Но когда приходила летняя пора и семья уезжала из Парижа в замок, казалось, поднимался занавес, открывая путь к бегству. Это было нечто вроде свободы, радость жизни на открытом воздухе и более близких отношений с родителями.
Молодая хозяйка замка Манже
Молодая Элизабет не знала свою мать, Элизабет де Бово-Краон, которая умерла, произведя ее на свет. Ее отец, профессиональный офицер, не мог брать с собой маленькую дочку в различные гарнизоны и оставил ее на попечение дедушке и бабушке. Но когда Аженор де Грамон снова женился, маленькая Элизабет имела счастье привязаться к своей мачехе. Последняя, Маргарита де Ротшильд, дочь барона Карла из немецкой ветви семьи, вызвала его неудовольствие, выйдя замуж за француза, к тому же христианина, и была вынуждена отказаться от роскошной жизни, которую она вела у Ротшильдов, бывших настоящим феноменом общества, о котором мы поговорим позже. Она согласилась на скромную жизнь, которую ей мог предложить небогатый муж, которого она любила.
Семья жила в то время на улице Франциска I в квартире, «безобразно отделанной обойщиком Пижасу… Что касается умывальной комнаты моей матери, то ею бы не удовлетворилась мидинетка[6] 1926 года: темная антресоль с мраморным умывальником и полосатой коленкоровой занавеской, скрывавшей туалетные принадлежности. Ванная комната была в том же роде…» Несмотря на это семья старалась быть достойной своего положения в обществе. Умирая, принц Бово-Краон завещал своей внучке Элизабет замок Манже, красивое строение в стиле Людовика XIII, расположенное в Сарте, недалеко от Краона, и благодаря этому «достаток семьи увеличился». Наконец, появилось собственное место, где можно было проводить летние дни, во всяком случае, до совершеннолетия или брака молодой владелицы, которая тогда имела бы право жить в нем одна.
Графине Маргарите совсем не нравилось в Манже. Она находила, что замок слишком далеко от Парижа. Действительно, жизнь, которую она там вела, не изобиловала развлечениями. Утром она прогуливала свою собачку по гравию аллей, а после обеда читала старые номера «Обозрения двух миров». Что касается герцога, он занимался землей. Для Элизабет же маленький замок представлял собой рай.
По приезде она начинала с того, что обходила весь замок, приветствуя по дороге портреты своих красивых предков и проверяя, стоит ли «напудренный молодой человек в розовом фраке» на углу рояля. Потом она шла в библиотеку со шкафами, закрытыми на ключ, в которых были свалены романы Жоржа Онета, Поля Бурже и философа Каро. После этого обхода она проводила все свое время только под открытым небом среди «тенистых лесных полян, тропинок, бегущих сквозь рощи, стен, в которых я знала все проломы, чтобы попасть в поля и виноградники!»
В июле, когда все высшее общество отправлялось на воды или в Дьеп, дети семьи Грамон жили в Манже под присмотром прислуги, гувернантки, преподавателя и маленького мопса.
«Я уезжала на маленькой коляске в лес, где читала, зарывшись в скирду или устроившись на полянке рядом со сверкающим источником. Позже я прочитала здесь «Понедельники» Сент-Бёва и в этом темном лесу в моей памяти вперемешку сменяли друг друга принцесса Юрсенов, аббат де Берни, Мария-Антуанетта, Жозеф де Мэстр, Бальзак, Вольтер, Сюлли».
Когда Аженор и Маргарита наконец приезжали в Сартр, они все вместе ездили по утрам верхом в лес Берсе, а после обеда за семьей приезжал на коляске управляющий, чтобы сделать объезд ферм, так как нельзя представить себе замок без сельского хозяйства, которое дает ему жизнь. В связи с этим Элизабет де Грамон приводит забавное воспоминание: «Дворы ферм были полны грязи и навозной жижи, которые я стала счищать с ног, перед тем как войти на ферму пополдничать молоком с жареными каштанами: «Не надо чистить их, принцесса, не надо!» — однажды сказал ей работник фермы, для которого наследница принца автоматически имела право на тот же титул.
Естественно, в сентябре-октябре охотились, как, кстати, и везде. Безусловно, не с таким блеском, как в Шомоне или в других ему подобных замках, которые нам еще предстоит посетить. Элизабет обожала свое маленькое владение, где она чувствовала себя по-настоящему дома, и не мечтала ни о чем лучшем, как увидеть в будущем своих собственных детей, резвящихся там. Но судьба решила иначе.
