О, мой Бог. Это был его светлый момент? То хорошее, что случилось с ним?
Сейчас его глаза действительно были красными, когда он говорил:
— В любом случае, Ковальски… он кинулся на гранату. Он накрыл ее, чтобы оградить девочку. Граната взорвалась… Ковальски просто измельчило на кусочки. И знаешь… эта маленькая девочка… была не тронута. Ни капли крови. Он увидел эту маленькую девочку и просто… решил пожертвовать своей жизнью ради нее.
Он не может плакать, а я могу. Я не могу ничем помочь себе. Потому что, когда он рассказывает эту историю, похоже на то, что я могу заглянуть в его душу, и, Господи, это ранит.
— Прости, — говорю я. — Прости, что спросила. Мне жаль, что это случилось.
— Нет, — он качает головой. — Не надо. Ты не поняла? Можешь представить… героизм? Это самый светлый момент из всех. Он даже на секунду не задумался о себе. Все, о чем он думал, — это маленькая девочка и спасение ее жизни.
Я шмыгаю носом.
— Хорошо. Если я спрошу тебя о чем-то, что заставит меня плакать, когда я это услышу, эм… можешь запретить этот вопрос?
Он мягко улыбнулся и сказал:
— Если хочешь.
— Тогда твоя очередь.
Официантка принесла наш заказ. И дайте мне рассказать вам. Мне было на самом деле интересно, сколько он съест. Она принесла ему два подноса. Серьезно. Он пытался как-то составить тарелки, и все кончилось тем, что они заняли три четверти стола. Блинчики стояли перед ним, он полил около десятка тысяч калорий сиропа и масла, затем начал есть.
Он сглатывает и говорит:
— Хорошо. Какое твое любимое занятие здесь, в Нью-Йорке?
Я откусывала маленький кусочек от тоста, пока думала. Затем я нахмурилась. Что я любила делать? Конечно, у меня были увлечения. Мы с Келли собирались вместе. Шли в библиотеку Батлера. Устраивали пикник в парке Риверсайд. Что еще? Не то, чтобы я не развлекалась в колледже, на самом деле это не так. Просто это… это все я не могла приписать к любимым занятиям. За исключением одного. И это… сидеть в офисе доктора Форрестера. С Диланом.
Я хмурюсь, затем говорю:
— Я не могу ответить на этот вопрос.
Его глаза расширяются, и он усмехается.
— Ты разыгрываешь меня. Этот вопрос не в правилах.
— Нарушение правил, — говорю я. — Единственный ответ, который я могу дать — это ложь.
— Что?
— Задай другой вопрос, солдатик.
— Я получу ответ, так или иначе. Ты не можешь сказать мне, что ты была год в Нью-Йорке, и все еще не придумала, что любишь делать.
— Я могу сказать тебе то, что хочу.
— Ты установила правила этой игры, Алекс. Не разрушай все ложью.
— Ничто не свидетельствует о том, что я должна отвечать.
Он качает головой и смеется.
— Я буду одержим этим.
— Почему?
— За все время, что я знаю тебя, ты ни разу не изменила правила посреди игры. Это просто умопомрачительно.
Я хотела зарычать на него, но вместо этого откусила кусочек от яичницы.
— Если я отвечу, ты должен пообещать, что просто забудешь то, что я скажу.
Он полностью наслаждался этим. Боже.
— Хорошо, — сказал он. — Моя короткая память сыграет свое.
Я давлюсь смехом, затем говорю.
— Ладно. По правде говоря, время, которое мы проводим вместе, работая на доктора Форрестера. Это ответ.
Он моргает, улыбка появляется на его лице. Я не могу сказать, что означает выражение его лица, потому что если бы я увидела такое, сказала бы, что это страх. Но это длится всего мгновение и затем он говорит:
— Я не помню ни вопроса, ни ответа, так что я задаю еще один, верно?
— Дилан! Это нечестно!
Теперь он действительно улыбается.
— Хорошо, — сказала я, стараясь не рассмеяться. Он выглядит таким счастливым.
— Хорошо, — говорит он. — Наконец, я достигну чего-то.
Я усмехаюсь. Ничего не могу с собой поделать.
— Дай подумать… Келли все еще твоя соседка по комнате. Расскажи мне, как вы двое проводите время. Я хочу знать о твоей жизни здесь. Что вы делаете вдвоем?
Боже всевышний. У него был нюх на трудные вопросы, не так ли? Но я рассказала ему историю. О том, как мы пошли гулять, как Рэнди схватил меня за руку, как она брызнула в него перцем из баллончика. Конечно же, я умолчала обо всех обсуждениях, которые мы вели про Дилана. Я также не стала вдаваться в то, что произошло еще раньше между мной и Рэнди, включая тот факт, что я знала его со средней школы, а, особенно, то, что он пытался изнасиловать меня.
— Хорошо, подожди минуту. Я не понимаю. Я понял, что парень был слишком назойлив, но почему она использовала перцовый баллончик?
Внезапно я смаргиваю слезы.
— Дерьмо, — говорит он. — Прости. В любом случае, если ты не хочешь говорить об этом, то не говори.
Я закусываю нижнюю губу, затем шепотом говорю:
— Он пытался изнасиловать меня прошлой весной.
Все в поведении Дилана изменилось в одно мгновение. Он был расслабленным, довольным собой, но затем на слове «изнасиловал» он выпрямился на стуле в боевой готовности. В его глазах полыхала ярость, которую я никогда не видела прежде. Он весь дрожал.
— Как говоришь его имя? — спросил он очень низким голосом.
— Это неважно, — говорю я.
— Нет. Важно.
— Почему?
— Потому что если я когда-нибудь увижу его, то отправлю в гребанную больницу. Надолго.
Он серьезно. Действительно серьезно. Я не сомневалась, если бы Рэнди Брюер был перед ним прямо сейчас, Рэнди был бы в больнице. А Дилан был бы в тюрьме.
— Ты действительно сильно изменился, — шепчу я.
— Что? — спрашивает он.
— Я знаю тебя…разного тебя. Но единственное, что я не могла о тебе подумать, что ты можешь быть опасен. Для меня.
Он моргает.
— Алекс. Послушай, какой бы не была наша история, это не изменит того, как я к тебе отношусь. Что я чувствую к тебе. Я сделаю все, чтобы…
Он остановился. Пытался ли он вспомнить слова? Или сдерживал? И была ли разница? И он ничего не сказал на то, что я сказала, что он опасен для меня. Потому что на самом деле, он знал это, ведь так? Мы были опасны друг для друга. Было ли то, что я сказала сюрпризом? Я повернулась к нему.
— Сделаешь все для чего?
Он почти рычит от разочарования.
— Чтобы… вернуться… вернуться и оградить тебя от всего, что бы с тобой не случилось. Чтобы защитить тебя.
Было ли это то, что он говорил, вернуться и изменить положение вещей? Вернуться и не бросать меня той ночью? Не исчезать так, как сделал это он?
— Послушай меня, Дилан. Это важно.
Он все еще смотрел на меня, в глазах безумие. Он кивает.
— Хорошо.
— Забудь об этом. Это в прошлом. Хорошо? Мы не должны… нам не нужно… это. Завтракай. Ладно? Пора изменить положение вещей.
