твари на острове счастья! Ах ты…!
— Но ты не могла быть на Теваре! — крикнул Онда. — Это было сорок лет назад!
Мирьенде расхохоталась. Она смеялась долго.
— Ах, Онда, ну как же приятно тебя слушать! И как забавно тебя удивлять!
Голос не сразу послушался Онду.
— Но сколько же тебе лет? — проговорил он, лишь потом сообразив, насколько нелепо звучит его вопрос.
— У женщин не принято спрашивать о возрасте.
Она вспорхнула с резного табурета, обошла вокруг стола за спиной у Онды.
— Я была там. Я была из молодой поросли Хоноры. Он сам отбирал учеников в Дом Бардов. Чтобы мы понимали его, чтобы стремились к тому же, что и он, верили бы в то, что все можно исправить, и положили бы жизнь на это. Мы с Лайнэ были лучшими. Он взял нас с собой.
…Королевская ладья подходила к острову. Тевара, остров Счастливых, вставал над золотой водой. По древнему договору между первыми королями-братьями и первым хозяином Тевары, Тевандой, на эту землю без дозволения мог ступать лишь король и двое его спутников. Остальные люди попадали сюда лишь если их привозили сами теварцы. Они мало кого принимали к себе и никогда не покидали острова. Своих женщин замуж не отдавали, но привозили с берега женихов и невест, за которых платили родным огромный выкуп. Но кому посчастливилось побывать на острове, те писали о гостеприимных островитянах, пребывавших в счастливой простоте нравов на лоне природы, о прекрасных девах, готовых ублажить гостя как только можно ублажить, о благоуханных цветах и жемчужных россыпях. И о звездном жемчуге. Одно зерно такого стоило дороже всех ароматов Синты вместе с самой Синтой. Жемчуг обладал странным свойством вызывать вещие сны и давать дар прозрения будущего. Во всем мире было считанное число таких жемчужин, и когда будет добыта следующая — никто не знал. Жемчужины «жили» примерно столько, сколько мог бы прожить человек — каждая свой срок.
И мало кто писал о том, что любой чужак, который пытался попасть на остров против воли хозяев, становился жертвой моря. Но это знали все. И это знание лучше всего охраняло остров.
Хонора, став королем, возродил древнюю, уже почти забытую традицию Объезда, и по пути посетил и Тевару. Он сам, королевский бард, и еще двое из молодых бардов — Мирьенде и Лайнэ.
Чудесные голоса разливались над морем, и воздух был полон такого безмятежного тихого счастья, что хотелось остаться здесь и никуда никогда не уезжать. Остров был словно нарочно устроен для людей — ни одного надоедливого насекомого, ни единой колючки, ни жары днем, ни холода ночью. Чистейшие ручьи и теплое море. Ни единого сорняка, урожай два раза в год, ни хищников, ни гадов… Блаженный дар Богов.
И красивые, радушные люди.
С одинаковыми глазами. И очень резкими тенями.
Но красота места мешала это заметить.
…Мирьенде лежала в мягкой, чудесной постели, но почему-то ей не спалось. Было странно тревожно и тяжело на душе. Она села, обхватив колени и прислонившись спиной к стене из дикого камня. Снаружи глухо дышало море. Ночной ветер пронизывали какие-то странные звуки — не то шепот, не то тихое пение. Именно это выматывало душу, вытягивало какую-то живую нить, болезненно, тяжко, мучительно.
— Ты тоже не спишь? — прошептала сзади Лаинэ. Мирьенде обернулась на веснушчатую северянку.
— Муторно как-то.
— Ага. Как будто заклинание поют. Плохое такое.
Мирьенде вздрогнула. Именно так. Заклинание, и нехорошее заклинание.
— Я посмотрю.
— Я с тобой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Дверь была заперта. Снаружи. Девушки переглянулись.
— Зачем? — шепотом, мгновенно потеряв от страха голос прошептала Лаин.
— Чтобы мы не убежали?
— Или чего-то не увидели.
За дверью послышались быстрые твердые шаги. Мирьенде постаралась отогнать страх и начала складывать короткую песню защиты.
Дверь распахнулась от удара ногой.
На пороге стоял Хонора. Гневный, бледный.
— Живы? — тяжело сказал он. — Идемте. Идемте. Посмотрим.
