— Это муниципальная собственность, — уточняет Хакстейбл, не оборачиваясь.
Стен уже у двери гостевой комнаты. Он входит внутрь, Хакстейбл — за ним.
И вот они уже все втроем стоят на "островке" внутри рельсовой петли. Стен делает резкий шаг, и викторианская леди с зонтиком исчезает под его резиновой подошвой, раздается едва различимый хруст.
— Что же вы делаете? — лепечет Чарли.
— Вам придется возместить убытки за порчу имущества, — говорит Хакстейбл, изучая любовно нарисованные на стене деревья и долины. — Это нарушение правил. Однозначно.
Стен хватает электровоз фирмы "Эндрю Барклей"[32] и тепловоз узкоколейки.
— Неужели все это действует?
— Разумеется, — говорит Чарли.
— Это что же, настоящий паровой двигатель?
— Нет, — говорит Чарли, и в голосе его проскальзывает еле заметное сожаление. — Хотя можно было бы. Но я не могу себе позволить. То, что называют "насыщенным паром". Натуральный миниатюрный двигатель, работает на бутане. Но один он, даже без корпуса, стоит почти пятьсот фунтов. Мне это не по карману. Ну а если вы хотите посмотреть, как действуют эти двигатели…
— С насыщенным паром или без пара, все равно существует опасность возгорания, — говорит Стен, переворачивая моторчик.
— Если брать всю систему в целом, то да, риск пожара налицо, — вторит ему Хакстейбл. — Это ваше сооружение слишком… слишком… — Он хмурится и вопрошающе смотрит на Стена.
— …большое, — с важным невозмутимым видом подсказывает тот.
— Большое, — вторит ему Хакстейбл. — Именно. Игрушки, конечно, дело хорошее, мы не против, но…
— Это не игрушка, — перебивает его Чарли.
— Игрушки, — повторяет Хакстейбл, — мы допускаем, в разумных пределах, разумеется…
— Это мой дом, — снова напоминает Чарли. — И прошу немедленно его покинуть, — добавляет он, хватая Хакстейбла за лацкан, но этот нахал тут же его отшвыривает.
— Мы с вами еще разберемся, — обещает Хакстейбл.
Уходить он явно не собирается и что-то усердно строчит в своем блокноте. Стен загораживает коллегу от Чарли собственным могучим телом. В руке его снова со знакомым шлепком — бамц! — оказывается гаечный ключ.
— Вы напрасно побеспокоили администрацию, — говорит Стен, — У вас тут никаких поломок.
— Убирайтесь! — грозно рычит Чарли.
Хакстейбл и Стен уходят, всем своим видом демонстрируя, что они делают это по собственной инициативе, Чарли идет за ними. На глаза ему попадается искореженная викторианская леди и разодранный в клочья зонтик. Хакстейбл оборачивается.
— Я смотрю, вы перевесили дверь. Вам придется возместить…
— …убытки, — заканчивает фразу по-прежнему невозмутимый Стен.
Чарли рассматривает изувеченную фигурку.
— Я потратил на нее два дня, — говорит он скорее себе, чем этим типчикам, которые наконец перестали мозолить ему глаза. Он выжидающе прислушивается: вскоре хлопает входная дверь.
Чарли кладет в согнутую ковшиком ладонь крохотные останки и бредет в спальню. По дороге нечаянно наступает на рельс, и снова раздается слабый хруст. Но он не обращает внимания. Оказавшись в коридорчике, он взмахивает стиснутым кулаком.
— Это мой дом!
Автомат на вертушке все это время исправно повторял изумительные каскады обволакивающих звуков, снова и снова.
Чарли идет в гостиную, там он аккуратно кладет пассажирку на стол, рядом с выдохшимся "Асти Спуманте". Потом хватает бутылку и прямо из горлышка допивает остаток. Спина у бедной леди разлетелась на мелкие кусочки, о починке не может быть и речи.
Морин сидит в среднем кресле, всего их в салоне пять. В руках у нее три журнальчика, чтобы нескучно было потом ждать, пока подействует краска. "Она", "Женщина" и "Космополитен".
Усевшись в это кресло, Морин вдруг остро осознала, что сотворило с ней время, прошлось по ней, как грубый наждак. Ярко освещенные зеркала безжалостны. Только сегодня она отчетливо увидела, какой дряблой стала ее кожа, надо же, вся серая. Рассматривая себя, она нащупала новую язвочку на языке и слегка прикусила ее зубами. А Мари-Роз — Морин ходит к ней уже десять лет — все болтает и болтает. Вообще-то ее зовут Элси. Обновление и освежение облика должны совершиться с помощью розоватого месива, которое невероятно напоминало салат-коктейль из креветок. Вообще-то Морин просила Мари-Роз постричь и покрасить ее под Сью Эллен из "Далласа".
