— Но ведь вы слыхали, граф, что регент навязал нам наблюдателя, и можно ожидать, что он примет меры, которые сделают бегство невозможным, если только мы разбудим его подозрения. Сегодня бегство еще может быть осуществимо, а через несколько дней оно может стать невозможным!
— Ваше величество! Я готов рискнуть на все, но не могу ни за что поручиться. Если бы я смел дать вам совет, то рекомендовал бы вам под каким-нибудь предлогом арестовать шпиона, пока я съезжу в Дэмбертон и приведу с собой надежных людей!
— Ну, а если тем временем от регента прибудет новый гонец? Если этот паж заподозрит что-либо?
— Ваше величество! — вставил свое слово кастелян. — Да он уже очевидно заподозрил что-то. Он потребовал, чтобы я отвел ему комнату во флигеле, куда мы поместили его сиятельство, графа Монгомери. Если бы я смел дать вам совет…
— Ну? — спросила вдовствующая королева, когда кастелян запнулся.
— Ваше величество! Ведь дело идет о счастье королевы, а в сравнении с этим жизнь какого-то англичанина представляется слишком незначительной. Позвольте мне арестовать его, тогда я буду в состоянии поручиться, что он не предаст нас никогда!
— Убийство? — ужаснулась Мария Сэйтон, тогда как королева-мать, казалось, взвешивала предложение. — Ваше Величество, мне кажется такого ужасного средства совершенно не понадобится. Правда, прибытие сюда пажа очень подозрительно, но ведь он так молод, почти мальчик, и было бы очень нелестно для нас, если бы мы, четыре девушки, не сумели шутя перехитрить его. Разве вы не обратили внимания, как он вспыхнул гневом, когда стрелок оскорбил меня? Мне пришлось перекинуться с ним лишь несколькими словами, но я убеждена, что это — честный человек!
— Мария Сэйтон воображает, будто покорила его сердце! — саркастически улыбнулась Мария Лотарингская. — Средство, предлагаемое нам кастеляном, кажется мне куда вернее. Что вы скажете об этом, ваше преподобие? — обратилась она к духовнику. — Разве можно назвать убийством, когда насилием отражаешь насилие?
— Ваше величество! — ответил священник. — Очень многим людям предназначено умереть во имя счастья королей. Кто хочет остановить колесо событий, тот разрывается им на куски. Не напрасно вручен меч начальствующим лицам, а поднявший меч от меча и погибнет. Он взялся за меч, вы же представляете здесь начальствующее лицо, поставленное Самим Богом, и единственное ваше слово может стать его карающим роком!
— Прикажите людям вооружиться, кастелян! — приказала Мария Лотарингская.
Но Мария Сэйтон бросилась к ее ногам и принялась умолять:
— Ваше величество! Не выносите такого поспешного приговора! Ведь я была его обвинительницей, я рассказала вам, как сердечно он пожимал на прощанье руку. Я пробудила недоверие к нему, и я одна буду виновата в его смерти! Мария! — обратилась она к королеве. — Попросите хоть вы за меня, если вы любите меня! Не позволяйте оросить путь вашего спасения невинной кровью!
— Ну, конечно, к чему умирать! — воскликнула Мария Стюарт. — Ведь он такой хорошенький!
— И очень возможно, что он держал себя так вызывающе только потому, что в нем заговорила оскорбленная детская гордость! — вмешался в разговор также Монгомери. — Я вполне разделяю взгляд юной леди и думаю, что было бы гораздо лучше связать его взглядом прекрасных глаз, чем цепями. Ведь прекрасные глаза могут сделать что угодно с молодым сердцем!
Мария Сэйтон стыдливо покраснела. Она, быть может, только в этот момент почувствовала, какую жертву приносит Сэррею тем, что, отдавшись благородному порыву, просит оставить ему жизнь.
— Хорошо, я уступаю! — раздраженно ответила вдовствующая королева. — Я не знала, что этот паж так быстро завоюет здесь сердца. Но можете ли вы поручиться мне, леди Сэйтон, за него?
— Ваше величество! Как же я могла бы сделать это?
— Граф Монгомери дал вам намек, как это сделать, если вы сами действительно не знаете этого! — с горьким сарказмом ответила ей вдовствующая королева. — Но так как возможно, что прекрасные глаза переоценивают могущество своих чар, могу только рекомендовать вам, кастелян, величайшую осторожность.
