Вообще-то он так толком и не прочитал «Божественную комедию» от начала до конца. Пролистал на скорую руку, выхватил пару цитат, привел несколько ссылок — другими словами, сделал вполне достаточно, чтобы убедить преподавателя в хорошем знакомстве с текстом. Он мог бы уверенно говорить о неисчерпаемом значении эпической поэмы Данте, отдавшего ей двенадцать лет жизни и завершившего труд лишь перед самой смертью в 1321 году. Он мог бы назвать великих писателей и поэтов, открыто и с готовностью признававших влияние «Божественной комедии» на свое творчество: Уильям Блейк, Т. С. Элиот, Сэмюэль Беккет, Джеймс Джойс. Он даже мог бы указать на строчки в «Бесплодной земле», которые Элиот заимствовал напрямую из поэмы.
Не прочитав ни «Бесплодной земли» — ни книг Беккета или Джойса, если уж на то пошло, — Адам затруднился бы сказать, какое вдохновение находили современные авторы в средневековой поэме о странствиях заблудшей души по Аду, Чистилищу и Раю.
Впрочем, значения это не имело. Даже поверхностное знакомство с «Божественной комедией» подсказывало — какая-то связь между ней и мемориальным садом все же есть.
Когда Данте заблудился в сумрачном лесу, к нему подошел дух поэта Вергилия, который и провел гостя по девяти кругам Ада, а затем и по Чистилищу. На последнем этапе в роли проводника выступил уже дух Беатриче, давно умершей возлюбленной Данте. Вместе они прошли через Рай к последней встрече — с Богом.
Адама интересовало начало странствия: как Вергилий проводит Данте через Врата Ада. Не выступает ли в роли «сумрачного леса» та густая стена тиса с входом в сад? Не служит ли вратами расположенная неподалеку триумфальная арка? И не являются ли две декоративные и как-то странно несимметричные таблички с буквой N по обе стороны от «FIORE» частями анаграммы слова INFERNO, то есть «АД»? Возможно ли, что Федерико Доччи переместил — нет, не Небеса, — землю, много-много земли, чтобы всего лишь сделать насыпь для амфитеатра? Или он преследовал иную цель — воссоздать круги Ада, столь красочно и подробно описанные Данте в первой части поэмы?
Вопросы будоражили воображение, требуя незамедлительного ответа, и вот теперь, прибежав из сада, Адам торопливо листал страницы старинной книги.
Искомое обнаружилось в пятой песне «Ада».
Cost discesei del cerchio primaio giu nel seconde…Так я сошел, покинув круг начальный,Вниз, во второй…
Взгляд промчался по тексту: проклятия… стоны… плач грешников, подхваченных адским, не знающим отдыха ветром… Ipeccator carnali.
Он почитал еще, желая убедиться, что не ошибся, что понял все правильно.
Нет, не ошибся.
Если тисовая ограда заменяла сумрачный лес, в котором заблудился Данте, а триумфальная арка символизировала Врата Ада, то выходило, что Федерико Доччи поместил статую умершей супруги в том круге Ада, куда Данте поместил грешников плоти, прелюбодеев и развратниц.
Он так и не оправился от потрясения, когда в библиотеку вошла служанка.
— Мария?
— Сэр. — Почему она называет его сэром? — Синьора Доччи желает видеть вас.
— Хорошо. Спасибо. — Он остался на месте.
— Все в порядке, сэр?
— Да.
Ошеломленный открытием, Адам, однако, остался сидеть по другой причине: промокшая от пота рубашка приклеилась к кожаной спинке стула, и он опасался смутить Марию каким-нибудь неприятным звуком.
Решение подождать, пока она уйдет, оказалось верным. Когда Адам поднялся, рубашка затрещала, как застежка-липучка.
В постели синьоры Доччи не было, что в первый момент стало для него потрясением. До сих пор он видел ее только в постели. Теперь же кровать стояла перед ним пустая, аккуратно застеленная белым хлопчатобумажным покрывалом, ровным и гладким, как лед.
— Сюда, — окликнул его голос с лоджии.
Она сидела в ротанговом кресле — в синей юбке и простой белой блузке, положив босые ноги на скамеечку. Волосы, обычно свисавшие свободными прядями, были убраны назад и завязаны в хвостик; лицо в заливавшем лоджию теплом солнечном свете утратило часть болезненной бледности. Она напоминала пассажирку, отдыхающую на палубе океанского лайнера — разумеется, на палубе первого класса.
— Подумала, что сегодня мы можем выпить чаю al fresco, — как ни в чем не бывало заметила синьора Доччи и, не выдержав роли до конца, улыбнулась. — Посмотрели бы вы на себя со стороны.
