Я медленно поехал к ним. Мои люди остались сзади, повинуясь приказу. Готтентот верхом на воле двинулся вперед, его люди — за ним; их ноги были покрыты пылью равнин цвета охры. Вокруг вола жужжали мухи. Там, где кольцо входило в его нос, выступила пена. Мы все — живые существа-дышали в унисон.
В своем сердце я спокойно прослеживал расходящиеся тропинки бесконечного внутреннего путешествия: приказ следовать затмили сомнения (сопротивляться? сдаться?), дети, вытаращившие глаза, ободряющие слова, быстрый марш, сокрытое ущелье, лагерь, седобородый вождь, любопытная толпа, слова приветствия, уверенная интонация, «Мир! Табак!», демонстрация огнестрельного оружия, благоговейный шепот, дары, мстительный колдун, пир, обжорство, наступление ночи, предотвращенное убийство, рассвет, прощание, катящиеся колеса; приказ следовать за ними, сомнения, детишки, вытаращившие глаза, нервный палец, выстрел, паника, нападение, огонь из ружей, поспешный отъезд, преследующий отряд, скачка во весь опор к реке; приказ следовать за ними, копье, угодившее в жизненно важные органы (виконт д'Алмейда), спасающиеся бегством детишки, кол, прошедший между ягодиц, ритуальное расчленение в лагере дикарей, руки и ноги — собакам, половые органы — старшей жене; приказ следовать, внутренний спор, трусливый удар, потеря памяти, темная хижина, связанные руки, дремлющий стражник, побег, ночная погоня, собаки, сбившиеся со следа, темная хижина, связанные руки, беспокойный сон, рассвет, сборище для жертвоприношения, колдун, состязание в магии, звездный календарь, мгла в полдень, победа, забавное, но скучное правление в роли полубога племени, возвращение в цивилизацию в сопровождении многочисленного скота — эти расходящиеся тропинки в краю, по-настоящему диком, без всякого государственного устройства, который называется землей больших намаква, где все возможно, как мне предстояло узнать.
Пребывание в краю больших намаква
Мы пришли с миром. Мы принесли подарки и обещание дружбы. Мы — простые охотники. Мы просим разрешения поохотиться на слонов на земле намаква. Мы проделали большой путь с юга. Путешественники рассказывали о гостеприимстве и щедрости великого народа намаква, и мы прибыли, чтобы выразить свое уважение и предложить дружбу. Мы привезли в нашем фургоне дары, которые, как нам известно, ценятся народом намаква: табак и медные монеты. Нам нужны вода и пастбище для наших волов, которые ослабели после тяжелого путешествия. Мы хотим купить свежих волов. Мы хорошо заплатим.
Я говорил медленно, как и подобает в начале переговоров со стороной, которая, возможно, настроена недружелюбно; к тому же я не был уверен, что мой готтентотский, выученный на коленях у няни и перегруженный повелительными конструкциями, будет им понятен. Не вызову ли я, например, начало военных действий, неправильно поставив ударение (из-за этого подтрунивают над моими соотечественниками), в результате чего у меня получится «камень» вместо «мир»? Человек на воле внимательно выслушал мою речь; но, пока я говорил, его спутники начали бочком отходить в сторону и скрываться из моего поля зрения. Благоразумие заставило меня отставить дипломатические манеры и отвернуться от моего собеседника, чтобы отдать краткий приказ на голландском своим людям, призывая их быть начеку.
И как раз вовремя. Эти готтентоты, которые кружили вокруг меня, теперь исчезли за фургоном, а Ян Плате, наблюдавший за второй упряжкой волов, стоял в панике, не зная, что делать: следует ли ему выполнять букву приказа и охранять волов, или нужно защищать палатку, а может быть, стрелять в незваных гостей и вызвать кровопролитие? Готтентоты явно намеревались проникнуть в фургон сзади, чтобы исследовать и, возможно, разграбить его, а их предводитель и пальцем не пошевелил, чтобы их остановить: он сидел на воле, безмятежно глядя на меня и ожидая продолжения моей речи. Не оставалось ничего иного, кроме действия. Плате был неспособен справиться со своей тактической дилеммой. Оставив одного из двух тупых мальчишек по фамилии Томбур (их невозможно было отличить друг от друга) занимать вместо меня всадника на воле, я въехал в толпу готтентотов, сгрудившихся позади фургона, и, размахивая хлыстом, заорал: «Назад! Назад!» Они тут же отступили и, сверкая глазами, проворно перегруппировались. «Интересно, я имею дело со взрослыми?» — подумал я.
Обстановка, в которой начались переговоры, изменилась теперь в пользу готтентотов: вместо того чтобы наткнуться на наши ружья, собранные вместе, они оказались перед нашим лишенным руководства передним краем, с одной стороны, и перед уязвимым флангом — с другой. И тогда я сделал единственно возможную перегруппировку: приказал Плате с его волами вплотную приблизиться к фургону. Плате был жалок и растерян. Пока я суетился, а готтентоты хихикали и чесались, он лихорадочно пытался собрать скот. Но животные, в тот день, как назло непроходимо глупые, под его хлыстом сначала сбились в кучу, а потом с выпученными глазами разбежались и могли бы уйти на все четыре стороны, если бы услужливые готтентоты, вопящие и размахивающие руками, не направили их куда надо. Так что через несколько минут сумятицы, когда, казалось, навсегда перепутались пути застенчивого друга, ухмыляющегося врага и мечущегося скота, все животные уже топтались позади фургона, а на месте возчика, которое покинул второй Томбур, с зажатой в руке шапкой бросившийся на подмогу — загонять скот, сидел Ян Клавер. На лице его была написана суровая бдительность, ружье он держал наготове — такова была порода старых готтентотов с фермы, теперь уже вымирающая.
