А вот как в той же пьесе Шекспир описывает сексуальные устремления евнуха:
Клеопатра: Эй, евнух! Мардиан!Мардиан: Чем угодитьЯ твоему величеству могу?Клеопатра: Уж только не твоим пискливым пеньем.Мне евнух угодить ничем не может.Как счастлив ты, скопец: твоим желаньямСтремиться некуда. Скажи мне, знаешьТы, что такое страсть?Мардиан: Да, госпожа.Клеопатра: Как? В самом деле?Мардиан: Не совсем. Не в деле.Я в деле не на многое способен.Но страсть знакома мне. Люблю мечтатьО том, чем Марс с Венерой занимались.
Шекспир вполне порнографичен в описаниях соблазнения прекрасного юноши Адониса Венерой в "Венере и Адонисе" и насилия римского императора Тарквиния над Лукрецией в поэме "Лукреция". Прокравшись в спальню Лукреции, злодей грозит, что, если она не уступит ему добровольно, он овладеет ею силой.
Он смолк и факел погасил ногою:Всегда разврату ненавистен свет,Злодеи дружат с темнотой ночною,Чем гуще тьма, тем жди страшнее бед!Волк разъярен – овце спасенья нет!Ей рот рукой он плотно зажимает,И вопль в устах безгласно замирает.Волнующейся пеленой бельяОн заглушает жалкие рыданья,Не охлаждает чистых слез струяТарквиния палящее дыханье,Неужто же свершится поруганье?О, если бы святость слез ее спасла,Она бы слезы целый век лила!Утраченное жизни ей дороже,А он и рад бы все отдать назад…Покоя не нашел злодей на ложе,За миг блаженства мстит нам долгий ад!Оцепенелые желанья спят,Ограблена невинность беспощадно,Но нищ и чести похититель жадный.
Насилие над Лукрецией и ее самоубийство ради искупления бесчестья вызвали падение династии Тарквиния. Эти события легли в основу восхваления поэтом Добродетели. В действительности же современники Шекспира частенько предпочитали добродетели ветренность. Даже сама "девственная" королева имела любовников, а размер их гениталий живо обсуждался в ее окружении. Пуритане следующих поколений были строги не только на словах, они преследовали физическую распущенность, особенно у женщин. Но с реставрацией Стюартов в 1660 году снова воцарилась любвеобильность. Распущенность нравов двора Карла II принято объяснять долгой ссылкой веселого монарха и его придворных во Францию. В таких пьесах, как "Деревенская жена" (1675 г.) Уильяма Уичерли и "Любовь за любовь" Уильяма Конгрива (1695 г.), изобилующих непристойными намеками, очень точно отражено изменившееся настроение эпохи. Пьесы эти типично французские по замыслу, современный "фарс в спальне" продолжает их традицию. Сам монарх писал стихи об удовольствиях и неудобствах внебрачной любви.
Все твержу про себя про ее красоту,Но она у другого, и все в пустоту!Смеясь надо мною, так сладостно лгать,И с прежним искусством другого ласкать!И трудно помыслить ужасней удел,Чем безоглядной любви беспредел.Но стоит подумать о сердце без зла,Как черные мысли волна унесла.Боюсь вдруг обидеть, лелею мечту,Что душу кристальную в сердце я чту.И нет, как на звезды вприщур не смотри,Светила блистательней нашей любви.
Одним из близких друзей короля был сэр Чарльз Седли, чья дочь Катерина стала любовницей королевского брата графа Йорка (позже король Джеймс II), который сделал ее графиней Дорчестер. В дневнике Пепия описывается, как в 1663 году Седли с двумя приятелями напился в таверне "Петух" на Боу-стрит, разделся, вылез на балкон и помочился на собравшуюся внизу толпу, ругаясь при этом такими словами, что толпа пыталась взломать дверь таверны, чтобы расправиться с ним. (Эта выходка закончилась для него штрафом в 500 фунтов по приговору Королевского Суда.) Впрочем, все это не мешало королю отзываться о друге как о человеке, "получившем от природы патент на красоту Аполлона", и утверждать, что "его стиль в письме и речах создает стандарт английского языка".
