— С какой стати?! Я взрослый человек. Мы… мы, между прочим, одногодки! По какому праву ты мне приказываешь?!
— Лена, я не приказываю, а прошу.
— Он тебе не понравился?
— Понравился. Поэтому ты и должна это сделать. Так будет лучше.
— Для кого лучше?!
— Для него.
Лена изо всех сил стукнула кулаком по стене. Что эта дьяволова дочка хочет сказать?.. Тихо. Нужно успокоиться. Это ведь не просто каприз. У Витки капризов не бывает. Она знает что-то такое, чего не знает Лена…
— Виточка, хорошая, ну скажи, почему. Что-то было? Видение? Предчувствие? Это самое?..
— Да! Видение, предчувствие и это самое! Это не зависит ни от тебя, ни от меня, ни — тем более — от него. Скажи, ты меня послушаешься?
— Нет. — Робко, беспомощно, растерянно. — Нет, Вита.
— Мам, я у тебя в «Lines» поиграю?
— Опять какие-то проблемы?
— Ерунда… Все о’кей…
— Поиграй. Но я уже ухожу. Дверь потом запрешь, ключ отдашь на вахту.
Анна Михайловна постояла секунд десять, глядя на сына, озабоченно покачала головой, но… Не устраивать же взрослому парню допрос с пристрастием.
— До вечера!
— Пока, мам.
При любых стрессах лучшим лекарством для Юры была эта игрушка. Сидеть и перегонять с места на место разноцветные шарики, наблюдая, как пять одноцветных, выстроенных в прямую линию, исчезают с поля, превращаясь в заветные очки.
Значит, она маскироваться умеет. «Хоть под цветочный горшок»… Зеленый — направо… Тогда, может быть… Синий — в угол… Может быть, она уже давно за мной следит. Интересно, что обо мне можно узнать из снов?.. Розовый убрать… Дурь какая! Ведь никогда, никогда, никогда!!! — в ведьм не верил. Но как же тут не… Опять синий… Как же не поверить?! Нашел себе даму сердца, называется… Желтый — вниз… Кажется, есть такие таблетки, чтобы не спать… Красный… Стоп. А это еще что?
Красный шарик вместо того, чтобы перепрыгнуть на выбранное Юрой место, вдруг закрутился по спирали и приземлился в самом центре поля, начисто перекрыв возможность для очень выгодной комбинации. Что за черт?! Неужели замечтался? Ладно, попробуем теперь вот так. Зеленый шарик покатился в противоположном направлении. Сбой в программе? Юра ожесточенно надавил на клавишу. И вдруг все шарики разом пришли в движение, замелькали, закружились, не останавливаясь ни на секунду… У Юры зарябило в глазах. Он нажал «Еsсаре». Еще раз. Еще. Никакого результата. Шарики крутились все быстрее. Откуда-то появлялись новые: малиновые, белые, оранжевые — таких никогда не было в этой игре! Юра в оцепенении смотрел на экран. Кажется, с ума сошли не только шарики. Забавный красный человечек, изображавший Юриного соперника, задергался, словно в судорогах. Его глаза приобрели осмысленное выражение. Лицо исказилось, теперь оно дышало злобой. В следующее мгновение он начал расти, приближаться. Отвратительная красная морда во весь экран. Разинутая пасть, полная железных зубов…
Юра затрясся в беззвучном крике.
Экран разделила надвое черная полоса. Красная морда рассыпалась на мелкие кусочки. За ней оказалась абсолютная темнота. И из этой темноты на Юру стремительно надвигалось что-то чудовищное…
Он закричал уже в голос. Отшвырнул стул. Опрокинул урну, полную бумаг. Не закрывая программы, выдернул вилку из розетки и пулей вылетел за дверь.
Очнулся он в каком-то грязном незнакомом дворе. Вокруг не было ни души. Он споткнулся о груду кирпичей и долго лежал на тротуаре, не в силах подняться. Вокруг него, фыркая и облизываясь, бродила облезлая рыжая кошка.
4
— Слушай, Локшин, что с тобой творится, в конце концов?
— А что со мной может твориться? Все в норме.
— Ага, то-то ты целый месяц ходишь как кирпичом пришибленный! Что у тебя с этой… рыжей?
— С этой рыжей у меня все — зашибись. Я полон сил, доволен и счастлив. Устроит такой ответ?
— Не очень. Счастливые люди не шарахаются на улице от каждой собачонки. Счастливые люди не рассуждают по пьянке о маленьких красных человечках с железными зубами. Счастливым людям не мерещатся за окном голые ведьмы верхом на метле. Что за новый бзик, Юрка?
Юрка плотно сжал губы. Ускорил шаг. Потом резко остановился:
— Ты, кажется, когда-то эзотерикой увлекался?
