Научные заслуги Франца Петровича, имя которого долгие десятилетия нигде не упоминалось, сегодня уже во многом известны, в первую очередь благодаря авторам книг о нём – В. К. Эккерту, В. Д. Шмунку и В. Ф. Дизендорфу. В этом перечне имён следует также упомянуть автора ряда глубоких исследований и книг в области церковно-канонического и исторического характера, епископа Русской православной церкви заграницей (РПЦЗ) Григория, в миру – графа Ю. П. Грабе (1902 – 1995).
Все они, исключая, естественно, В. Ф. Миллера, скончавшегося в 1913 году, в советское время подвергались жестоким преследованиям, ссылке, тюремным заключениям, то есть их жизнь мало чем отличалась от жизни рядовых российских немцев.
В начале тридцатых годов прошлого века, в преддверии I съезда советских писателей, была предпринята попытка консолидации литераторов российских немцев, живших в различных регионах СССР. В декабре 1933 года в Харькове состоялась конференция немецких писателей Украины, в феврале следующего года – в Энгельсе конференция немецких писателей Поволжья, а в марте 1934 года в Москве прошла первая Всесоюзная конференция советских немецких писателей, активное участие в которой приняли и писатели-эмигранты из Германии и Австрии.
Четыре писателя российских немцев – Франц Бах, Герхард Завацкий, Андреас Хакс и Готлиб Фихтнер – стали делегатами I съезда советских писателей, который состоялся в Москве в 1934 году.
Как отмечает ряд исследователей, в том числе живущий в Москве Гуго Вормсбехер, в 20-е годы начала проявляться существенная особенность литературы российских немцев: она развивалась, впитывая в себя опыт и достижения немецкой классической литературы, русской классики и многонациональной советской литературы. И в этом была её уникальность, не имевшая аналогов не только в СССР, но и во всём мире. Ведь писатели, помимо родного диалекта, немецкого литературного языка и русского нередко владели ещё каким-либо языком народов СССР. И можно только предполагать, какого расцвета на такой мощной интеллектуальной базе могла бы достичь литература российских немцев уже к пятидесятым-шестидесятым годам ХХ столетия. Однако этого не случилось.
Во второй половине 30-х годов были репрессированы и уничтожены все немецкие писатели, жившие на Украине, и большинство, причём наиболее талантливые, жившие на Волге [2].
Мощный удар по литературе российских немцев был нанесён и тем, что на Украине, где тогда проживало большинство нашего народа, были закрыты не только все немецкие школы, репрессированы учителя, прекращено преподавание на немецком языке, но и ликвидированы все немецкоязычные газеты, журналы, издательства. То же самое произошло в немецких национальных районах в Азербайджане, Грузии, Крыму, Сибири. Национальные школы и печатные органы сохранились лишь в АССР НП, но только до 1941 года.
После тюрем, лагерей, ссылки выжили единицы, но они были сломлены, как физически, так и духовно. И потом, о возрождении какой литературы российских немцев можно было вести речь в 50-е, 60-е да и 70-е годы, когда даже наш родной язык был под запретом? Разве что совершенно беспредметной и, уж простите, бесполой, с непременными элементами самобичевания и покаяния за преступления, которых не совершали.
«Никто не забыт и ничто не забыто» – начертано на памятниках и обелисках Второй мировой. Неправда. Забыто, и многое. Даже кому принадлежат эти великие слова – забыто. А принадлежат они «музе блокадного Ленинграда» русской поэтессе по призванию и российской немке по рождению Ольге Берггольц. Все 900 дней блокады она провела в осаждённом городе. От истощения была на грани смерти, похоронила мужа, но именно её голос, регулярно звучавший по радио, вселял в ленинградцев так нужные им тогда уверенность и надежду.
Умерла Ольга Берггольц 13 ноября 1975 года в Ленинграде. Похоронена на Литераторских мостках. Вопреки прижизненной просьбе похоронить на Пискарёвском мемориальном кладбище, где в граните высечены её слова «Никто не забыт и ничто не забыто», тогдашние власти Ленинграда отказали писательнице. Как утверждают, из-за национальности. Тем более что по отчеству Берггольц никакая не Фёдоровна, как сегодня пишут в России, а Фридриховна. А с такой фамилией-отчеством да на Пискарёвском…
…1 мая 1957 года в Москве, в издательстве «Правда», вышел первый номер, как значилось в титуле, «центральной газеты для немецкого населения СССР» с оптимистичным названием «Нойес лебен» («Новая жизнь»). Возглавили её бывшие сотрудники советской оккупационной газеты в Германии: русские, евреи.
