Юра скомкал листок и, тяжело дыша, начал подниматься по лестнице. В голове крутился припев какой-то дурацкой детской песенки. Ярко-зеленые буквы то вставали перед глазами, то опять исчезали.
Зайдя в квартиру, он, не снимая обуви, кинулся к телефонному аппарату. Снял трубку, набрал первые три цифры… и почему-то остановился. Положил трубку на рычаг, ушел к себе в комнату и обессиленно упал на кровать.
В первый раз Вита осознала, что ей довелось побывать в чужом сне, когда случайно столкнулась на улице с человеком, приснившимся ей дня три назад. Это был крепкий невысокий мужчина лет сорока, с монгольскими глазами и маленькой черной бородкой. Он держал под руку пухленькую крашеную блондинку примерно того же возраста, смеялся, что-то шептал ей на ухо… А у Виты перед глазами вставал совсем другой образ: искаженное яростью лицо, крупные капли пота на лбу, всклокоченные волосы. В руке он держал массивный заостренный предмет, с которого — о ужас! — прямо на дорогой ковер капала свежая дымящаяся кровь. На полу у его ног лежало неподвижное тело женщины. Лица не было видно, но фигура и цвет волос — точь-в-точь как у его сегодняшней реальной спутницы. Тогда, во сне, Виту заинтересовало увиденное. Спрятавшись за шкафом, она смотрела во все глаза, как убийца мечется по комнате, бьет посуду, срывает со стен чьи-то фотографии.
В конце концов он почему-то выволок труп на балкон, вернулся обратно, встал на четвереньки и начал с наслаждением вылизывать кровь, впитавшуюся в ковер. Тогда ей не было страшно ни чуточки. А сейчас, на улице, Вита почему-то испугалась до полусмерти. Она присела на корточки и опустила голову, делая вид, что завязывает шнурок, подождала, пока благообразная пара пройдет мимо, резко вскочила на ноги и бросилась в ближайший подъезд. Единственное разумное объяснение пришло ей в голову часа через два — уже дома. Ей тогда было восемь лет. Она уже давно ничему не удивлялась.
Предположение подтвердилось очень скоро — когда в школе на перемене девчонки начали пересказывать друг дружке свои сны. Два или три из них были ей знакомы до мельчайших подробностей.
Начались веселые эксперименты.
Управлять своими собственными снами Вита научилась больше года назад. Здесь все было гораздо сложнее. Научиться распознавать этот черный тоннель со множеством развилок. Научиться входить в него самостоятельно — когда пожелаешь. И, наконец, научиться отличать одну развилку от другой, понимать — по свечению, запахам, звукам, — что ее ожидает за тем или иным поворотом. Масса открытий. Как, оказывается, скучны и примитивны сны большинства людей! Или это просто ей так не везет? Какие мелкие страхи, приземленные желания, тусклые образы! Иногда их мучили кошмары. Вита уже умела менять ход чужих сновидений, она могла бы им помочь, но… Ей даже не было их жалко!
Через пару месяцев она проходила мимо таких развилок, даже не заглянув туда, не повернув головы, не сбавив шага. Она искала другие — такие, где обитают гигантские хищные растения, где над огромным стеклянным куполом покачивается закрывающая полнеба очковая змея с пустыми лунными глазами, где серебристые чайки с горестными криками роняют цветы на грудь прекрасной девушки, уносимой неведомо куда могучим кроваво-красным потоком. Иногда она была знакома с хозяевами этих миров, и дело не обходилось без сюрпризов. Надо же, какие потрясающе яркие сны посещают Таню Гусеву, застенчивую туповатую троечницу с прилизанными волосами и обкусанными ногтями! Или пропахшую лекарствами и нафталином восьмидесятилетнюю бабушку, живущую этажом ниже (говорят, она раньше была певицей). Или толстенькую, вечно уставшую школьную библиотекаршу Надежду Ивановну. Вита начала относиться к людям по-иному, совсем не так, как раньше. Она взрослела. Она чувствовала себя намного старше своих подруг-одногодок. Опыта, полученного ею во время этих ночных путешествий, хватало, чтобы уже при первой встрече безошибочно определить суть человека, понять, с кем она имеет дело. Ее не пугали сложные ситуации. Вита предчувствовала, чем они закончатся, и вела себя так, чтобы решить проблему с наименьшими потерями.
Про своих одноклассников, друзей, соседей по дому Вита знала абсолютно все (или, по крайней мере, могла узнать в любой момент — было бы желание). Она знала о них даже то, в чем они не признавались сами себе. Поначалу ее пугала такая власть над людьми. Потом она использовала эту власть не без удовольствия для себя — кому-то помогала, над кем-то подшучивала, допускала в разговоре намеки, вводившие собеседника чуть ли не в ступор. Потом ей стало скучно.