— Вы меня удивили.
— До Лазаря мне далеко. В любом случае вы сами виноваты.
— Я? Виноват?
— Ну, может быть, косвенно. Стыдно разговаривать, лежа в постели. Неприлично.
— Со мной о приличиях беспокоиться не нужно.
— Дело не в вас, а исключительно во мне самой. — Синьора Доччи повернула лицо к солнцу. — Так приятно почувствовать тепло на лице. Я уже забыла, какое это удовольствие. — Она кивком указала на низенький столик с чайным сервизом. — Будьте добры.
Адам по установившейся традиции разлил чай. Синьора Доччи всегда придерживалась определенного порядка — сначала молоко, потом чай, потом пол-ложки сахара.
— Вы бежали, — заметила она.
— Бежал?
— По крайней мере, пытались. Я видела — оттуда. — Она кивнула в сторону лоджии.
Рассказать? Нет, спешить, пожалуй, не стоит. Может быть, он просто подогнал одно под другое. Сад под Данте. Или наоборот. Сначала нужно все проверить. А на это потребуется какое-то время.
— Я… я подумал, что обнаружил кое-что интересное. Но похоже, ошибся.
Такое объяснение ее, конечно, не устроило.
— И что же вы подумали?
— Зефир, — коротко ответил он, торопливо формулируя правдоподобную версию.
— Зефир?
— Западный ветер.
— Да, я знаю.
— Согласно мифу, он — муж Флоры. В нашем случае ее мужем был Федерико. Вот я и подумал — сам не знаю почему, — что, может быть, статуя Зефира скопирована с Федерико. Хотел посмотреть, нет ли сходства с портретом в кабинете.
— Интересно.
— Да. Только никакого сходства нет. — Адам пожал плечами.
Почувствовала ли синьора Доччи в его объяснении какую-то фальшь? Кто знает. Так или иначе, развивать эту тему она не стала, но зато ее следующее предложение стало для него полным сюрпризом.
— В северном крыле есть свободная комната. Большая, с отдельной ванной. Если хотите, занимайте.
В первый момент Адам подумал, что ослышался.
— Это приглашение.
— Остаться?
— Не навсегда. — Она едва заметно улыбнулась. — Подумайте. С ответом можете не спешить. А откажетесь — не обижусь.
— Спасибо.
— За комнату платить не надо, так что вы еще и сэкономите.
— Деньги не мои — факультетские.
— Но это не значит, что вы не можете потратить их на что-то другое. Криспину знать не обязательно. А если и узнает, назад требовать не будет. Или я ошибаюсь?
— Нет, не ошибаетесь.
— Итак?
Дело было не в деньгах. Причина нерешительности крылась в другом.
— Видите ли, ко мне приезжает брат…
— Впервые слышу, что у вас есть брат.
— Вообще-то я стараюсь думать о нем как можно реже.
Синьора Доччи улыбнулась.
— Когда он приезжает?
— Гарри не из тех, кому задают такого рода вопросы.
— Чем занимается ваш брат?
— Он скульптор.
— Скульптор?
— Ну, вроде того. Очень такой, знаете, современный. Работает с железом, а железо тащит со свалок.
— Он… презентабелен?
— Презентабелен? Боюсь, это слово последнее из тех, что ассоциируются с Гарри.
Синьора Доччи рассмеялась:
— Если потребуется, у нас найдется и комната для Гарри. Решайте сами. Мне все равно.
Но Адам видел — ей не все равно. Пожилая женщина, уже знавшая, что проводит в доме последние месяцы, делала последний, может быть, жест гостеприимства. Приняв приглашение, он мог бы чаще видеть Антонеллу. Если дорожки их в последние дни так и не пересеклись, то потому лишь, что к тому времени, когда она вечером приходила к бабушке на чай, он уже возвращался в пансион.
Глава 11
Услышав, что Адам съезжает, синьора Фанелли заметно расстроилась. Впрочем, ее настроение улучшилось, когда он предложил заплатить до конца недели.
— Когда переезжаешь?
— Не завтра, на следующий день… — Адам нахмурился — надо посмотреть в словаре, как будет по-итальянски «послезавтра».
Разговаривали они в траттории, где синьора Фанелли, готовясь к вечернему наплыву посетителей, протирала стаканы. В вырезе платья, более глубоком, чем обычно, соблазнительно покачивался золотой крестик. Раньше Адам не замечал этого, но в высоких ключицах хозяйки было что-то, придававшее ей сходство с Флорой.
— Синьора действительно пригласила тебя остаться?
— Да.
— Странно.
— Почему?
— Она — женщина очень закрытая.
— Мне так не показалось.
