— А потом будет буря, — в тон ему подхватила Наденька, — и нас накроет огромной волною. Крепко схватившись за руки, мы медленно пойдем ко дну… и туманные острова Альбиона так и не дождутся великолепного русского посла с его госпожой посланницей.
Александр засмеялся.
— Однако ты очень мрачно настроена сегодня, звезда моя!
— Просто я не хочу расставаться с тобой! Сашенька, я готова плыть с тобой под парусами, готова мчаться с тобой хоть на край света… я хочу быть рядом. А ты, едва явившись, тут же ускользаешь. Ты все знаешь обо мне, я о тебе — почти ничего.
— Но подумай, легко ли мне? Твой отец считает меня своим врагом…
— А так ли это? Вот, ты опять молчишь.
— Да. И поэтому я хочу расстаться с тобой до тех пор, пока мы не сможем обо всем говорить открыто.
— Но почему ты против того, чтобы сестра твоя знала, что мы любим друг друга? Хоть с ней я могла бы говорить о тебе!
— Не сердись, Наденька. Я не хочу, чтобы Наташа становилась посредницей между нами. Есть что-то неправое в наших свиданиях. В любви все должно быть открыто и честно. Любовь — не политика. Да, я опять ускользаю. Пора. Меня сейчас ждут… очень ждут.
Камеристка уже ожидала у двери, она вывела Александра черным ходом, как делала не раз. Надя, забившись в угол дивана, торопливо отирала слезы…
Наталья приказала себе не поддаваться отчаянию, не тосковать, не лить слез. Она занималась обыденными делами, и со стороны казалось, что все хорошо, но так только казалось. Иногда у девушки возникало ощущение, что она проваливается в сон, продолжая делать то, что привычно, отдавая распоряжения по хозяйству, словно заведенная кукла. В свет она не выезжала и несколько дней вообще никого не видела. Александр уехал, до того забежал попрощаться, выпросил у сестры богатый полушалок, что хотела она подарить на день ангела любимой горничной.
— Я Матренушке подарю, сейчас уж некогда что-либо еще искать.
Матренушка была их няней, Саша нежно ее любил.
— Так ты едешь в Горелово?
— Не знаю, душа моя, как сложится.
А потом они поссорились. Александр советовал и сестре покинуть столицу, Наталья отказывалась, утверждая, что Надя тогда останется совсем одна.
— Но ведь тебе может грозить опасность! А Наде — нет.
— Никакой опасности нет и для меня.
Брат настаивал, Наталья возражала. Александр знал, что сестру не переупрямить. Была минута, когда он с отчаянья решил остаться. Но тут же встало перед мысленным взором несчастное лицо Петруши, лучшего друга — самое несчастное лицо, какое он только видел! Ох, как же он, Александр Вельяминов, запутался…
С сестрой помирились. Она перекрестила его, он умчался… И Наталья осталась одна.
Дядя тоже вдруг куда-то исчез. Племянница почти не замечала его отсутствия. Выбралась в церковь. Карета катилась по грязи — мощеные улицы были роскошью для молодого Петербурга. Наталья ездила в церковь бедную, даже убогую, со скудным убранством. Здесь почему-то легче было молиться. Немолодой батюшка, служивший усердно, выглядел при этом постоянно усталым, и во всей его скорбно согбенной фигуре ощущалась немощь. Он очень нуждался, и Наталья всегда щедро жертвовала на храм.
Среди прихожан чувствовалось какое-то напряжение, словно что-то случилось, словно война… Наталья почти машинально отметила это в уме, но много думать об этом не сочла нужным.
Через несколько дней, стоя у окна в своей комнате и глядя на роскошь сада, Вельяминова услышала за дверьми странный шум, ругань, потом женские всхлипывания… Двери растворились с треском, и девушка увидела вовсе незнакомого молодого человека в мундире Измайловского полка, входящего к ней без церемоний.
— Вы будете Вельяминова Наталья Алексеевна?
Не в силах слова вымолвить от неожиданности, Наталья коротко кивнула.
— Сударыня, вы арестованы!
За спиной офицера появилось двое солдат. Вельямнова молча смотрела на них, и лицо ее ничего не выражало.
— Очнитесь, сударыня! — произнес офицер почти сочувственно. — Это распоряжение его превосходительства генерала Андрея Ивановича Ушакова.
Вот тут ее губы дрогнули, а щеки залило румянцем. Девушка медленно повторила:
— Ушакова…
В черных глазах загорелся опасный огонек.
Наталья сделала несколько шагов в сторону солдат, потом вдруг резко отпрянула к комоду, и в руке ее оказался пистолет.
Если бы измайловец сделал хоть шаг навстречу — она бы выстрелила, несомненно. Но парень был опытен, он замер, спокойно глядя на девушку, и секунда безумия миновала. Наталья молча стояла с пистолетом в руке.
