Провожая свою невольную гостью, Бестужев поинтересовался:
— Есть ли у вас верный человек, безусловно преданный?
— Да, — Наталья вспомнила Сашиного секретаря, Ванечку Никифорова.
— Пусть сделает то, что сами вы хотели сделать. Найдет Александра Алексеевича и предупредит его, дабы ни за что не возвращался в Петербург, пока дело государево не закончится…
«Ну и что же дальше? — думала Наталья, возвращаясь домой от вице-канцлера. — Что ж… По крайней мере, он защитит меня от Тайной канцелярии». Обида была горькой, ибо преданность своего брата графу Бестужеву Наталья знала, и не в силах была понять, как же это его сиятельство мог начать с ней такую постыдную торговлю? Но что ж с него взять, политик… Впрочем, она ничего ему не обещала, и если господин Фалькенберг все-таки станет предметом ее пристального внимания, то главной причиной тому будет Наденька Прокудина. Наталья сама уже давно ощущала, что от этих двух иностранцев, присосавшихся к прокудинскому дому, исходит серьезная опасность, в первую очередь, — для Надин…
…Наденька в сильнейшем волнении ходила по комнате, отчаянно заламывая по обыкновению тонкие сухие пальцы, и Наталья, сидящая в уже привычном глубоком кресле, скрывавшая внутреннее напряжение за раскованной позой, поглядывала на нее с некоторым опасением: что за сим последует? Бурные рыдания до изнеможения или вспышка слепой ярости, жертвами которой станут фарфоровые безделушки на камине?
— Больше не могу! — говорила Надя. — У меня не осталось никого… Я… я даже… завидую тебе. Ты свободна!
— Не говори так! — нахмурилась Наталья. — Мне завидовать не следует. Без отца, без матери…
— Да зато сама себе госпожа, да куражиться никто над тобой не посмеет! — почти выкрикнула Наденька. — У меня бы лучше отца не было, чем…
Она испугалась, осеклась, и, развернувшись к иконе Богоматери, несколько раз широко перекрестилась. Но тут же вновь вспыхнула:
— Ну так что же? Когда отец родной заставляет от веры отрекаться?!
Тут уж Наталья испугалась:
— Это как же? Или… или головой скорбен стал?
— Касательно головы не знаю, — Надя закусила губу, потом тряхнула серебристыми без пудры локонами и тихо добавила, нахмурившись. — В католичество он перешел. Этот французский монах, или кто он там, его совратил! Бог мой! Граф совсем под его волю попал, ничего не понимает. Меня за этого противного Фалькенберга сватает!
— Как?! — Наталья даже привстала. Сразу вспомнились намеки Бестужева.
— Нищий немец, неведомого роду-племени… Проходимец, по всему видать. Хорошая партия для русской графини! Да не это главное. Немец ведь сам в католическую веру отцом Франциском обращен, так же как отец мой — каждое слово его ловит. Я давно наблюдаю за ними… Боже, долго ли до беды! Но я, поверь, Наташа, не позволю над собой измываться! Не знаю, что сделаю, но не позволю…
В мыслях Натальи все уже выстраивалось рядком да ладком, так как про Фалькенберга она успела для себя кое-что разузнать. Действительно, безродный немец, однако духовником у него — монах-француз. Ладно, чего не бывает на свете. Особого счастья юный Иоганн не нашел в России — богатство в руки не плывет, карьера не складывается. И тут появляется отец Франциск. Здесь ли обратил он лютеранина в католичество, до встречи ли их в России, одно ясно — Фалькенберг играет на стороне Франции против графа Бестужева. А за услуги (такие, например, как компрометация Лопухиных) отец Франциск берется устроить блестящее будущее Иоганна, и добиться этого он хочет посредством графа Прокудина. Прокудин вдвойне ему интересен — как служащий Коллегии иностранных дел и как отец очаровательной дочери, единственной наследницы немалого состояния. И последнее для них, видимо, важнее первого. Да, есть над чем призадуматься. Бедная Наденька! «Ну теперь-то, — подумала Наталья, очень сильно раздражившись, — я и без уговоров почтеннейшего Алексея Петровича займусь вами, господа!» Но тут же вновь поднялось в душе: «Негоже девице из рода Вельяминовых сие занятие!» «А в Тайную канцелярию не желаете, Наталья Алексеевна? Да со всем семейством?» — прозвучал в ушах, будто наяву, вкрадчивый голос его превосходительства генерала Ушакова.
И вдруг Надя спросила:
— А где нынче Александр Алексеевич?
Наталья вздрогнула, — уже в третий раз ее спрашивают про брата! Быстро перехватила взгляд серо-голубых глаз. Прочла смятение и испуг…
— Зачем ты спрашиваешь, Надин?
Надежда быстро отвернулась, растерянно закусывая тонкую губу.
В дверь постучали.
