Будучи принцем де Леоном (титул, который носили старшине сыновья в роду Роанов), будущий герцог Ален-Шарль-Луи женился в 1877 году на совсем молоденькой Эрмини, дочери маркиза Вертейяка, предки которого управляли Перигором и дали королю и даже Наполеону I — целую серию великих воинов. Единственная наследница, она обладала крупным состоянием, которым ее супруг, ставший депутатом от Морбиана, сумел распорядиться с мудростью, не исключавшей щедрость. Так был приобретен великолепный особняк на бульваре Инвалидов, построенный в XVIII веке Броньиаром, в котором герцогиня собрала не только все содержимое Готы, но в который также приглашала каждый четверг, в 5 часов, всех парижских неизвестных молодых авторов, более или менее изголодавшихся молодых поэтов, начинающих художников и — о! как это трудно — начинающих литераторов. В то же время она приглашала членов Французской академии[4], издателей, журналистов и других известных людей, но только способных помочь ее протеже. Всей этой публике она предлагала обильные и вкусные полдники, которые, несомненно, играли свою роль в том, что «бессмертные» позволяли втянуть себя в подобные мероприятия. Герцог был большим гурманом, а у герцогини был прекрасный шеф-повар. Приветливость и любезность этих встреч вызвали ироническое вдохновение у Анри Рошфора, который однажды заявил «Гостиная герцогини де Роан — это улица под крышей».
В числе прочих там стал бывать поэт, появление которого явилось личным вкладом герцога. В те времена дамы, если они не принимали у себя дома, к вечеру возвращались домой и перед тем, как готовиться к ночным выездам, устраивались в малой гостиной, в домашних платьях. Они принимали нескольких постоянных друзей, которые приносили им свежие новости и самые последние сплетни. Эти вечерние посетители принадлежали в основном к мужскому полу. У каждого из них было свое, предназначенное только для него, кресло или пуф, столик, на который он ритуально клал цилиндр, трость и перчатки. Они знали, что, приехав в определенное время, могут рассчитывать на несколько минут приятного тет-а-тет, в которые была возможность предаться радостям «умственного обольщения». Поэтому они терпеть не могли, когда встречали кого-нибудь еще в «свое» время, особенно, если тот не принадлежал ни к их клубу, ни к их обществу. «Они сверлили его глазами, как берут на прицел приговоренных к смертной казни во рву Венсенского замка» — уточняет Габриель-Луи Прэнге, добавляя: «Случалось даже, что новичок, не зная здешние нравы и обычаи, имел дерзость сидеть на мягком пуфе большого сеньора и даже положить перчатки, шляпу и трость на столик, предназначенный для самых иерархических почестей».
Именно это и произошло, когда однажды вечером герцог де Роан наносил свой ежедневный визит прекрасной мадам Джоан Балли. Он увидел у нее совсем молодого человека, искрящегося от вдохновения и чувств, комфортабельно расположившегося на его месте Герцог начал было злиться… потом успокоился. Маленький молодой человек был Жан Кокто, который вскоре появился на бульваре Инвалидов… герцогиня была не из тех женщин, которых могли смутить анекдоты подобного рода. Они с супругом, кстати, были очень дружны, и пять их детей скрепляли семью; два сына: Жоселен, который будет герцогом де Рваном и депутатом от Морбиана, но, погибнет в сражении в 19,16: году, и Жан, женившийся на мадемуазель де Талюэ-Руа; и три дочери, которые будут не менее знатными: Мари, принцесса Люсьен Мюра, затем графиня Шамбрэн и посол в Риме; Анна, вышедшая замуж за графа де Талейран-Перигора, и Франсуаза, будущая герцогиня де Караман.
