Вадим заулыбался в ответ – миролюбиво и обезоруживающе, заставляя мгновенно пожалеть о суровом тоне. Да как он это делает вообще?! А ямочки эти! Проступающие так внезапно и ярко и исчезающие, стоит ему спрятать свою широкую ребяческую улыбку… Эти ямочки каждый раз – открытие. Собеседник, доверчиво распахнувший глаза в немом любовании, не замечает, как приносит себя в жертву обладателю такого сокровища, просто вдруг обнаруживает, что очарован… Юлька бы уже… Ну невозможно на этого парня взаправду злиться. Невозможно всерьез злиться, когда тебе так улыбаются.
— А я что? Я ничего, я свои намерения обозначаю, только и всего! — усмехнулся он. — Чего там стоишь? Проходи давай!
Уля в замешательстве перевела глаза на хозяина квартиры. Тот смотрел на обоих таким выразительным, откровенно оценивающим взглядом, будто спрашивал себя, сразу их выпроводить или все-таки дать шанс исправить реноме. Будто пред его очи явились два идиота – один в большей степени, другая – в меньшей. Будто ему прямо сейчас хотелось кое-кого очень наглого убить. Брови так и застыли там, на лбу.
Сделав пространный жест рукой в сторону комнат, словно сообщая молчаливо: «Проходи уж, раз ты все равно здесь», Егор прошлепал босыми ногами на кухню.
— Чай? Кофе? Минералка? Еды нет, — спустя несколько секунд послышался будничный голос. Судя по звуку, раздавшемуся за пару мгновений до того, как сосед решил сыграть роль официанта захолустной придорожной кафешки, он открыл холодильник и обозревал его содержимое. Наверное, задумчиво. А может – тоскливо. Или равнодушно. — Забыл заказать.
«Столько женщин в доме, и что, ни одна суп сварить не в состоянии?» — невольно поймала себя на мысли Ульяна. Она так и застыла в прихожей в нерешительности, не зная, куда дальше. Квартира выглядела совсем иначе, Уля помнила ее другой. Такое ощущение, что за минувшие годы Егор вынес отсюда фактически всю мебель: по крайней мере, если раньше пространство можно было охарактеризовать, как загроможденное, то теперь – как «уютную квартирку в минималистичном европейском стиле». Светло и просторно, только у двери на открытой вешалке куча разномастных курток, несколько шлемов и какая-то похожая на форму для мотокросса одежда. А на обувнице – ряды кроссовок всех мастей и степеней ушатанности и громоздкие бутсы со странным металлическим мыском и торчащими во все стороны ремнями.
Еще в глаза – буквально с разбега – бросилась поразительная чистота. А ведь Уля была на все двести процентов уверена, что пыль и грязь лежат здесь на всех поверхностях сантиметровыми слоями.
«Клининг, небось»
— Я ж к тебе не жрать пришел! — тем временем воскликнул Вадим, проходя следом за Егором на кухню. — Жесткий диск привез твой.
— Уже не чаял увидеть, — с откровенной иронией в голосе ответил сосед. — Хватило памяти?
— Да, в самый раз! Спасибо, бро!
Ульяна тихой сапой проследовала в место скопления людей и встала в дверном проеме, внимательно оглядывая пронизанное вечерним светом пространство. Ваза тёть Валина – стоит на своём месте, вечная. Мамой сто лет назад подаренная. Кухонная стенка тоже осталась прежняя, а вот стол и стулья Егор, кажется, поменял. Внимание привлекла ополовиненная миска сухого корма на полу – прямо у ее ног.
Вот и тема для разговора. Хоть одна, но всё же нашлась, надо пользоваться. Улю вдруг охватила нервозность: вопрос такой простой, и задать бы его как можно непринужденнее, но… Давно же не общались, она с надеждой-разочарованием-волчицей на него смотрела, а он – приветливо-бегло-насквозь-безучастно-беспечно, по-всякому. Ну и как теперь вести себя с ним как ни в чем не бывало? Как сделать вид, словно не было этого провала длиной в тринадцать лет?
Как-нибудь.
— У тебя есть кот? А где он? — сдержанно поинтересовалась Ульяна. Ну и с чего она взяла, что у него кот, а не собака? А с того, что собаки сносят гостей с порога, а вот коты нередко демонстрируют к ним полнейшее пренебрежение. А еще собаки лают, как полоумные, она же лая из этой квартиры отродясь не слышала. Коты независимы и полны собственного достоинства. Класть коты хотели на всех вокруг себя большую кучу. В общем, по характеру Егору однозначно подходил кот.
