Духовник повел плечами, как сделал это перед тем кастелян, но не ответил ни слова.
Это окончательно вывело Сэррея из себя. Он подошел к кастеляну, сидевшему во главе стола, и попросил у него, чтобы тот уделил ему несколько секунд внимания.
— После обеда! — ответил кастелян, даже не обернувшись в его сторону.
Сэррей хлопнул его рукой по плечу и крикнул:
— Встать, сейчас же! С меня довольно всех этих фокусов! Сейчас же доложите обо мне королеве и скажите ей, что я прошу или обходиться со мной соответственно моему рангу, или отпустить меня!
Кастелян не ожидал подобной выходки, а так как гордое, угрожающее выражение лица юноши доказывало ему, что тот может решиться в этот момент на все, он встал, но глаза его метнули взгляд смертельной ненависти, когда он сказал:
— Господин паж, я пойду к королеве, но только затем, чтобы спросит ее, обязан ли я повиноваться какому-то пажу, и если да, так пусть она снимет с меня мою должность и вручит ее тому, кому будет охота подвергать себя дерзостям первого встречного английского…
Последнее слово он проглотил, так как Сэррей схватился за меч.
— Поглядите-ка, — обратился кастелян к духовнику и дворцовой челяди, — господин паж изволит грозить мечом в резиденции королевы! В мое время всякий, кто обнажал в королевском замке меч, лишался правой руки, которую ему отрубал палач.
— А в наше время, — возразил ему Сэррей, — каждый лишится головы, кто осмелится выместить свою злобу на регента на том, кого он почтил своими поручениями!
— Довольно ссориться! — вмешался духовник, сделав кастеляну знак подавить в себе желание ответить резкостью, — Господин паж! Может быть, вы и правы, но вам все-таки следовало бы с большим уважением относится к старости. А вы, — повернулся он к кастеляну, — должны были бы быть поумнее и не раздразнивать из пустяков вспыльчивость молодого человека. Позднее я сам буду у вдовствующей королевы и расскажу ей, что видел и слышал здесь.
При этом он выразительно посмотрел на кастеляна, и Сэррей, поймавший этот взгляд, убедился, что духовник будет говорить далеко не в его пользу. Но это нисколько не обеспокоило его. Самое худшее, что могло с ним случиться, это увольнение из замка, а теперь он желал этого, пожалуй, гораздо больше, чем исполнения прежнего желания служить королеве, так как тот факт, что его не пригласили к столу, ясно показывал, что никто не думал быть с ним приветливым, как он рассчитывал.
В досаде Роберт отошел к окну и стал там поджидать возвращения кастеляна. Его взор случайно упал на флигель дворца и вдруг ему показалось, будто одна из тяжелых шелковых гардин зашевелилась.
Так как окна были заперты, то это движение могло произойти только благодаря сквозняку от открытых дверей.
Флигель, примыкавший к правому углу замка, непосредственно соединялся с покоями вдовствующей королевы. Роберт скользнул взором по веренице окон и в одном из них, выходившем на угол, заметил быстро промелькнувшие тени.
Если во всякое другое время такое наблюдение показалось бы ему неважным, то тем большую важность он придал ему в данный момент, когда в его мозгу проносились всякие подозрительные мысли. Замешательство кастеляна, когда Роберт попросил у него комнату во флигеле, было совершенно очевидным, так как ему должно было быть совершенно безразлично, станут или нет тревожить Сэррея привидения.
Манера, которой встретила Мария Лотарингская графского посланца, и ее стремление избежать открытого разрыва, точно так же доказывали неопределенность ее положения, что само по себе вызывало сомнения. А тот факт, что его, Роберта, не пригласили к столу, мог означать собой только желание обсудить за обедом кое-какие вопросы, которые нельзя было затрагивать в его присутствии.
«Ладно же! — подумал Сэррей. — Во мне боятся врага, шпионя графа Аррана. Сегодня мне открыто показывают недоверие и оскорбительное невнимание, даже не дав себе труда испытать меня!… Так пусть же узнают, что мной не приходится пренебрегать, как другом, а как врага — следует бояться! По крайней мере этой красивой, веселой девушке не придется высмеивать меня!»
Когда кастелян вошел в комнату королевы, то застал там фрейлин за веселой болтовней и шутками. Веселая игра была прервана, в первый раз с тех пор, как королевская семья жила в Инч-Магоме, кастелян явился с жалобой и торжественно испрашивал аудиенции у королевы. Мария Флеминг отправилась к вдовствующей королеве, а кастелян стал с гневом рассказывать маленькой королеве и ее фрейлинам, как дерзкий дворянчик потребовал его к ответу по поводу того, что его не пригласили к королевскому столу, как тот приказал ему встать со стула и взялся за меч, когда он стал уверять юношу, что он здесь ни при чем.