Осенью семья перебиралась в замок Жоселен, чтобы продолжить блестящую парижскую жизнь с оттенком интимности, которая, несмотря на блеск, нормальный для герцогского дома, ничем не напоминала крайности хаотичного существования в Шомоне. Чтобы убедиться в этом, достаточно последовать за нашим другом Прэнге, который испытывал к Эрмини уважение, пронизанное любовью, за чуткость, которую она проявила, когда умерла его мать:
«Вы сходите с поезда на вокзале Плоермеля. Здесь вас ждет большая коляска, запряженная белыми почтовыми лошадьми, хвосты которых развеваются на ветру, с одетыми в зеленое и красное кучером и форейторами. Одиннадцать километров по ландам и рощам преодолеваются на полном скаку… В Жоселене вы находите самый семейный и дружеский прием. Герцог и герцогиня всегда встречают и приветствуют вас. После этого метрдотель проводит вас в вашу комнату, где ждет выездной лакей, закрепленный за вами на все время пребывания в замке. Он распаковывает ваш багаж, убирает одежду… Герцог де Роан, очень пунктуальный, придавал большое значение точности и не терпел малейших опозданий к столу. Обед додавался в полпервого, полдник — в пять часов и ужин — в восемь. Для — ужина, как и во всех других замках, женщины надевали вечерние декольтированные платья, а мужчины — смокинги. Иногда на полдник старые элегантные господа облачались в дневные смокинги из синего, пунцового или черного бархата. Метрдотели были в черной форме, а лакеи в зеленой и красной. Только в исключительных случаях прислуга надевала торжественные ливреи. При мне это произошло в Жоселене два раза, первый раз в 1903 году во время пребывания в замке эрцгерцога Карла Гамбургского, совсем молодого человека, который позже женился на принцессе Зите де Бурбон-Пармской и стал императором Карлом. А второй раз, это было в честь L.L.A.A.R.R. графа и графини д'Э, урожденной императорской принцессой Бразилии… Ничего не было красивее в Жоселене ужина в этой огромной столовой с каменными стенами, просторном средневековом зале, где статуя коннетабля де Клисона стояла напротив гранитного камина с расписанными яркими красками скульптурными изображениями герба Роанов. В нем адским пламенем пылал целый лес дров…».
Среди постоянных гостей Жоселена можно было встретить двух самых остроумных людей того времени, хотя и совершенно различных по направленности ума: один из них маркиз де Моден, внук пажа Людовика XV, обладал убийственным юмором, другой — аббат Мюгние — был викарием аристократического прихода Святой Клотильды и отвечал за все легкомысленные души Сён-Жерменского предместья.
Несмотря на поношенную сутану, большие башмаки и круглое крестьянское лицо, увенчанное копной рыжих волос, аббат ужинал в высшем свете не менее часто, чем наш друг Прэнге. Он иногда приезжал в Жоселен из замка Комбур, где летом находил пристанище у графини де Дюрфор.
Он был близкий друг Роанов, которых исповедовал, и для него всегда было готово место за столом. Как-то вечером на большом ужине его соседкой была дама далеко не первой молодости, которая выставляла напоказ на тощей груди под глубоким декольте роскошный брильянтовый крест. Когда все стали выходить из-за стола, кто-то спросил аббата:
«— Вы видели крест?
— Нет, — ответил тот, — я видел только Голгофу…».
В другой раз, когда герцогиня Эрмини тихонько упрекала его за отвращение, которое он испытывает к проповедям с кафедры, он ответил: «Госпожа герцогиня, Бог дал священникам слово, но он никогда не просил, чтобы они залезали в подставку для яиц, сея его».
Что касается маркиза де Модена, его высказывания слишком многочисленны, чтобы перечислять их все. Иные из них слегка отмечены жестокостью, присущей старому режиму. Так, богатому выскочке, которому отец собирался дать дворянство, спрашивавшему у него совета по поводу выбора девиза, де Моден ответил с жестокой улыбкой: «Его не надо искать: «Безродный!».
В другой раз, когда он только что отпраздновал свое 90-летие, во время обеда в Жоселене ему очень надоедал молодой человек с прогрессивными идеями, который хотел от него признания их обоснованности и необыкновенной ценности. Через некоторое время, выведенный из себя, маркиз встал: «Извините меня, месье, но я еще слишком молод, чтобы интересоваться политикой…».
Отмечал замок и все местные праздники городка и его окрестностей. Тогда здесь собирался весь ослепительный цвет бретонских костюмов, расшитых золотом и серебром, кружевных головных уборов, волынщиков с шотландскими и бретонскими волынками. В большом парке устраивали танцы, и это зрелище было достойно зрелища светских вечеров. Пользуясь случаем, герцог и герцогиня показывали, что они бретонцы до мозга костей, и не упускали случая запеть вместе с приглашенными «Bro Goz ma radou», который является в какой-то степени национальным гимном Бретани.
Огород Поншартрена
После смерти подозрительной Паивы, знаменитой куртизанки, родившейся в гетто Москвы, которая, благодаря своей красоте, сумела после многочисленных приключений женить на себе португальского маркиза, потом немецкого графа, ставшего принцем в день, когда он овдовел, красивый замок, построенный Мансаром в парках де Ле Нотр для семьи Фелипо, имя которой стало его названием, перешел, если можно так выразиться, от дьявола к Господу Богу. Принц де Доннерсмарк, ставший нежелательным во Франции после войны 1870 года, продал его знатной даме, которую наш Прэнге называет маркизой Виллеэрмоз — несомненно, офранцуженное Вилла-Хермоза. Она, по его словам, была тайным послом Ватикана в момент обнародования закона о конгрегации.
