Полковник генерального штаба Франтишек Моравец всегда в назначенный день лично контролировал выполнение задания. Сидя со своими ближайшими помощниками за столом для совещаний, он передавал адъютанту разные поручения, уточнял, что надо сделать. И господа офицеры до упаду смеялись, когда он вдруг окликал уходящего адъютанта:
— Да, чтобы не забыть. Кто-нибудь уже назначен? Кто сегодня пойдет... во имя родины?
— Поручик Н.
— Он получил инструкции?
— Разумеется. Согласно приказу.
...Ну, а что те двое?
Они все еще были незнакомы, хотя у них оказалась общая судьба: Кубиш и Габчик стали: взводными командирами. Они были мобилизованы в сентябре 1938 г. (В самых секретных и надежных немецких донесениях сентябрьская мобилизация была оценена как доказательство боевого духа и единства чехословацкого народа.) Но вот оба, как и тысячи других, со стыдом и болью покинули в сентябрьские дни укрепления на чешско-немецкой границе, отдав их без боя гитлеровской армии. Они думали, как и тысячи им подобных: мы обмануты, преданы! Многие плакали от ярости. Нам должны позволить сражаться!
Конечно, конечно, как говорит господин полковник, каждый, что может, — на алтарь отечества.
...8 марта 1939 г. (президент Бенеш в то время стриг купоны и читал в американских университетах лекции о демократии) полковник Моравец получил очень важные сведения. Он составил об этом письменное донесение, которое позволяет нам восстановить картину тех бурных дней и заглянуть за кулисы событий. Их никак нельзя причислить к славным страницам чехословацкой истории.
«Агентурным путем», «из превосходно информированного источника, исключающего возможность ошибки или преднамеренной провокации» (очевидно, речь идет о Пауле Тюммеле), ему стало известно (это вскоре было подтверждено и другими информационными данными) о том, что гитлеровская Германия предполагает 15 марта положить конец уже основательно урезанной чехословацкой независимости и оккупировать нашу страну.
Моравец моментально подал рапорт начальнику генерального штаба генералу Фиале.
А что же генерал Фиала? У него задрожали руки, и он, заикаясь, пробормотал, что не может докладывать сам, и попросил Моравца, чтобы тот пошел с ним...
Таким образом, мы попадаем на заседание кабинета министров, в общество государственных мужей, которым было доверено руководство страной. Сейчас они выслушивают, какая судьба уготована этой стране. Выслушали...
Ротмистр Йозеф Валчик
Но предоставим слово документу.
«Хвалковский сказал: — Господин полковник, я знаю, вы хороший разведчик и у вас самые лучшие намерения. Но на сей раз ваши агенты донесли вам полную бессмыслицу. Если бы должно было произойти то, о чем вы говорите, то это прежде всего стало бы известно в первую очередь мне, как министру иностранных дел. Успокойтесь и приносите нам в будущем лучшие вести. А эти могли бы только вызвать панику и беспорядок».
Моравец обратился к обоим министрам-генералам: Элиашу и Сыровы, бывшим легионерам. Второго из них, одноглазого героя Зборова, считали чуть ли не Жижкой. Но ни один из них не поверил сообщению, а Сыровы заявил, что, по имеющимся у него сведениям о военных планах Германии, в настоящее время нельзя всерьез говорить об оккупации страны.
«Министр Гавелка, который не участвовал в дебатах, а только слушал, позвонил из другой комнаты доктору Черны, советнику посольства в Берлине, и спросил его, что нового в Берлине, не заметно ли каких-нибудь признаков враждебного к нам отношения со стороны немецких правительственных кругов. Д-р Черны ответил, что в Берлине все спокойно, что немецкие чиновники относятся к нашим представителям очень любезно и что нет никаких признаков, свидетельствующих об ухудшении отношения немцев к Чехословацкой республике».
Этого было вполне достаточно, чтобы господам из генерального штаба намекнули, что пора прощаться.
А в генеральном штабе?
Первый заместитель начальника штаба генерал Миклик пожелал побеседовать с Моравцем с глазу на глаз. Может быть, он хочет дать ему секретные указания, важные инструкции, хочет его толкнуть на какой-нибудь отважный шаг? О чем думает господин генерал в эти тревожные минуты?
Он затащил Моравца в темный угол коридора и прошептал:
— Полковник, я прошу у вас совета. У меня в банке 6 тысяч крон. Как вы думаете, оставить их там или взять, чтобы иметь деньги при себе?