Когда в 1886 году умер барон Карл де Ротшильд, отец мадам де Грамон, положение семьи коренным образом изменилось. На нее обрушился настоящий золотой дождь. Они тут же переехали с улицы Франциска I в просторный особняк, расположенный на углу улицы Шайо и Елисейских полей, купленный у графа Владимира де Монтескью-Фезензак. Герцог де Грамон наконец-то смог вести широкий светский образ жизни, который он так любил. Жена следовала в этом за ним, хотя ее вкусы вовсе не соответствовали такой жизни. Как истинный представитель семьи Ротшильдов, она любила окружать себя редкими и великолепными вещами. Благодаря ей дом был восхитительно украшен и меблирован. Она предпочитала роскошным платьям менее блестящие туалеты, которые больше подходили обществу, которое она любила: обществу писателей, артистов и политических деятелей. Поэтому, несмотря на свое большое состояние, она не вызывала зависти других женщин. «Ее нравы были чистыми, а туалеты простыми, возможно, слишком простыми…»
Быстро возникла необходимость в замке. Мало заботясь о ремонте Бидаш, старинного и благородного владения герцогов де Грамон, отец Элизабет решил построить новый замок недалеко от Парижа: им стал Вальер, воздвигнутый в поместье Мортефонтэн рядом с Сенлисом, с почти такой же роскошью, которую мы еще найдем в замке Фериер, легендарном владении Ротшильдов. Тридцать комнат, каждая с ванной и туалетом, соединенных широкими галереями, не считая просторных гостиных. Кроме того, при замке был конный завод, конюшни, псарня, дом для сторожей, ферма по выращиванию фазанов и оранжерея с орхидеями. Создается впечатление, что в то время мало заботились о выращивании герани или бегонии: только самые дорогостоящие цветы имели право гражданства.
А что же Манже? — спросите вы: Что стало с Манже, дорогим маленьким замком Элизабет с пятью комнатами для гостей и единственной ванной комнатой? Однажды вечером, когда молодая владелица замка читала при свете лампы Виктора Гюго, она услышала, как ее отец говорит, что только что сдал Манже в аренду. Обеспокоенная и, кстати, недовольная, она тут же спросила: кому? Очень аккуратным людям, Монтгомери, из старинной нормандской семьи, которая, как мы знаем, стала английской. Элизабет все же была недовольна: «Что же тогда стоит право собственности, которое было у меня отобрано по воле моего отца? Я почувствовала свою беспомощность, и одновременно мне было стыдно, и я была в отчаянии». Вот так создают феминисток.
Увы, Монтгомери, не особо деликатничая, пересдали замок американцам; которые вели себя в нем, как настоящие вандалы. «Эти ужасные люди не жили в Манже, они загрязняли его. Они устраивали оргии с девицами, развращали округу нелепыми чаевыми. Прекрасная Отеро жила в Манже…»
Когда, уже после того как она вышла замуж и стала герцогиней, молодая владелица захотела снова увидеть свой дом, она его не узнала: старинная мебель исчезла, обивка была грязная и порванная. Тогда она склонилась к мнению своего супруга и согласилась продать замок, никогда не простив того, что сделали с ее любимым домом.
Получив более или менее приличное образование от нескольких странствующих преподавателей, девушки обычно мечтали о замужестве, которое позволяло им наконец жить на взрослый манер. Они, как правило, соглашались на первого претендента, которого им предлагали.
Встречи происходили не в замках — исключая провинцию! — а чаще всего там, что называлось в то время «белыми балами», разновидности матримониальных мероприятий, которые начинались, неизвестно почему, в полночь. Туда привозили девушек на выданье. В свою очередь, молодые люди, решившие вступить в брак, посещали в течение более или менее длительного времени эту «ярмарку невест». Самые прилежные танцоры — которых Элизабет де Грамон называет «полотерами», — были обычно «некрасивые, тщедушные, не умели танцевать, вонзали свои острые коленки мне в ноги, пачкали мои сатиновые туфли… Асы того времени лишь бросали презрительный взгляд на нашу толпу и уезжали в другое место».
Красивая, остроумная, молодая, хорошо воспитанная и очень богатая Элизабет в действительности не нуждалась в этих вечеринках — предложения о браке накапливались у ее отца, по ее мнению, даже в слишком большом количестве. К несчастью, очень независимая, она решила взять дело в свои руки и как-то мимоходом, заметив «красивую внешность» Филибера де Клермон-Тонера, старшего сына герцога с той же фамилией, вышла за него замуж в 1896 году. Это позволило ей кроме всего прочего открыть для себя Бургундию под знаком двух самых величественных замков провинции: Анси-ле-Фран и Танлай. Она не получила от замков какого-либо удовольствия, во всяком случае, это касалось первого, который принадлежал ее свекру и свекрови и в котором те жили. «У меня было впечатление — и я его высказала, что я вошла в подземелье». Подземелье, великолепие которого она, тем не менее, признавала: «Угрюмый и великолепный Анси-ле-Фран близок к совершенству». И трудно ей возразить. Замок, построенный на берегу Армансона, является шедевром, чудом строгой сдержанности. Этот дворец в итальянском стиле состоял из четырехугольника гордых зданий, окружающих восхитительный главный двор. Антуан III де Клермон-Тонер начал строительство замка в 1546 году Болонский архитектор Серлио составил план постройки и следил за работами, внутреннюю отделку осуществлял Ле Приматис. К несчастью, Антуан III не увидел окончания работ, завершившихся около 1622 года. Строители, последовательно сменявшие друг друга, столь скрупулезно следовали директивам двух итальянцев, что, по мнению современников, «можно было сказать, что замок построен в один день, настолько он приятен взору». Как бы там ни было, короли посещали его: Генрих III, Генрих IV, Людовик XIII, а также Людовик XIV, к несчастью, в сопровождении Лувуа, ревность которого успокоилась только тогда, когда он вырвал замок из рук владельца. Клермон-Тонерам пришлось ждать до 1845 года, чтобы возвратить свой прекрасный замок, благодаря Гаспар-Луи, который женился на самой богатой наследнице семьи: Сесиль де Клермон-Монтуазон.
