Город изнемогал в удушающих объятиях жары, и некоторое время Адам пекся на террасе кафе у пьяцца дель Синьория, поглядывая на устало бредущие мимо толпы туристов. Потом зашел в фотомастерскую на площади Республики, где оставил две кассеты с пленкой, и потратился на соломенную шляпу и солнцезащитные очки. В другое время он, наверное, счел бы такие покупки чересчур экстравагантными, но в данном случае деньги все равно предназначались Гарри, и только Богу было известно, на что он планировал их потратить.
Очереди у офиса «Американ экспресс» практически не было. Служащий за столиком принял у него деньги и, отвечая на вопрос, указал, как пройти к книжному магазину.
Английского перевода «Божественной комедии» у них не нашлось, но долгая прогулка не прошла даром: потратив еще четыреста лир, он стал счастливым обладателем потрепанного романа Дороти Л. Сэйерс.
Оставшееся время можно было бы провести в тенистом уголке Садов Боболи, посетить один из многочисленных музеев, галерей или церквей, значащихся в его списке. Но все это были досужие мысли, и Адам прекрасно знал, куда именно направится.
Название дома моды и квартала, в котором он находился, он, не полагаясь на память, записал. Ничего больше Антонелла не сказала, но и этого оказалось достаточно. Продавец в газетном киоске на пьяцца Санта-Кроче указал ему и улицу, и здание.
Дом моды помещался в большом, дряхлеющем палаццо. Пройдя высоченные деревянные ворота с маленькой дверцей, Адам ступил в просторный двор, особенный, обособленный мир, существующий отдельно от другого и словно не замечающий доносящегося с узкой улочки шума автомобилей и скутеров. Зато здесь было слышно, как падает вода в фонтане. Присутствовали и другие звуки: приглушенные шаги, обрывки реплик, пулеметные очереди печатных машинок, телефонные звонки, скрип стула. Судя по латунной табличке на стене, в здании размещалось несколько офисов.
Дом моды, в котором работала Антонелла, занимал все северное крыло палаццо. Фойе на первом этаже напоминало огромную прохладную пещеру. Ни названия фирмы, ни демонстрационных образцов Адам не заметил. С полдюжины кожаных стульев образовывали зону отдыха, а украшенный витиеватой резьбой стол выглядел непропорционально большим для сидевшей за ним миниатюрной секретарши.
Его выдал скрип резиновых подошв по выложенному мозаичными плитами полу. Она оторвала взгляд от журнала, с любопытством посмотрела на гостя, но, похоже, не нашла чего-то такого, что удержало бы ее интерес. Впрочем, когда Адам спросил, можно ли увидеть Антонеллу, женщина мгновенно выпрямилась, спросила, как его зовут, и сняла трубку телефона.
Пока секретарша звонила, Адам огляделся. В оформлении эффектно смешались старое и новое. Хромированная люстра под высоким, с балочными перекрытиями потолком определенно отдавала долг футуризму; привинченная к стене за спиной секретарши абстрактная металлическая скульптура — круглая громадина диаметром в пять, а то и шесть футов и состоящая из сваренных беспорядочно стальных осколков наверняка пришлась бы по вкусу Гарри.
— Адам…
Антонелла вынырнула откуда-то из-под каменной лестницы. Легкое синее платье облегало ее стройную фигуру. Подойдя, она расцеловала его в щеки.
— Симпатичная шляпа.
— Последний писк моды. А ты и не знала?
Она улыбнулась:
— Ты так неожиданно…
— Я и не планировал. Не был уверен, что найду. Странное место…
Она огляделась.
— Умберто считает, что для бизнеса самое подходящее. Говорит, что оно… как это по-вашему… да, загадочное. Но дальше все не так. Идем, я покажу. Время у тебя есть?
— А я тебя от работы не отрываю?
Антонелла беспечно махнула рукой.
Проходя мимо, Адам поблагодарил за помощь секретаршу.
— Пожалуйста, сэр, — любезно ответила она, явно рассчитывая на расположение Антонеллы.
В этом отношении секретарша оказалась не единственной.
Все встречавшиеся им по пути наверх закройщицы и швеи улыбались и тепло приветствовали ее. Адама удивило не столько то, что она всем нравилась, сколько ощущавшееся в улыбках и словах уважение. Причина прояснилась, когда Антонелла открыла еще одну дверь.
— А вот здесь я работаю. Извини, тут у меня беспорядок.
Два наполовину закрытых ставнями окна выходили на двор. Центр комнаты занимали письменный стол, невысокий книжный стеллаж и большой рабочий стол. Насчет беспорядка Антонелла была права: повсюду лежали образцы тканей и кож, громоздились стопки набросков, валялись пустые чашки, коробки с карандашами и кистями и переполненные окурками пепельницы.