Морин сидит на строжайшей диете, но Мари-Роз говорит, что лучше диеты комбинировать. Говорит, весь фокус в том, чтобы соблюдать баланс между белками и углеводами. Продуктами с грубой клетчаткой уже никого не удивишь, все эти игры с калориями — вчерашний день. Сама Мари-Роз похудела за неделю на пять фунтов, Морин считает, что это — невероятное достижение. А от ее собственного сидения на диете толку почти никакого — только сводит от голода живот. Сама она похудела на три фунта, но ее постоянно мучают газы, перепады пульса, и еще ей жутко опостылела вареная фасоль. Чарли тоже уже ворчит.
После своего страстного пассажа о пользе смешанных диет Мари-Роз умолкает. Она совсем на чуть-чуть моложе Морин, но одевается как девчонка. Сегодня на ней плотно облегающее боди, юбочка в складку, белые мокасины, отделанные цветными стеклянными бусинами. Сексуальность прямо-таки хлещет из нее, окутывает дразнящим облаком.
Вот это женщина! Запросто управляется с салоном, который, между прочим, ее собственность, и такая милая, дружелюбная. Морин все это страшно нравится, но она и представить не может, что и сама могла бы стать такой же деловой. Мари-Роз направляется к другой клиентке, покончив с волосами Морин, которые теперь у нее не каштановые, а почти красные, мокрые пряди зачесаны вверх, к макушке.
Положив руки на подлокотники, Морин изучает журналы. " Женщину" она уже прочла, а "Космополитен", пожалуй, не для нее. Она начинает листать журнальчик "Она".
Этот крупноформатный журнал здорово преобразился: с памятных ей невинных кулинарных рецептов и коротеньких любовных рассказов он переключился на проблему оргазма и способы его достижения… А способы самые экстравагантные. Среди прочих — оральный вариант. Морин прочла свой гороскоп. Так, какие-то сильно запоздавшие перемены. Самый лучший друг здорово ее разочарует. Главное — сохранять самообладание, несмотря на теперешние проблемы, ибо постепенно они разрешатся. На этой строчке к ней подошла Мари-Роз.
— Как там Мэг?
Мэг — владелица мотеля "Перекресток".
— По-моему, зря она так обиделась на Сэнди, — говорит Морин. Сэнди — это сын Мэг, он инвалид. — Он просто сказал то, что думает.
— Ты тоже иногда чересчур честная, — говорит Мари-Роз, изучая корни ее волос.
— Он что, правда инвалид? — спрашивает Морин.
— Кто? Сэнди? — переспрашивает Мари-Роз.
— Ну да. Ведет-то он себя нормально?
— He знаю, — отвечает Мари-Роз. — Думаю, вполне.
— Мэг нужно держаться, не раскисать, правда? — говорит Морин.
— И нам с тобой тоже, а? — усмехается Мари-Роз. — Таков наш женский удел. По-моему, можно смывать.
— Я ее обожаю, — продолжает Морин. — Наверное, это здорово — иметь собственный бизнес.
— Учти, это отнюдь не всегда шампанское и деликатесы в банкетном зале, — говорит Мари-Роз, мягко закидывая голову Морин назад, над раковиной.
— Вот и у тебя все получилось, ведь так, Элси?
Она умолкает, почувствовав, как пальцы Элси напряглись и стали более жесткими.
— …Мари-Роз?
— Не скажу, что это было просто, — говорит Мари-Роз, направляя струю воды за ухо Морин. Вода слишком горячая, Но Морин стесняется пожаловаться. Когда тебе запрокидывают голову, почему-то делаешься очень покладистой.
— Я понимаю. Но все равно…
Морин вдруг замечает, что Мари стоит выпрямившись, воинственно упершись кулаками в бока.
— Почему ты не найдешь себе работу, ведь Роберт с вами больше не живет?
Она наклоняется над Морин и смазывает ее волосы бальзамом "Эльсэв".
— Не думаю, что это понравится Чарли.
— Ну и что с того?
— Ты не знаешь, какой он у меня. И вообще, что я смогу делать?
— Что-нибудь да сможешь. Ты ведь не дура какая-то, мм?
— О, не думаю, что я могу рассчитывать на что-то приличное…
— Чушь собачья.
— Иногда я просто умираю от тоски, — признается Морин.
— У тебя слишком много свободного времени.
— Вообще-то всегда есть чем заняться. Ты не представляешь, сколько дома всяких дел…
— Можешь сесть прямо. Только не дергай головой. Отличненько. То что надо. Как тебе?
Оттенок получился более яркий, чем ожидала Морин, но вполне симпатичный. Седые подпалины, которые все больше и больше бросались в глаза, совершенно исчезли. Она одобрительно кивнула.