Мария Сэйтон расхохоталась и хотела обратить все это в шутку, но маленькая королева почувствовала себя оскорбленной в своем достоинстве и обещала кастеляну заступиться за него.
В этот момент дверь открылась, и появилась королева-мать с Марией Флеминг и духовником. Ее лицо было очень серьезно, и по ней было видно, насколько она была возбуждена.
— Вы были сегодня свидетельницами, — обратилась она к фрейлинам, когда кастелян кончил свой рассказ, — с каким бесстыдством этот подлый мужик позволил себе показать мне, что я, мать королевы, лишена всякой власти. Паж, которого нам послал регент, был вежливее, но этим он только доказал свой ум, так как просто хотел вкрасться к нам в доверие, чтобы лучше шпионить. Регент догадывается, что я не могу больше выносить такое невозможное положение и смотрю во все стороны, не найду ли где-нибудь поддержки, с помощью которой смогу выйти из него. Я убеждена, что моя дочь считает меня своей лучшей советницей, поэтому я и предприняла некоторые шага. И если они даже и не дадут нам никаких результатов, то от этого не будет хуже; если же задуманное удастся мне, то навсегда избавит от тирании регента. Быть сообщниками моих планов очень опасно, и я хотела сначала скрыть их от вас, но прибытие этого шпиона заставляет меня посвятить в них и вас. Могу ли я рассчитывать на вашу преданность и верность королеве?
Все четыре Марии принялись горячо уверять, что они только и желают того, чтобы иметь возможность на деле доказать свою преданность.
— Хорошо же, — продолжала Мария Лотарингская. — Так слушайте! Я заявила регенту, что здоровье королевы требует перемены климата. Регент не воспротивился открыто тому, чтобы в случае необходимости двор королевы переехал во Францию, но он медлит с этим и будет медлить, сколько ему покажется возможным. Я имею основание предполагать, что он хочет просто выждать время, когда победы англичан сделают невозможным бегство королевы. Вполне в его интересах держать нас как можно долее в этом погребе. Я снова повторила свое представление, но тем временем вступила в непосредственные переговоры с французами. Сюда во дворец тайно прибыл доверенный моего брата, герцога Гиза, и если от регента последует уклончивый ответ, то в мои планы входит устроить бегство дочери помимо разрешения. Появление здесь этого пажа весьма подозрительно. Совершенно ясно, что он должен просто наблюдать за всем происходящим; регент не хочет возбудить нашу подозрительность, так как иначе он послал бы кого- нибудь позначительнее. Но все поведение этого пажа ясно доказывает, что он опирается на поддержку. Очень может быть, что на том берегу озера сосредоточены графские войска, которые немедленно примчатся сюда по его вызову. Вот почему нам приходится торопиться с приведением нашего плана в исполнение ранее того, как шпион заподозрит, что у нас что-то затевается. Мария, скажи мне, доверяешь ли ты своей матери и готова ли ты сегодня же ночью бежать отсюда со мной?
Девочка схватила руку матери и поцеловала ее. фрейлины разразились криками радости, уже от мысли переменить скучную жизнь в Инч-Магоме на блестящий праздник парижского двора их глаза засверкали, и они заявили, что готовы на все.
Мария Лотарингская засмеялась довольным смехом, хотя, правду сказать, и не ожидала ничего другого. Она открыла дверь, и оттуда появился элегантный мужчина во французской одежде. В сопровождении духовника он подошел к королеве и склонил колена перед Марией Стюарт.
— Это — граф Монгомери, посланник дофина Франции, — сказала дочери Мария Лотарингская. — Он приносит тебе уверения в преданности своего повелителя.
Мария Стюарт протянула графу свою крошечную ручку. Тот поднес ее к своим губам, а затем встал и поклонился всем прочим дамам.
— Как вы думаете, граф, — начала вдовствующая королева, — могли бы мы уже сегодня решиться на побег?
— Ваше величество! Мой двоюродный брат, Андрэ Монталамбер, барон д’Эссе, находится с многочисленным флотом и десантом в заливе Форт. Стоит только королеве вступить на французский корабль, как она станет французской принцессой крови и миллионы людей будут готовы встать на ее защиту. Но бегство до моря мало еще подготовлено, так что я не могу ни за что поручиться.