— Ты не думай, у меня не всегда так.
Единственным более-менее свободным пространством была чертежная доска у стены — да и то, наверное, лишь из-за наклонной поверхности. На прикрепленном к ней незаконченном наброске проступали очертания дамской сумочки. На неискушенный взгляд Адама, ничем особенным она не отличалась.
— Это наша новая модель. Умберто хочет, чтобы мы занимались всеми аксессуарами — сумочками, шарфами, поясами, может быть, даже обувью.
Наброски, в большинстве своем платья — при всем разнообразии форм и материалов их объединял смелый геометрический дизайн и яркие цвета, — закрывали и стены. Всматриваясь в них, Адам узнавал модели, которые уже видел в пошивочном цеху.
— А сам Умберто что-нибудь делает? — поинтересовался Адам.
— Умберто — гений, а я всего лишь его руки. — В ее словах не прозвучало и намека на ложную скромность. — Я бы вас познакомила, да только его сегодня здесь нет.
— Встречается с американцами?
— Это тебе бабушка сказала? Ну, если ты разговаривал с ней на эту тему, то знаешь, что ей моя профессия не очень нравится.
— А твои работы она видела?
Этот вопрос, похоже, немало ее позабавил.
— Бабушка считает моду не заслуживающим внимания пустяком. Так оно в общем-то и есть. Но она не понимает, что это может доставлять удовольствие. — Она подобрала со стола полоску какого-то материала. — Посмотри.
Только взяв образец в руки, Адам понял, что держит кусочек мягкой, как шелк, замши.
— Представь, какой будет одежда из него. Например, юбка.
— Ты, пожалуй, слишком многого от меня ждешь.
Она рассмеялась и забрала у него полоску.
— Ты когда переезжаешь? Я имею в виду, на виллу.
— Она тебе рассказала?
— Конечно.
— Завтра.
— Подумай, ты никому ничего не должен.
Адам замялся, не зная, что сказать, потом посмотрел на нее:
— Считаешь, не стоит?
— Послушай. Я уже давно не видела бабушку в таком возбужденном состоянии. Такой оживленной… Не считай себя обязанным делать что-то только потому, что она об этом попросила. Бабушка, знаешь ли, бывает иногда очень… prepotente.
— Властной?
— Пожалуй. Да.
— Я все-таки, наверное, перееду, — сказал Адам. — Там удобнее работать, там ближе к саду и библиотека рядом.
— А это у тебя для работы? — Она протянула руку за оставленной им на столе «Божественной комедией».
— Нет, — соврал он. — Просто читаю.
Сходить на ланч предложила Антонелла. Устроившись под деревьями на крохотной площади за углом, они взяли графин кьянти и по здоровенному bistecca fiorentina. Хозяин ресторанчика принял Антонеллу с таким радушием, словно она была его любимой дочерью, вернувшейся домой после долгой разлуки.
Адам рассказал о приключившемся с Гарри несчастье, что и стало причиной незапланированной поездки во Флоренцию.
— И когда же он приезжает?
— О том одному лишь Богу известно. Может быть, никогда. Как только деньги попадут Гарри в руки, произойти может всякое.
— Но ты же хочешь, чтобы он приехал, иначе посоветовал бы не приезжать.
— Наверное, — согласился он, удивленный ее прозорливостью.
А вот ее брат, Эдоардо, судя по всему, был человеком совсем другого склада: уравновешенным, ответственным, надежным.
— Не знаю, откуда у него все это, но Эдоардо — живое доказательство того, что два минуса дают плюс.
— А ты? — спросил Адам.
— Я? О нет, со мной не все так просто.
— И что же в тебе самое плохое? — Это уже подало голос кьянти.
Она ненадолго задумалась.
— Вспыльчивость.
— Правда? А я как-то и не заметил.
— Считай, что повезло.
Адам рассмеялся.
— Итак? — Антонелла посмотрела на него. — Qui pro quo, твоя наихудшая черта?
— Бескомпромиссное чувство справедливости. Из-за него я постоянно куда-нибудь попадаю.
— Забавно.
— Зависть.
— Зависть?
— Да.
— А чему ты завидуешь?
— Не знаю. Всему. Чужому успеху. Старым приятелям моей подружки. Понимаю, это низко, даже подло…
— У тебя есть подружка?
Его порадовала прозвучавшая в ее голосе нотка притворного равнодушия. Значит, он ей не безразличен. Ответ дался легко.