Я осторожно наблюдал в сторонке от этой неразберихи, ожидая первого знака, подтвердившего бы, что взятие фургона в кольцо не просто веселое развлечение, а первый шаг к осуществлению дьявольского замысла. Я готов был отдать жизнь, чтобы избавить себя от фарса: мой фургон и волов присваивают и умыкают, а я гоняюсь за ними, сотрясая воздух бессильными угрозами. Но у них на уме не было подобного плана. Пока я метал яростные взгляды, человек на воле приблизился и учтиво обратился ко мне.
Добро пожаловать на землю [коикоин], народа, который всегда рад принять путешественников и услышать новости, которые они принесли. Нам предложат подкрепиться, а у волов будет вода. Мы должны следовать за ним. Нас приглашают оставаться среди его народа столько, сколько мы захотим.
— Благодарю за ваше гостеприимство, — ответил я. — Но ваши спутники заставляют моих людей нервничать. Нельзя ли их сдержать?
— Мы не причиним вам вреда, — сказал он. — Вы дадите нам подарки?
Его спутники, у которых были ушки на макушке, подхватили это слово, подняв крик. «Подарки, подарки!» — орали они, а один пробился через толпу вперед и исполнил перед моей лошадью странный танец: выпятил грудь, зад выставил, а ноги при этом, казалось, шли, хотя он не сдвинулся с места. «Подарки! — напевал он. — Мы хотим подарки! Подарки! Мы хотим подарки!» Его товарищи подхватили этот напев, хлопая в ладоши и топчась на месте. Я попытался привлечь внимание своих слуг, но они не слышали меня из-за шума. Плате от стыда где-то прятался. Адонис был поглощен зрелищем и ухмылялся от удовольствия. Братья Томбур хлопали в ладоши вместе со всеми, словно завороженные. Только Клавер все еще был под контролем. Он с каменным лицом сидел в фургоне на месте возчика, не сводя с меня глаз. Я поманил его. Он спрыгнул на землю и начал проталкиваться ко мне, держа перед собой ружье, как Моисей посох. Дикари расступились и снова сомкнулись у него за спиной, а один передразнил его деревянную походку, отчего остальные прервали свой танец и пронзительно рассмеялись.
— Открой коробку с табаком и дай каждому из них по два дюйма, — приказал я Клаверу. — Два дюйма. Не больше.
Толпа опять расступилась перед ним, на этот раз распевая ритуальную песню охотников: «Попадись в мою ловушку, дикий гусь, сунь свою длинную шею в мою ловушку, и я накормлю тебя личинками древоточца». Плате снова появился, он и остальные мои слуги тоже смеялись, правда прикрыв рот рукой.
Клавер залез в фургон и под радостные возгласы вынырнул оттуда с коробкой табака весом в шесть фунтов. Сняв крышку, он начал медленно нарезать табак на порции в два дюйма и передавать их в протянутые руки готтентотов. В толпе возникла давка, и послышался шепот, постепенно переросший в выкрики: «Еще! Еще!» Вол стоял возле меня и щипал траву. Его хозяин находился среди людей, дерущихся за табак. Клавер бросил на меня нерешительный взгляд. «Больше не давай!»-крикнул я. Он меня услышал. Один готтентот попытался забраться в фургон. Клавер ударил его по пальцам, и тот упал назад. Кто-то зажал коробку с табаком между ногами. Клавер попытался схватить вора, но промахнулся. С минуту коробка плыла высоко над толпой, переходя из рук в руки. Потом она накренилась, и двадцать человек начали драться за понюшку табака. Клавер нырнул в толпу, несомненно борясь за справедливость. «Оставь их!» — закричал я и, воспользовавшись возникшей свалкой, подъехал и хорошенько стегнул запряженных волов. Они всхрапнули и начали тянуть фургон. Я погнал упряжку, нахлестывая волов и надавливая им на нос рукояткой хлыста. Фургон дернулся вперед. Готтентоты подняли крик. Мои люди бросились по своим местам. Появился Клавер — запыхавшийся, без шапки. Большинство волов из второй упряжки тащились за нами, нескольких отвязали готтентоты. Я оставил их: ведь мы не удирали, а просто перестраивались, со временем мы вернем себе свое. Мы двигались со всей скоростью, на которую были способны, — то есть со скоростью шагающего человека. Но теперь готтентоты бежали за нами с воплями и визгом. Я счел неразумным палить в них. Они не проявляли враждебности. «Вернитесь!» — орали они. Я приказал вознице не обращать внимания. Потом я отстал, чтобы занять позицию позади удаляющегося фургона, лицом к приближающимся дикарям. Я поднял руку.