Мирьенде ощущала идущие от него горячие волны зарождающегося страшного заклинания. Она не могла понять, что именно он затевает, но мощь и ярость были такие, что волосы вставали дыбом и потрескивали.
Они стояли на берегу. Все жители. От младенцев до стариков. Белый язык песчаного пляжа вдавался в мелкий залив, сияя в свете белой-белой луны. Лунная дорожка разбивалась на ослепительные осколки, среди которых неподвижно, черными пеньками торчали торсы сирен, полукругом обступавших нечто круглое, многорукое, копошащееся.
Люди стояли в ярком свете выпученного лунного глаза, и за спиной у них клубились, шевелились тени. У каждого была не одна тень — словно это круглое, многорукое присосалось к спине каждого.
Шепот стоял над берегом. И мужчина — Мирьенде помнила, его звали Тайла Тессиельт, нобиль Тевары — взял из рук стоявшей рядом женщины спящего ребенка и шагнул в воду. Он шел медленно, как завороженный, а сирены шептали, шептали, а многорукий тянул, тянул щупальца…
Лайне тихо охнула и уткнулась в плечо Мирьенде. Та досмотрела до конца…
— Они были кормом для сирен и той твари. Кормом! А сирены следили, чтобы на скотном дворе всегда была скотина. Они не брали больше положенного. У них, понимаешь ли, был такой уговор — сирены получают столько, сколько оговорено душ — стариков, преступников, больных, калек — всех, кого не жаль. А взамен — спокойствие, процветание. А за сладкую душу младенца — звездная жемчужина… И никто же не воспротивился! Никто! Даже мать! Сама отдала!.. Их выжрали тени, Онда. Это были не люди, Онда. У них тени внутри копошились…
Онда молчал.
— Онда. Я снова вижу такие глаза, в которых тени копошатся. Здесь. В Столице. Сожранных тенями надо убивать. У-би-вать.
Онда не сразу сказал:
— Я видел… сирот принцессы.
— Да? — она встрепенулась. — Значит, ты веришь мне?
— Да.
Мирьенде выдохнула. Провела по лицу руками.
— Хорошо, — тяжело и устало сказала она. — Это хорошо. Сатья уехал. В глазах других бардов я почти сумасшедшая.
— Это не так…, — начал было Онда, но она не слушала
— И еще я, видишь ли, стремлюсь к власти. А я ведь и стремлюсь. Я честно тебе признаюсь, Онда. Потому, что я была на Теваре, потому, что я знаю о тенях. А у меня руки связаны! Наш милый государь нам не доверяет… — она начала говорить все быстрее и быстрее, все сбивчивее, лицо ее покраснело, на лбу заблестел пот. Она ходила по комнате, размахивая руками и не видя Онду. — Да, я знаю, что Камень под ним крикнул. Да, я знаю, что он пару раз кое-кого повесил из этих, боговнимателей. Да, он не верит в выродков. Да, он подтвердил Уговор. Да, он намерен совершить Объезд. Но он терпит Айрима. Он не запрещает дома сирот. Если он хочет все исправить, то почему он не идет до конца? У него тоже уговор с кем-то, а? У него же тень на лице, как у всех этих…
— Это может быть порча, Мирьенде.
— Может, и так. — Она горько рассмеялась. — На Иранте тоже была порча. Мы уж постарались. Мы сделали так, что он ни пить воды непорченой не мог, ни еды принимать. И он подох! — Она выдохнула. — А нынешний… Ах, друг мой, он не Хонора. Он слаб. Обрюхатил сестру Тианальта, дескать, сынок придет и все исправит. Ага.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Откуда…?
Она хмыкнула.
— Видела я, как он пару ночей назад в город влетел, со свитой своей. А за ним сестрица его мясами трясла! Не ты один, Онда, смотришь на меня как голодная собака на кусок мяса… Рассказали мне. И Айрим потом, как призрак бледный, блевал, говорят, со скачки, отыгрался на них государь-то наш, хоть так… Благодетель наш! — продолжала Мирьенде, все сильнее распаляясь. — Покровитель всех сирот, Айрим… — Она перегнулась через стол, глядя в глаза Онде. — У них такие же глаза, как у тех, на Теваре… и тени, тени ползают. Немножечко так пока, незаметненько… — Она выпрямилась. — Они иногда приходят к Дому, Онда. Просто стоят и смотрят. Дети. А в глазах у них — тень. И я знаю, что однажды они придут сюда. Убивать.