Вита окончательно забросила «серые» развилки — любопытство иссякло.
Теперь она бродила по черному тоннелю только для того, чтобы найти пищу для ума и чувств, испытать новые, неизведанные ощущения или, в конце концов, просто поразвлечься, но поразвлечься со вкусом. В белой тунике и золоченом шлеме, она скакала на коне по бескрайней, выжженной солнцем степи. Летала на громадных, покрытых причудливыми узорами воздушных змеях. В кромешной тьме ловила в ладони маленькие, ни на что не похожие сгустки, порхающие в воздухе; при легком надавливании они лопались, источая терпкий дурманящий аромат черемухи. В такие сны она приходила часто. И оставалась надолго.
А вот тут… Тут начались проблемы. Пересуды среди знакомых. Пристальные недоумевающие взгляды некоторых прохожих на улице.
Что поделаешь! Пришлось научиться маскироваться.
Не раз Вита ругала себя за то, что вначале была слишком откровенна с сестрой. Ленкины сны были покруче многих — настоящие драгоценные камушки! Но… Запрет есть запрет. Не хотелось портить отношения с любимой сестренкой. Самое обидное — здесь никакие маски не помогали. В любом обличье распознает, паршивка!
Что ж, Вита отбрасывала прочь обиду и с удвоенной силой наслаждалась снами остальных людей.
Скоро ей стало ясно, что при выборе развилок ею руководит не только интерес и не только предвкушение удовольствия. Среди множества подходящих снов иногда встречались особые — такие, которые наполняли все ее естество силой и бодростью. На следующий день она с легкостью отвечала невыученные уроки, могла выскочить на тридцатиградусный мороз в легкой маечке (хотя вообще-то назвать ее закаленной было трудно) или, например, пешком дойти из одного конца города в другой, ни капельки при этом не устав. Вита стала искать именно такие сны и бывать там как можно чаще. Она перестала болеть. Мальчишки почти каждый день признавались в любви. Ей было хорошо.
А потом она кое-что поняла.
И еще кое-что.
И еще.
5
Эти трое были еще нахальнее предыдущих.
— Что, это и есть наша ведьмочка?
— А хрен знает! Они одинаковые.
— Ути-пути, какие мы сладкие. А пообжиматься-то с тобой можно? Не заколдуешь?
Лена не отстранилась. Только брезгливо поморщилась от шибанувшего в нос запаха пота.
— И сестренка, значит, такая же? Слышь, Макс! Может, мы с этих кукол натурой возьмем?
— Кончай херней страдать! Ты здесь столько бабок огребешь — весь город перетрахаешь.
— А квартирка — ничего себе…
Лене все это начало надоедать.
— Вообще-то, мальчики, вам туда.
— Чего?
— Вон ту дверцу видите? Там вас ждут не дождутся. Все глаза проглядели.
Троица, кажется, врубилась, в чем дело. Переглянулись и вразвалочку, посмеиваясь, зашагали к темным дверям в конце коридора. Лена хмыкнула, ушла в гостиную и, устроившись прямо на полу, взяла со столика большое зеленое яблоко. Хр-рум.
Любопытно, что будет на этот раз? Вроде не впервые уже такое, а все-таки интересно…
Правда, все мысли сейчас не о том. Поступить! В этом году — наконец — поступить! Раньше ездила на вступительные экзамены просто так, не готовясь, была уверена в своем таланте. Зато сейчас… Полгода еженедельных занятий с одной из ведущих актрис областного драмтеатра. Дикция, пластика, актерское мастерство. Врожденное отсутствие музыкального слуха, конечно, никуда не денешь, но если работать до одури под руководством сразу двух человек с консерваторским образованием… Короче говоря, услышав, как она поет, никто уже не зажимал уши ладонями. И увидев, как она танцует, никто не сползал под стол, сотрясаясь от беззвучного смеха. К тому же — внешние данные. За прошедшие два года Лена наслушалась от других абитуриентов историй о том, как часто принимают девчонок, напрочь лишенных таланта, за одну лишь фактуру. Лена оценивала себя объективно. Знала, что она не просто «миленькая», «хорошенькая», «симпатичная» (таких, в принципе, пруд пруди, особенно на вступительных экзаменах в театральные училища и институты). Ее природа наградила уникальной, неповторимой, поистине звездной внешностью. Разница — как между поставленными на поток одноликими Барби или Синди и старинной фарфоровой барышней ручной работы.