А вот немцев в новой газете не было. Ни одного. Позже, спустя годы, они появились, но главным редактором немца за весь советский период так и не назначили.
О том, какой была эта газета в годы хрущёвской оттепели, оставил воспоминания Владимир Войнович: «…я покинул радио и прибился к „Нойес лебен“, газете для советских немцев. Писал для них какие-то очерки о детских садах, вёл рубрику „Знаете ли вы, что… “. Писал я, разумеется, по-русски, меня переводили две сотрудницы газеты Татьяна Бангерская и Вероника Хорват, с которыми я дружил. В штате этой газеты, насколько я понял, состояло несколько по каким-то причинам отозванных из-за границы наших шпионов, другие, по моим предположениям, проходили предшпионскую практику, а ещё были люди совсем с неординарным жизненным опытом. Например, один, по имени Лёша, раньше служил надзирателем в тюрьме для пленных немецких генералов, среди которых был и знаменитый генерал-фельдмаршал фон Паулюс. Не отрешившись от связанных с его прежней службой привычек, он подвергал сотрудников редакции тюремному заключению. Почти все сотрудники, отперев утром свои кабинеты, оставляли ключи в замочных скважинах. Днём, проходя по коридору, Лёша машинально эти ключи поворачивал, после чего запертым, добиваясь свободы, приходилось изо всех сил колотить в двери» [3].
Тем не менее «Нойес лебен», как и выходившая с 1966 года в Целинограде газета «Фройндшафт», с 1957 года в Славгороде «Роте фане», созданная в 1967 году в издательстве «Казахстан» немецкая редакция, альманах литературы и публицистики «Хайматлихе вайтен», первый номер которого вышел 1981 году, немало сделали для возрождения литературы российских немцев. Это было непросто. Ведь три газеты, альманах, выходящий два раза в год, и маломощное подразделение в казахском издательстве должны были удовлетворить информационный голод двух миллионов немцев СССР. А ещё выкроить на своих страницах место для прозы, поэзии, критики. Но как-то справлялись. Причём российские немцы – и литераторы, и читатели – в совершенстве овладели эзоповым языком. Напомню: в публицистике, прозе, поэзии, как и в газетных статьях и репортажах, категорически запрещалось упоминать существовавшие некогда немецкие колонии, вспоминать о депортации, трудармии… К примеру, даже перевод очень популярной песни Льва Ошанина на музыку Михаила Фрадкина «Течёт река Волга» был опубликован в «Нойес лебен» только после долгих согласований в отделе пропаганды и агитации ЦК КПСС. Почему? А потому что в ней пелось о Волге, и немцы Поволжья могли-де неправильно истолковать некоторые её слова.
В советское время, впрочем, как и в нынешнее демократическое, в России среди кремлёвского чиновного люда было и остаётся немало «шутников». Например, единственный напрямую связанный с литературой альманах российских немцев был назван «Хайматлихе вайтен», то есть «Родные просторы». Гуго Вормсбехер, возглавлявший его с момента создания и до закрытия в 1990 году, вспоминает: «Я был категорически против этого названия. Ведь оно буквально кричало о тупом произволе: дать людям, изгнанным с родных мест за сорок лет до этого и распылённым по необъятной стране, журнал с таким названием! Это не могло восприниматься иначе чем циничная насмешка» [4].
Эх, если бы только этим ограничились все трудности и проблемы наших литераторов. Одной из главных, пожалуй, было то, что российско-немецкий народ был лишён полноправной жизни. Соответственно отсутствовала и полнокровная литература: на скудной, усеянной камнями почве, как известно, фруктовые деревья не растут. Следующая проблема – наши писатели были вынуждены писать исключительно «в стол», без малейшей надежды не только издать свой роман, поэму, повесть на родном языке, но и донести их до читателей. А теперь скажите: много ли вы знаете литераторов других национальностей, которые, получив статус «тунеядца», будут продолжать творить для неведомых потомков? Причём без малейшей надежды на помощь и поддержку западной общественности, прессы, благотворительных фондов и правозащитных организаций. Наконец, в отличие от других народов СССР, российские немцы были лишены возможности получить литературное образование не то что на родном, но даже на языках так называемых титульных наций.
