бросил. Страшно, непонятно, загадочно. Про плохую рифму смешно. Кресло вращалось по часовой стрелке, и в его голове оформлялся ответ.
«Хорошо, — написал Фёдор Ильич, — так хорошо, что у меня появилось необъяснимое желание в слове «агония» исправить букву «а» на букву «о». Шутка!» И он нажал кнопку «отправить». Сам же продолжил писать дальше: «Хорошо, но не актуально. Разве кому-то нужны сейчас экологические пророчества? Вчерашний день. А думать и писать надо о ближайшем завтрашнем! Так же с волнением и поэтическим ужасом, с животным страхом, с переоценкой угрозы и её последствий. Уверен, у вас получится. Садитесь сей же час и так же по-экклезиастски, но на злобу дня! Дайте нам пару дополнительных кубиков адреналина. В долгу не останемся.
P.S.
А вот про ледокол больше не надо. Я, конечно, изменю сам, хотя бы на авианосец, но на будущее учтите: европейцы имеют очень смутное представление о том, что это за зверь — ледокол».
Ещё раз кнопка «отправить», и кресло завращалось против часовой стрелки. На третьем витке краем глаза Фёдор Ильич заметил, как на экране пульсирует строчка «Новое письмо». С готовностью он отстранился от спинки кресла и протянул руку к компьютеру. Навёл курсор на нужную строку, вскрыл её и поднял брови от удивления. Письмо пришло на электронный адрес, которым Фёдор Ильич не пользовался уже лет шесть после того, как решительно покончил с академической карьерой преподавателя в педуниверситете. Только привычка называть себя по имени и отчеству осталась с ним с тех странных времён. Фамилия отправителя Слежанков казалась знакомой, но только и всего. «Авторы на этот ящик писать не могут. Кто же это?» — думал Фёдор Ильич. Письмо открылось после прикосновения указательного пальца.
«Здорова, Глазунов! Давно не виделись. Шифруешься? Неделю не могу тебя найти. И это с моими связями! Не очень рассчитываю на то, что ты сейчас читаешь это письмо, но других концов у меня не осталось. Телефоны меняешь, по месту прописки не живёшь. Бабы нет… Ты зачем с Таней развёлся? Бес в ребро? Эту электронную почту я нашёл в твоей визитке, которую ты на двадцатилетие выпуска оставил Надьке Соколовой)
Ладно. Если письмо дошло до тебя, ответь. Очень надо!!! Твой Слежанков Семён. Жду».
И наконец прозвучавшее имя отправителя освежило память Фёдора Ильича и сдуло пыль с фамилии знакомой, но не более. Он вспомнил широкую спину своего одноклассника. Они стояли рядом на уроках физкультуры, и при команде «направо» он упирался в неё взглядом. Лицо помнил смутно. Что-то такое с хитрецой. Усы раньше всех начал брить. После армии поступил в высшую школу КГБ СССР, а закончил Академию ФСБ РФ. Фёдор Ильич почесал переносицу, и руки потянулись к клавиатуре.
«Здорова, если не шутишь! Чем могу?»
Конечно, Глазунов был заинтригован и немного напуган. И немного было приятно. И очень чесались руки написать больше, а в голове извивались недосказанные на том памятном вечере встречи выпускников мысли. Но он решил быть подчёркнуто сдержанным. Отправив шесть слов, ждал. О чём пойдёт речь? Чем он мог заинтересовать сотрудника ФСБ? Ничего крамольного в его блоге никогда не публиковалось. Молодая шпана часто пытается подбить его на размышления о дне сегодняшнего дня, но это скучно. Это не его тема. Это для недоумков. Ну, брал заочное интервью у Нахального, у этого пожизненного оппозиционера после его отсидки, и что? Говорили же только об искусстве. Ну да, с двойником Нахального был косяк, но он же уже объяснился. Коронавичюса печатал и опять же, и что? Мнение автора не всегда совпадает с мнением блогера. Мосфильм, вон, по его фантастике кино снял, в котором все передохли. «Ладно, не буду гадать, — решил Глазунов, — скоро всё разъяснится».
И снова вращалось кресло, и снова одухотворённо скрипело радио «Барокко бэст».
«Глазам не верю! — читал Глазунов минут через десять. — Я тебя эврика, наконец!»
«Как-то не вяжется наш школьный юмор с твоими погонами. Я тоже глазам не очень верю».
«Так я уже год на пенсии, чувак. Официальными должностями не отягощён. За своим лексиконом могу не следить».
Фёдор Ильич опять не очень поверил в прочитанное, но некоторое напряжение спало. И чтобы развеять его осадок, он предложил Слежанкову перейти в режим видео.
«Ну, разве что для твоего спокойствия. Чтобы ты убедился, что это действительно я».
— Узнаёшь? — скоро спросила с монитора лысая голова в очках.
— Семэн, как ты возмужал! — не скрывая смеха, заговорил Глазунов. Последний лёд был растоплен.
— На себя посмотри, узник совести! В её застенках, похоже, неплохо кормят?
Обмениваясь комплиментами, оба от души веселились.
— Так ради чего я тебе понадобился?
— Не совсем это телефонный разговор. Может, я подъеду?
— Быть гражданином сейчас — значит быть на самоизоляции.
— От кого не ожидал услышать этих слов, так это от прославленного ФИГа. Фёдор Ильич Глазунов. Я сегодня утром эту мысль догнал. Только не отнекивайся! Это ведь ты властитель дум пятнадцати процентов подрастающего поколения?
— Ждёшь чистосердечного признания в прямом эфире, коварный комитетчик?
— У коварных комитетчиков есть другие способы срубить бабла по-лёгкому. Так я подъеду?
В итоге, по законам жанра, договорились встретиться на нейтральной территории через пару часов. Так и случилось. На Триумфальной площади, в дорогой, но не броской машине, Глазунова ждал лысый мужчина, сверстник. Улыбка хитрая, глаза внимательные, очки в золотой оправе. Фёдор Ильич вальяжно шёл вдоль ряда автомобилей. Медицинская маска демонстративно одета на подбородок, в зубах сигарета. Опять забыл. И вот его окликнули сзади.
— Эскъюз ми, со! Хэв ю гот э сигарет, плиз!
Едва старые приятели сели в машину, как по её крыше забарабанили тяжёлые капли.
— Я у тебя много времени не отниму, — заговорил, наконец, Слежанков о предмете их встречи. — Мне надо найти одного человечка. К тебе решил обратиться, как к специалисту по новым именам в мире искусства. Есть информация, что ты с ним встречался ещё до большой пандемии. И что-то у вас не срослось. Думаю, быстро вспомнишь. Он не русский, точнее, узбек. Лет на двенадцать — пятнадцать помладше нас.
— Ты о Тамерланове?
— Я о Худайбергенове.
— Первый раз слышу. Хотя… Я паспорта его не видел. Тамерланов Тимур — смешной псевдоним, я ему говорил.
— Уже теплее! Именно Тимур. Прихрамывал?
— Да, да, да. Не сильно, но заметно.
— По-русски хорошо говорил?
— Да, что он мог натворить? Адепт исламского государства? Не удивлюсь.
— Почему?
— Да какой-то Дон Кихот узбекский. От таких чего угодно можно ждать.
И Глазунов в общих чертах рассказал старому приятелю, что знал о странном узбеке, который без акцента говорил по-русски, который