— Надя, открой, — раздался голос Кириллы Матвеевича.
Юная графиня ахнула.
— Что делать? — зашептала она. — Отец не велел тебя принимать!
Наталье, действительно, пришлось сегодня идти к подруге с помощью верной Дашеньки через черный ход.
— Что делать? — пожала она плечами. — Одно — за портьеру.
— Надежда, ты что там копаешься?!
Надя встревоженно покачала головой: отец был не просто не в духе, судя по голосу, он был вне себя. Она инстинктивно перекрестилась и отворила дверь.
— Чего запертой сидишь? — ввалившись в комнату, Кирилла Матвеевич первым делом обшарил все уголки быстрым и каким-то ошалелым взглядом, потом словно забыл об этом и уставился на дочь воспаленными глазами.
— Как же не запираться, — дерзко отвечала Надя, не отводя взгляда, — когда ваши друзья по дому нашему словно по своему расхаживают.
— Ну, ты не очень-то! — нахмурился Прокудин. — С одним из сих друзей ты сейчас же отбудешь в деревню!
— Что? — Надя побледнела. — Что вы, батюшка, изволили сказать?
— То, что ты прекрасно расслышала. Через час появится господин Фалькенберг дабы сопровождать тебя в Прокудино. Меня с вами не будет.
— А… что… случилось? — только и сумела выдавить девушка, совершенно придавленная его тяжелым взглядом.
— Случилось! А чего — тебе знать не след. Собирайся.
— Я не поеду с Фалькенбергом! — голос Наденьки сорвался почти на визг.
— Не сметь мне возражать! — заорал граф. Он больно схватил дочь за руку и притянул ее к себе.
— Ты что, думаешь, я шутки шучу! — задыхаясь, зашептал ей в самое ухо. — Тут дело такое… не до бабьих капризов, ясно, сударушка?! Через час вернусь за тобой. Живо собирайся! Немедля!
Ушел. Надя рухнула в кресло. Зашевелилась портьера, и госпожа Вельяминова выбралась на свет Божий.
— Что это, Наташа, что? — Надя тихо расплакалась, уронив лицо в ладони. Наталья покачала головой.
— Видимо, и впрямь случилось что-то. Мыслимо ли тебе ехать с Фалькенбергом?! Ну да не бойся! Делать нечего, Бог не выдаст.
Но Надя плакала все сильнее и сильнее.
— Я тоже незаметно для Фалькенберга поеду в Прокудино, — шепнула Наталья, склонившись к подруге и вытирая ее мокрые щеки своим кружевным платком. Та удивленно приподняла голову, в светлых глазах сквозь слезы блеснул огонек надежды.
— Не могу же я бросить тебя, Наденька!
Наталья, говоря это, не кривила душой. Но кроме нежелания оставлять подругу одну в столь странном положении, в ней заговорил знакомый охотничий азарт. Ни в коем случае не упускать из вида Фалькенберга! Вслух же она добавила:
— Со мною будет Сенька, — помнишь Сеньку? Настоящий богатырь Илья Муромец. А кроме силушки и умом не обижен. Не бойся, Надин, если этот немец позволит себе непочтительное отношение к тебе…
— Он не позволит, — неожиданно совершенно спокойно, с насмешкой в звенящем голосе перебила Надя. Она нервным, но полным достоинства жестом поправила свои чудесные волосы и продолжила тем же язвительно-ледяным тоном. — Сам господин Фалькенберг мне не страшен! У меня кое-что против него есть… Я боюсь, — и тут голос ее невольно дрогнул и стал глуше, — боюсь отца Франциска.
«Что у тебя есть?» — хотела спросить Наталья, но прикусила губу. Все это ей очень не нравилось…
Глава четвертая
В Любимовке
В Любимовке только и разговоров было, что о Петруше да о Маше. Такой суд-пересуд начался… Барин сразу же по отъезде Белозерова подался к старинному другу Артамону Васильевичу Бахрушину, дабы тоску развеять. Запершись в кабинете хозяина, друзья отдавали должное анисовой и вели разговор по душам.
— Эх, нечего сказать, удружил ты мне, Степан Степанович! Моего, можно сказать, злейшего врага выходил, от смерти спас!
— Да откуда ж мне было догадаться, что племянник родной — злейший враг твой?! Да и не говори… выходил на свою голову, старый остолоп.
— Ты не гляди, что племянник, — хуже аспида. Волком глядит. Того и жди, что изведет.
Любимов подмигнул с хитрицой.
— А правду ли про тебя болтают, что ты батюшке его, мужу родной сестрицы, во Царствие Небесное взойти помог?
— И-и! Что за треп, уж как обидно от тебя-то слышать!
— Ну, прости, брат, я ничего, — принялся оправдываться Степан Степанович. — Это ж сороки-сплетницы на хвосте разносят. А ведь и много чего еще разносят, Артамон Васильевич…