— А что?
— Дай какие-нибудь книжки почитать. Меня сны интересуют. Как там это все объясняется.
Ваня застыл на месте. Медленно развернулся. Несколько секунд он серьезно, пристально смотрел другу в глаза.
— Ну-ка, поподробнее.
— Что значит «поподробнее»? И почему ты на меня так смотришь? Дашь книжки или не дашь?
— Дам.
Ваня медленно пошел вперед, глядя себе под ноги и стараясь не наступать на трещинки на асфальте.
— Обращались уже ко мне с такой просьбой. Точь-в-точь теми же словами, как ты сейчас. Славик Морозов. Хороший парень. Умный, веселый, талантливый. В педе учился, на историческом.
Долгая пауза.
— Ну и что этот Славик?
Ваня опять остановился. Окинул Юру странным пристальным взглядом:
— Ничего. Утопился он год назад.
Юра и сам не знал, насколько он был искренним, когда уверял друга, что совершенно счастлив.
Встречаться с женщинами он начал поздно — уже после армии, но, надо сказать, довольно быстро наверстал упущенное. Мало кто из его ровесников мог похвастаться столь богатым опытом. К сексуальным отношениям Юра привык относиться рационалистично, с долей юмора. Был пару раз влюблен, но как-то рассудочно, не до потери контроля над собой.
Прошедший месяц был ни на что не похожим. Открытие совершенно нового мира, по сравнению с которым все испытанное ранее казалось сереньким запыленным предбанником, преддверием настоящей жизни. При мысли о том, что он мог так и остаться в этом предбаннике, не обратить внимания на волшебную дверь, за которой скрываются все сокровища восточных сказок, или не подобрать к этой двери ключа, его охватывал неподдельный ужас.
Ничто не напоминало отношений с прежними подругами, но в то же время это ничуть не походило на эротические сцены из любовных романов (ими увлекалась Юркина мать, и иногда от нечего делать он пролистывал эти незамысловатые книжечки в мягких обложках) или, скажем, на рассказы его более эмоциональных приятелей. Во всех подобных описаниях мужчины и женщины в какой-то момент теряют ощущение реальности, их захватывает буря восторга, ослепляет фейерверк страсти, уносит водоворот наслаждения… С Ленкой все было по-другому. Отчасти это можно было сравнить с бурей, водоворотом или фейерверком, но такими, которые творишь и которыми управляешь ты сам. Он не чувствовал себя песчинкой, уносимой неизвестно куда могучими стихиями. Напротив, стихии подчинялись ему. Он был их повелителем, призывал их, направлял, возвышался над ними вместе с этой отчаянной рыжеволосой девчонкой. Реальность не отступала на второй план, а становилась еще более реальной, обретала новые краски, звуки, запахи. И он вбирал их в себя — медленно, осознанно, продуманно. Он чувствовал себя художником, выводящим на белоснежной бумаге сложные витиеватые арабески. И ученым, впервые наблюдающим в микроскоп новые, доселе неизвестные формы жизни. И гурманом, смакующим утонченное изысканное блюдо.
Алое знойное марево… Потоки расплавленного серебра… Тоскливый крик смертельно раненного животного… Ленка.
Надменная царица и беззащитная пленница, нежная чайная роза и ледяной кристалл, ласковый пушистый котенок и летучая мышь… И во всем этом — терпкий аромат какой-то особой порочности, изощренной чувственности, идущей не от эмоций, а от рассудка и физиологии.
И все же…
После той истории с компьютером Юра три дня пролежал в постели с высоченной температурой. Он думал, что проболеет не меньше месяца, но здоровье быстро — пожалуй, даже слишком быстро — пришло в норму. Все пошло как раньше. С Витой он после того первого визита почти не общался (разве что по телефону), кошмары пока не повторялись — ни во сне, ни наяву. И все-таки ощущение тревоги не пропадало.
Вита приходила два раза — в обычных «бытовых» снах. (Два?!! А ты считал, дорогой товарищ, сколько раз тебе снились цветочные горшки? Не слишком ли часто в последнее время?) Один раз она была продавщицей в магазине игрушек, где Юра выбирал желтого надувного крокодила, а расплачивался кусочками сахара. В другом случае — просто мелькала где-то на заднем плане, не вмешиваясь в события. Что интересно, во сне Юра ее не узнавал: просто красивая рыжая девчонка. По утрам же было не просто плохо — хреново. Все тело ломило, от яркого света болели глаза, слишком громкие звуки были просто непереносимы. К полудню недомогание проходило, но нервозность, раздражительность, резкие перепады настроения сохранялись до самого вечера.
И эта идиотская пугливость!..