— Уберите, — мягко посоветовал офицер. — Вы не возьмете греха на душу и не застрелите людей, ни в чем не повинных, которые только выполняют приказ.
Наталья не двигалась, но по выражению ее лица измайловец понял, что она колеблется, не знает, что делать, однако уже не выстрелит.
Тогда он достал свой мушкет.
— Я повторяю: вы арестованы! Извольте следовать за мною.
Ушаков. Он был ей знаком. Он был слишком знаком ее бывшему жениху Петруше, чтобы Наталье не знать, что это за человек и, главное, что стоит за ним…
Вспомнился один из первых балов по приезде в Петербург. К юной красавице подошел тогда старик, величавый, в котором все — от манжет до блестящих солнечными зайчиками пряжек на туфлях — отражало его значимость и чувство собственного достоинства. Старик был очарователен, он в совершенстве знал правила обхождения с дамами. Наталья весело танцевала с ним, ответив на его приглашение.
Увозя сестру домой после бала, Александр произнес тогда с усмешкой:
— Хороший у тебя был кавалер.
И усмешка эта Наталье очень не понравилась.
— О чем ты? — спросила она сухо.
— Андрей Иванович Ушаков, его превосходительство… Неужто не слыхала?
— Ушаков? Знакомо что-то…
— Еще бы. Если б во времена Государя Петра Алексеевича вздумали бы отметить в государстве Российском самых неподкупных служак, Андрея Ивановича, уверяю, не миновали бы. Царь Петр вывел его из бедноты, сделал незаменимым. Он и служит уже не один десяток лет. В Тайной розыскных дел канцелярии. Причем — удивительно! При Анне Иоанновне генерал Ушаков отправлял на дыбу и в Сибирь сторонников Царевны Елизаветы Петровны, когда же Царевна стала Царицей, он, вопреки всему, не только не отправился в ссылку заодно с верными служаками старого царствования, но и до сих пор остается незаменимым. Ему все равно, какому Государю или Государыне служить. Главное, чтобы в вверенном ему хозяйстве, сиречь государстве Российском, был полный порядок. Да расспроси Петрушу, он тебе порасскажет…
Разговор с братом запал Наталье в память.
И вот он перед ней. Вернее — она перед ним. Старик как старик, несмотря на важность. Морщинистое лицо, пытливые глаза. Полноватый, в генеральском мундире со звездой. Он посмотрел на вошедшую под конвоем девушку и вдруг тихо улыбнулся кончиками губ. Тут же с лица Натальи исчезло наигранно-горделивое выражение, она растерянно оглянулась. Дверь за спиной издала глухой звук, и Вельяминова оказалась наедине с начальником Тайной канцелярии, о котором по Петербургу ходили дурные слухи. Впрочем, подобные слухи непременно сопутствуют столь щекотливой должности — они неотъемлемы от нее, как и высокий чин. Как и, впрочем, наличие острого ума, коим Андрей Иванович обладал несомненно. Ум и проницательность отражались в его небольших глазах, увидев Наталью во второй раз в жизни, он уже мог бы похвалиться перед ней, что полностью понимает ее натуру.
Итак, они остались наедине. Почти наедине — так как за столиком у стены скромно примостился тихий человечек, в котором не было совершенно ничего, что могло бы побудить Наталью обратить на него внимание.
Генерал пригласил девушку присесть — тем же светски-разлюбезным тоном, каким на памятном балу приглашал на танец.
Она опустилась на стул. Пышные юбки громко зашуршали. Андрей Иванович внимательно рассматривал невольную гостью своего родного учреждения.
— Вы слишком взволнованны, понимаю, — едва ли не промурлыкал он. — Но не бойтесь, нам предстоит лишь беседа… от которой зависит ваша дальнейшая судьба, Наталья Алексеевна.
И снова молчание, и пронзительный взгляд начальника Тайной канцелярии. Девица Вельяминова хорошо запомнилась Ушакову с бального знакомства. Он насмешливо улыбнулся, вспоминая, как бушевал вчера Лесток! «Я дал слово господину Фалькенбергу! Да и зачем вам эта девушка? Какой от них от всех прок, от этих жеманных дур?!»
— Я что-то в ней жеманную дуру не разглядел, — пожал тогда плечами Андрей Иванович. — А вот показания ее могут оказаться ценными. Если от нее не будет проку, тогда, конечно же, отпустим.
Лесток был раздосадован, и гордость его весьма страдала.
— Вы не подумали — а ежели вся семейка в сговоре? — продолжал генерал-аншеф. — Где сейчас Александр Вельяминов, можете сказать? Не забывайте, кому сей господин усердно служит!