Седли писал любовную лирику, обращенную, скорее всего, к другу-королю. Одно из стихотворений – "Юный Коридон и Филлида" – начинается так:
Коридон и ФиллидаНа ложе из трав.Все ими забытоСредь неги забав.Но не все я посмею поведать вам…
И так восемь строф. Стихотворение кончается так;
Любовь веселится,Природе верна.В объятиях спитсяОб руку рука.Но не все я посмею поведать вам…
Пуритане Оливера Кромвеля оказали влияние не на аристократию, а на средний класс и до некоторой степени – на простонародье. Это привело к тому, что сексуальное наслаждение стали считать чем-то постыдным. Упомянутый Пепий частенько украдкой целовал служанку жены и даже при случае спал с ней, но всегда испытывал чувство вины, как после чтения "Школы для девочек" ("Самая развратная из всех книг, которые я когда-либо читал"). Прочитав, он сжег ее, стесняясь хранить в своей библиотеке.
Стыд – плод скромности, которая в викторианскую эпоху превратилась в напускную стыдливость. В начале восемнадцатого столетия стало обычным делом использование пунктира и звездочек для обозначения неприличных слов и выражений. Впервые этот способ применил Свифт, использовал его и Стерн.
Актер Джеймс Босуэлл вспоминал, что его подруга Луиза не отказалась провести с ним ночь в "Черном Льве" на Флит-стрит, но не захотела раздеться в его присутствии и отослала из комнаты.
Вот как двадцатидвухлетний Босуэлл, далеко не такой стыдливый, как Пепий, описывает ночь, проведенную с нежной Луизой (12 января 1763 года): "Я быстро вошел в комнату, в сладостном исступлении скользнул в постель и немедленно очутился в кольце белоснежных рук и был прижат к ослепительно белой груди. Боже мой, мы дали себе волю в любовных играх! Темнота по-дружески скрывала наш румянец. Вихрь любви подхватил меня и по доброте моей подруги я удостоился праздника сладострастия. Гордясь своей божественной мощью, я вскоре возобновил благородную искру. Я был окрылен. Никогда еще не было у меня такой ночи. Пять раз я растворялся в экстазе.
Луиза была от меня без ума и твердила, что я чудесен. Она спрашивала, насколько это обычно для мужчин. Я ответил, что мог бы и удвоить счет, хотя это было далеко не так. В душе я собой гордился. Она заявила, что гордиться нечем. Я сказал, что это мое дело. Она ляпнула, что и звери делают такое. Ну нет, ответил я, мы сильно преуспели в наслаждении чувств, и спросил, а сколько бы ей хотелось. Она мягко пожурила меня за такой вопрос, но ответила, что пару раз…
Ей все хотелось поспать, и наконец я сдался и погрузился в дрему в ее объятиях, а она в моих…
В ней была удивительная смесь деликатности и сладострастия, доставлявшая мне особое удовольствие. Впрочем, мысленно я странствовал по объятиям других дам, воображая их во всех красках. Но Луиза давала всем сто очков вперед. Она пробормотала, что так устала, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой, умоляла не презирать ее и выражала надежду, что чувство мое не будет скоротечным. Эту ночь я описал совершенно искренне, я был само Наслаждение".
Глава 5
Покуда молодой Босуэлл сочинял первые рассказы о своих похождениях в Лондоне, столицу посетил благородный итальянец, чьи приключения сделали его самым знаменитым любовником Европы и автором самой известной эротической автобиографии.
Его имя было Джованни Джакомо Казанова. Он был отпрыском аристократа и красивой дочери венецианского башмачника. Казанова был журналистом, проповедником, дипломатом, но прежде всего – повесой. Он был не развратником, а искусным любовником, дарившим наслаждение бесчисленным женщинам, но разбившим немногие сердца. "Моя жизнь, – писал он за год до смерти, в 1797 году, – это история холостяка, чьим главным делом было услаждение чувств". Казанова надеялся, что читатели разделят его радость, именно поэтому он рассказал миру об амурных приключениях. "Люди скажут, что книга, оскорбляющая добродетель, это дурная книга. Возможно, поэтому я не советую читать ее тем, кто больше всего ценит добродетель и содрогается при мысли о наслаждении, дарованном любовью, тем, кто верит, что подобного рода чувство оскверняет душу, тоже лучше воздержаться от чтения".
Хотя первое французское издание "Истории" Казановы в двенадцати томах появилось между 1826 и 1838 годами, только в нашем веке увидел свет авторский, несокращенный вариант, причем некоторые части так и не были опубликованы. Хотя многие отрывки совершенно порнографичны, автор нигде не употребляет ни грубых, ни непристойных слов или выражений. Рассказывая об уроке сладострастия, который он преподал двум девицам, Казанова называет свой пенис "главным орудием сохранения человеческой расы", а женское влагалище – "храмом любви", где приносится приличествующая "жертва".