И Моравец понял, что действовать надо самостоятельно. Вскоре после неприятного разговора на заседании кабинета министров его навестил майор Гибсон, офицер связи английской секретной службы. Безупречно одетый джентльмен, также безупречно умевший всегда себя держать, имеет честь сделать безупречное предложение: он получил указания из лондонского центра, в которых говорится, что английская секретная служба «весьма заинтересована в том, чтобы сохранить дееспособность чехословацкой разведки и после оккупации Чехословакии» и предлагает ему, Моравцу, «гостеприимство и все условия для дальнейшей работы против Германии».
Оба офицера быстро договорились. Никто из корректных партнеров ни словом не обмолвился о том, о чем оба они отлично знали. С этого момента Моравец, и раньше связанный с англичанами, официально куплен и переходит на службу к ним.
Только ли Моравец?
Под личным наблюдением полковника его персонал рассортирует документы, секретный архив разведывательного отдела чехословацкого генерального штаба и самое важное уложит в ящики, запечатает их и отвезет на хранение в британское посольство.
14 марта на Рузыньском аэродроме приземлился английский самолет. Десять господ в штатском с большими чемоданами осмотрелись, минуту постояли. Запечатанные ящики уже погружены, господа садятся в самолет. Пропеллеры завертелись, один из господ вышел из кабины и нервно посмотрел на маленькое здание аэропорта. Никого. Он снова быстро поднялся по трапу. Дверца захлопывается, самолет поднимается и берет курс на запад.
В самолете сидят майор Гибсон, полковник Моравец и еще десять человек. Там еще сидят — извините! — там еще лежат те самые ящики. Десять господ в штатском — это специально отобранные офицеры разведки, нужные для поддержания связи и для использования антигерманской сети чехословацкой разведки. Вернее, отныне британской секретной службы.
Их тут десять. Одиннадцатый офицер, который должен был лететь, отсутствует. Сначала его ждали, потом начали беспокоиться, и когда кто-то высказал вслух то, о чем думали все, — а не пронюхала ли чего-либо немецкая разведка, не западня ли это, — его больше не ждали ни минуты.
Но это не была западня. Офицер прощался с родиной у одной дамы, которая кроме иных достоинств имела еще запасы доброй сливовицы. Он пришел в себя, черт возьми, только на полчаса позже, чем следовало. В ту самую минуту, когда самолет поднимался в воздух, он подгонял шофера такси, и так мчавшегося с невероятной скоростью. И все же он не увидел на небе даже точки вместо исчезающего самолета.
Что ему оставалось делать? Он вернулся к сливовице. А когда пришел в себя вторично, пражские улицы были заполнены серыми мундирами вермахта.
Его коллеги в это время уже отдыхали в лондонском отеле.
...А что же те двое, Кубиш и Габчик?
Они еще не знакомы, хотя их судьбы похожи на судьбы тысяч других парней их возраста. Все они пережили капитуляцию и оккупацию как личный позор. И, как многие, они решали: оставаться ли им здесь? Нет, надо сражаться. Говорят, за границей формируется чехословацкая армия.
И, подобно тысячам других парней, они бежали за границу. В сумке за спиной — самые необходимые вещи и еда на пару дней, которую собрала мать. Это побег через несколько границ. У Остравы границу переходили тысячи людей, она еще не была неприступной. Переводила через границу молодая девушка в белом свитере. Каждый вечер она уходила в поле в обнимку с новым парнем, а потом возвращалась одна. Когда проходил патруль, она шептала: «Прижмись ко мне, целуй меня! Когда они пройдут мимо, иди вперед, до конца того поля, потом направо, по направлению к одноэтажному домику. Поцелуй меня еще. От домика дорога ведет через ложбину, а там — все. Иди, иди, счастливого пути». Скольких мужчин перецеловала она таким образом, прежде чем перевела их через границу. Потом ее схватила полиция. Говорят, над ней надругался целый караульный взвод, прежде чем ей — живой или мертвой? — пустили пулю в висок.
Но Кубиш и Габчик к тому времени уже находились, как и тысячи других, в эмигрантском центре. Они хотели сражаться.
Вы правы, господин полковник; каждый, что может, — на алтарь отечества.
...Это письмо д-р Эдвард Бенеш получил в США, куда он скрылся после своего ухода с поста президента. «Денежки в карман, уложил чемодан и — за океан» — так комментировала народная поговорка трагический крах упрямо отстаиваемой Бенешем в течение многих лет внешней политики, направленной на союз с западными державами и погребенной мюнхенским сговором в сентябре 1938 г., когда Англия и Франция согласились, чтобы пограничные районы Чехословакии отошли к гитлеровской Германии.