Мария Сэйтон поднялась с колен и с горделивым сознанием своего достоинства и вся красная от гнева произнесла:
— Ваше величество! Мне кажется, что меня не так поняли здесь, но если дело касается услуги королеве, то я не вижу никакого стыда в том, чтобы разыграть роль кокетки. Я согласна поручиться за нового пажа, так как убеждена, что он — слишком безвредная личность. Но при этом я должна просить об одном, что мне кажется существенно необходимым. Вы требуете, чтобы я пощекотала его честолюбие, но для того, чтобы это могло удастся, никто не должен оскорблять его самолюбие, так как это могло бы только разрушить всякое действие моего обращения с ним. Мне кажется, что будет очень веселой и забавной игрой одурачить его, благодаря его же собственному тщеславию. Он все еще ждет ответа и удовлетворения, так я прошу, чтобы его не раздражали более.
— План очень хорош! — рассмеялся Монгомери. — Назначьте его комендантом дворца, начальником ваших десяти солдат. Это раздует его гордость, а несколько обещающих взглядов прекрасной леди погрузят его в сладчайшие сны. Я же тем временем понесусь в Дэмбертон и приведу с собой оттуда подмогу.
Мария Лотарингская принужденно улыбнулась. Гордой представительнице рода Гизов не нравилось соединять такое важное дело с шуткой, но ей пришлось уступить.
— Ну, так позовите его сюда, кастелян! — сказала она. — Вы же, граф, воспользуйтесь этой ночью и поезжайте с Богом!
— Ваше величество! — тихо сказал кастелян, когда граф простился с вдовствующей королевой. — Неужели вы серьезно хотите, чтобы паж оставался на свободе? Тогда я прошу освободить меня от моих обязанностей, прежде чем позовут его сюда!
— Вы — дурак, Дрейбир! — шепнула ему Мария Лотарингская. — Если я и требую, чтобы вы перенесли оскорбление от этого молокососа, то ведь этим еще не говорю вам, чтобы вы отказывались от мести. Верные слуги действуют не спрашиваясь!
Кастелян склонился перед королевой и вышел из комнаты, причем Мария Сэйтон отлично заметила, какая злобная улыбка исказила его черты.
III
Тем временем Роберт Сэррей почти потерял всякое терпение. Когда наконец кастелян вернулся и с глубоким поклоном заявил, что вдовствующая королева ждет его, то под маской преувеличенной вежливости Роберт инстинктивно угадал лицемерие.
— Вы очень переменились, сэр! — сказал он. — Если вы получили выговор, то мне это весьма прискорбно. На честный гнев я отвечаю тем же, но доносчиком никогда не был.
Сказав это, он протянул старику руку.
Но тот ответил только поклоном.
— Значит, враги? — раздраженно улыбнулся Сэррей и зашагал вперед.
— Боже упаси меня быть вашим врагом! — ответил кастелян. — Я — ваш слуга, только слуга.
Когда Роберт вошел в покои королевы, то ему тоже пришлось обратить внимание на перемену в обращении, которая поразила его уже у кастеляна. При его появлении фрейлины поднялись с мест, однако в этой почести заключалось что-то до того неуловимо насмешливое, что он покраснел.
— Граф! — сказала вдовствующая королева. — Простите, что мы не оказали по отношению к вам той внимательности, которую должны были бы проявить, как к человеку, находящемуся под особым покровительством регента. Но то, что он увеличивает наш придворный штат, представляется необычной и неожиданной внимательностью с его стороны, к которой мы, к сожалению, совершенно не были подготовлены. Кастелян отведет вам комнату, какую вы только пожелаете. Вам предоставляется полная свобода появляться за нашим столом и оказывать королеве пажеские услуги, когда вам это заблагорассудится, так как мы не решимся распоряжаться тем, кто получил от регента непосредственные приказания!
Разумеется, ничего не смогло быть более уничтожающего и оскорбительного для молодого человека, как получить подобный ответ на свой надменный дебош. Все его желания спешили исполнить и шли даже гораздо дальше, так как Мария Лотарингская предоставляла ему самому назначить, какую именно службу хотел бы он нести. Это было издевательством или злобным недоверием, которое исходило как раз от тех, кому он хотел посвятить всю свою жизнь до последней капли крови!
Сэррей хотел ответить, но Мария Лотарингская так гордо и высокомерно дала понять, что аудиенция окончена и он отпускается, что весь красный от стыда Роберт глубоко поклонился ей и с болью в сердце вышел из покоев.
— Какую комнату прикажете приготовить вам, ваша милость? — спросил кастелян, когда из-за двери донеслось тихое фырканье.
— Какую хотите. На эту ночь достаточно будет охапки соломы.
— Я прикажу приготовить для вас парадные комнаты правого флигеля, если вы действительно не боитесь привидений!
