Но невзирая на пресс цензуры и недремлющее око «товарищей по перу», в тот тяжкий период были написаны на немецком языке, а частью даже опубликованы произведения Доминика Гольмана, Эрнста Кончака, Герберта Генке, Иоганна Варкентина, Александра Геннинга, Виктора Гейнца, Нелли Ваккер, Норы Пфефер, Розы Пфлюг, Виктора Кляйна, Вольдемара Гердта, Вольдемара Шпаара, Петера Классена.
На русском и немецком языках в периодической печати появились очерки, рассказы и повести Гуго Вормсбехера, Венделина Мангольда, Константина Эрлиха, Виктора Шнитке, Йозефа Каппа, а произведения Герольда Бельгера к тому же и на казахском языке, которым он овладел в ссылке. Чуть позже зазвучали имена Райнгольда Лейса, Роберта Вебера, Фридриха Сиптица, Олега Клинга, Евгения Витковского, Александра Бека, Александра Шмидта, Анатолия Штайгера, Ирены Лангеман…
Нельзя представить нашу литературу, как считает Гуго Вормсбехер, и к мнению которого присоединяюсь я, без тех, кто не был российским немцем по крови, но являлся им по духу. Это Зепп Эстеррайхер (Борис Брайнин), Рудольф Жакмьен, Лия Франк, Йозеф Уканис, Освальд Пладерс, Айво Кайдя.
В отдельную группу я бы выделил российских немцев, стержневой темой произведений которых была и остаётся вера в Бога, описание жизни близких им людей и того, как глубокая вера помогает преодолевать трудности. Их в Советском Союзе по сфабрикованным обвинениям сажали в тюрьмы, ссылали, лишали работы, а родственников подвергали психологическому террору. Но что примечательно: притесняли этих литераторов не только за веру, но и по национальному признаку. Вот имена некоторых из мне известных: Георгий Винс, Маргарита Пазич, Иван Плетт, Эдуард Эверт, Анна и Андрей Фот, Давид Классен, Яков Эзау, Иоганн Штефен, Даниель Зименс, Иоганн Шнайдер, Герта Нойфельд, Абрам Гамм, Иоганн Эпп, Герман Гартфельд, Ханс Дерксен, Яков Дик. Свои произведения, что примечательно, они создавали на двух родных для них языках: немецком и русском.
А как не назвать имён публицистов Герхарда Вольтера, Роберта Корна, историка-демографа Виктора Дизендорфа, исследователя народной музыки российских немцев Иоганна Виндгольца, историка Альфреда Айсфельда? Не упомянуть литературоведов Бориса Петерса, Александра Обгольца и Эдмунда Матера, которые сделали и, к счастью, продолжают многое делать, чтобы «вызволить из забвения памяти» имена и произведения, написанные российскими немцами. Кстати, именно от Э. Матера впервые я узнал о «классификации российских немцев в довоенном Советском Союзе». Так, немцы, живущие на Украине, почему-то относились к категории «германских немцев», а вот живущие в Поволжье – «советских». Отсюда и раскулачивание, и ликвидация национальных районов, школ, институтов, газет, издательств началась на Украине на десять лет раньше, чем в Поволжье. Соответственно, и к «обезвреживанию» интеллектуалов, прежде всего писателей и журналистов, там приступили тоже раньше.
К 1956 году практически все они сгинули в тюрьмах и ссылке, а любые воспоминания о них, сохранившиеся в архивах и библиотеках, постарались превратить в пыль.
…Добрая половина названных мною литераторов писали и пишут в основном по-русски. Почему так произошло, объяснять, надеюсь, не стоит, тем более стыдиться этого. Ведь недаром знаменитый французский шансонье и одновременно великий патриот Армении Шарль Азнавур однажды сказал: «Армянин – это не тот, кто говорит по-армянски, а тот, кто помогает Армении».
Не важно, на каком языке звучит правда, важно, что она звучит и продолжает звучать. Прежде всего, я имею в виду, конечно же, мемуарную литературу жертв репрессий и массовой депортации. Это произведения Эдуарда Бернгардта, Вячеслава Майера (псевд. Некрас Рыжий), Эдуарда Беккера, Франца Гардера, Роберта Лейнонена, Иосифа Шлейхера, Вячеслава Шпрингера, Курта Вильгельма, Андреаса Обердорфера, Александра Дитца, Курта Гейна. А также Владимира Аумана, Георга Гааба, Лео Германа, Лоры Рихтер, Антонины Шнайдер-Стремяковой, Валентины Раймер, Вили Мунтаниола, Йоганна Кайба, Эдмунда Шюле…
«Прозой жизни» назвал её историк, сотрудник Гейдельбергского университета д-р Виктор Кригер. Но в этой «прозе» огромный пласт десятилетиями предаваемой забвению, практически неизученной «повседневной жизни» российских немцев в условиях тотального террора, трудармии, запретов на профессию, образование, родной язык, религию и даже песни.