Сосед равнодушно повел плечами:
— Скорее всего, уже у вас. Но пять минут назад дрых на диване.
«У нас? В смысле?!»
Резво развернувшись, Уля бросилась в сторону комнаты, в которой краем глаза заметила подлокотник дивана. И застыла в дверях. Корж, лениво приподняв усатую морду, сонно уставился на нее с пухлой спинки. В прищуренных глазах его ясно читалось: «Да, я здесь живу! И что ты мне сделаешь, женщина? Добро пожаловать в мои владения».
Вот это наглость!
Нет, она, конечно, знала, что Коржик шастал к Черновым через балкон. Нет, бывало, и сам Егор, уезжая из дома, приводил беглеца по месту жительства. Но что этот хвостатый чувствует себя здесь настолько вольготно, что он здесь в буквальном смысле прописался – такого Уля и представить не могла.
— Корж, ты совсем оборзел? — в негодовании уставившись на животное, прошептала она. — Предатель!
Коржик и ухом не повел. Положив морду на диван, прикрыл глаза и провалился в свои кошачьи сны. Что было странно с учетом того, что прямо сейчас на этой территории находился – в понимании кота – третий лишний в лице Стрижова. Вообще-то Корж из тех представителей семейства кошачьих, что чужих на дух не переносят. В том числе поэтому он не любит ходить на улицу, хотя такая возможность ему ему благодаря окружающим дом раскидистым каштанам предоставлена.
«Видимо, что-то случилось… Может, ты под валерьянкой?»
— Ты что, с котами разговариваешь?
Удивленный возглас Вадима прямо над ухом раздался настолько внезапно, что Ульяна вздрогнула. Встав у неё за спиной – непозволительно, по её мнению, близко для все еще постороннего человека, – её потенциальный ухажер разглядывал засопевший шерстяной мешок через её же плечо.
«Да! И что?»
— Вообще-то, это мой кот! — не сводя глаз с флегматичной рыжей морды, прошелестела негодующая хозяйка.
— Кто тебе сказал? — мимо них в дверной проем со стаканом минералки в руке протиснулся Егор. Уля буквально задохнулась от небрежности тона, даже не сразу обратила внимание, что рубашку он таки застегнул. — Корж, ты чей?
Кот чуть приподнял морду, ответил ленивым «мяу» и вновь отключился. Егор с торжествующим видом развернулся к Ульяне:
— По-моему, он ясно выразился.
— И ты разговариваешь?! — изумлению Вадима, похоже, не было предела. — И что, по-вашему, он ответил? — переводя взгляд с одного на вторую и даже не пытаясь скрыть скепсис в голосе, спросил Стрижов.
Очевидно же!
— «Иди ты лесом!» — воскликнула Уля.
— «Я выбираю тебя», — чуть ли не промурлыкал Егор.
Получилось хором. Оппоненты взглянули друг на друга вызывающе, впрочем, Чернов усмехнулся, предлагая, видимо, не воспринимать сказанное всерьез. А вот Уле очень хотелось, чтобы её слова были восприняты в самый что ни на есть всерьез. Какие уж тут шуточки?
— Ну давай еще кота с тобой поделим, малая, — ухмылкой отвечая на её гневный взгляд, парировал сосед, — раз уж формочки в песочнице не довелось.
«Какая я тебе малая?!»
Уля открыла было рот. Только задорные огоньки вдруг пропали из его глаз, лицо преобразилось, словно бы на тон потемнев; скулы очертились, а желваки проступили, добавляя резкости и без того четким линиям челюсти. Дрогнув, губы сжались в жесткую прямую линию и застыли в заданном положении, подбородок взлетел. Из его нутра на Ульяну сверху вниз вполне осмысленно смотрел другой человек. Свой – прежний – и незнакомый одновременно.
Слова встали комом в горле. Малая, да, кто же еще?
Вспомнилась вдруг песочница и башни из утрамбованного в пластмассовое ведёрко мокрого песка, которое он помогал ей опрокидывать так, чтобы кулич на полпути не развалился.
Вспомнилось, как играл с ней в «съедобное – несъедобное». В детстве Уля эту игру просто обожала и пыталась вовлечь в неё всех подряд. Взрослые под различными предлогами отмазывались, а он не отмазывался никогда. «Шоколад! Калоша! Тухлое яйцо! Вчерашние пельмени! Малая, соображай!»