За последние двадцать лет (начиная с конца 80-х прошлого века) только в Германии опубликовано порядка 120 (!) книг мемуаров людей, прошедших ГУЛаг, спецкомендатуру, поработавших в арестантской робе за колючкой «ударных строек коммунизма»: заводах, шахтах и рудниках Сибири, Казахстана, Урала, Дальнего Востока, Центральной Азии… Около 80 книг воспоминаний вышло в российских издательствах. В подавляющем большинстве все они изданы незначительными тиражами и за счёт авторов. Но примечательно вовсе не это, а то, что большая германская пресса, телевидение, радио, так живо откликающиеся на даже малую человеческую боль и судьбу какого-нибудь богом забытого племени, обитающего где-нибудь в Африке, или обнародование ещё одного малозначительного факта из «бесконечной череды преступлений» несостоявшегося «третьего рейха», этого не замечает. Упорно замалчивает эту литературу и российская критика, пресса, телевидение.
Конечно, большинство воспоминаний российских немцев написаны простым, «бесхитростным» слогом, но ведь содержат они воистину уникальные свидетельства, документы, наблюдения. Хотя, может быть, именно это как раз и отпугивает современных толкователей нашей недавней истории, так как напрочь разрушает упорно эксплуатируемые ими неолиберальные концепции «добра и зла»?
Впрочем, не будем отчаиваться, впадая в уныние, тем более не будем считать мемуаристику бессмысленным занятием, а обнадёжим себя мыслью, что пресса и критики рано или поздно (лучше, конечно, рано) обратят на неё внимание.
Для чего? В том числе и для того, чтобы сместить вектор существующего в ФРГ общественного мнения в отношении российских немцев, их истории, нынешней жизни, восприятия России, с оставшимися там могилами предков и друзьями, и Германии, которую они упорно считают новой-старой Родиной. Даже в том случае, если пишут они, а порой и думают, исключительно по-русски. Литература российских немцев всегда находилась под сильным влиянием русской и немецкой литературы, но так ими (к счастью!) и не ассимилирована, сохранив самобытность и своеобразие. Но именно благодаря этому влиянию в нашем сравнительно небольшом народе, который последние сто лет «постоянно в пути», на рубеже XX и XXI столетий появился ряд ярких, самобытных авторов: Виктор Штрек, Игорь Гергенрёдер, Александр Резер, Владимир Эйснер, Генрих Дауб, Сергей Герман, Геннадий Дик, Анатолий Резнер, Райнгольд Шульц, Мария Шефнер, Светлана Фельде, Елена Зейферт, Надежда Рунде, Николай Дик, Роберт Кесслер, Эдуард Альбрандт…
В ноябре 2007 г. в Москве прошёл первый международный Конгресс писателей русского зарубежья. На его пленарных заседаниях зашла речь о том, кем является литератор, живущий, допустим, во Франции или Германии, пишущий по-русски, но не русский по национальности? Мнения разделились, но все без исключения 12 российских немцев, принявших участие в конгрессе, единодушно сошлись во мнении, что остальные могут считать себя кем угодно, а вот они исключительно российские немцы. И это при том, что особой дружбы и мира между ними не наблюдалось, что придерживались они порой диаметрально противоположных политических взглядов, по-разному оценивали пути развития литературы, трактовали историю, и вообще в отношениях друг с другом были весьма ершисты.
В ходе упомянутой дискуссии, вспоминаю, прозвучал вопрос: «Но, если вы не считаете себя русскими писателями, значит вы – немецкие писатели?», на что живущий в Берлине писатель Александр Резер ответил: «Нет, мы – российско-немецкие писатели». И, выдержав паузу, добавил: «Как ни парадоксально это звучит».
Хотя что здесь «парадоксального»? Ведь если есть народ, то у него должна быть и литература.
Но вот общепризнанной, то есть интернациональной, она может стать только в случае, если является истинно национальной. Примеров тому масса. Вспомним того же Пушкина, Достоевского, Гёте, Шиллера, Шекспира, Чехова, Шалом Алейхема, Льва Толстого, Диккенса, Дюма, Мопассана, Шукшина. Все они очень национальны, и именно поэтому их произведениям неведомы ни границы, ни языковые барьеры.
Сегодня, после долгих заморозков, литература российских немцев постепенно оживает. Но на каком языке будет написан (или уже написан?) роман, повесть, поэма, что «вселенски прославит» автора и его народ, утверждать не берусь. На немецком языке, на русском? И здесь мы коснулись весьма щекотливой темы. А именно: можно ли считать национальным писателем автора, не пишущего на языке народа, к которому он принадлежит?
