Палец Люси ткнул в кнопку, дальнейший путь мы проделали в полнейшем молчании.
Едва машина подкатила к нужному дому, Люся резко спросила:
– Ты кто, адвокат?
– Нет, – удивился я. – Отчего вы вдруг так ре-шили?
– На мента не похож.
– Я работаю частным сыщиком.
– Ясно, – кивнула Люся, – я заплачу тебе, вот, сто баксов, держи, хватит?
– Я не совсем понял…
– Езжай в детский сад, – отчеканила Люся, – найди нянечку Ираиду Семеновну и скажи ей, чтобы Соню Харченко на ночь оставили.
– Но…
– Не нокай, – перебила Люся, – меня отсюда сразу не отпустят, а садик работает до шести.
– Неужели вам некого, кроме меня, попросить?
– Точно! Некого.
– А если по телефону…
– Да они трубку не берут!
Я растерялся.
– Ну, если так… Впрочем, нянечка может мне не поверить.
Люся вытащила из сумки блокнот.
– Я записку напишу.
– Хорошо, – сдался я, – учитывая форсмажорные обстоятельства, я выполню вашу просьбу.
Глава 9
Двухэтажное здание садика пряталось в глубине большого двора. Я вошел внутрь пропахшего щами помещения и увидел на стене объявление: «Дети выдаются родителям только в трезвом виде». Вот и гадай после этого, что имела в виду администрация. То ли пьяных воспитанников тут оставляют на ночь, то ли родители обязаны являться сюда трезвыми.
– Дядя, ты чей папа? – тронуло меня за штанину крошечное ангелоподобное существо.
Вместо того чтобы ответить: «Ничей», я присел на корточки и спросил:
– Скажи, солнышко, где можно найти нянечку Ираиду?
– Она на кухне, – сообщило дитя, – чай пьет, с печеньем. Если мы чего не съедаем, это потом нянечка скушает.
Я улыбнулся и пошел по длинному коридору, в который выходило бесчисленное множество белых одинаковых дверей. Нянечка нашлась за пятой. Она и впрямь баловалась чаем с курабье.
– Вы Ираида? – спросил я.
Нянька вытерла рукой губы.
– Ну?!
– Вам записка.
– Что?
Я сунул ей под нос листок.
Бабища близоруко прищурилась, потом поднесла к носу цидульку.
– Поня-ятно, – протянула она.
– Значит, девочка останется присмотренной? – обрадовался я столь скорому разрешению проблемы.
– Деньги за ночную группу уплочены, – мрачно буркнула Ираида, – я никакого права не имею возражать, хотя ясное дело, что ребенку лучше дома, чем тут. Любая мать, даже такая, как… Впрочем, ладно, хорошо хоть догадалась записку написать. Эх, ну и люди.
Не желая вступать в разговор с обозленной бабой, я вежливо сказал: «До свидания» – и пошел к двери.
– Эй, постойте-ка! – воскликнула Ираида.
Я обернулся.
– Слушаю вас!
– Ну офигеваю прямо, – взвизгнула она, – просто цирлих-манирлих. Вас Павлом зовут?
– Иваном Павловичем.
– А, значит Соня спутала. Она все говорит: «А про Павла рассказывать ни-ни!» Неужели вам не стыдно?
– С какой стати я должен испытывать душевные муки, – удивился я, – я ничего плохого не сделал!
– Ладно тебе, – махнула рукой Ираида, – Люся дочку запугала, та дома как могила молчит, а сюда придет и мне рассказывает. Зачем в семью влез? Некрасиво это! Девочку к себе привязываешь, подарки даришь. Уж и не знаю, как такое поведение назвать. Позавчера Соня куклу приносит, эту, как ее, Барби. Дает мне и шепчет: «Спрячьте на полку».
Ираида удивилась и отчего-то тоже шепотом поинтересовалась:
– А зачем ее убирать? И почему ты в детский сад дорогую игрушку притащила? Вдруг кто сломает. Давай положим в шкафчик, а вечером домой заберешь.
– Нет, – озираясь, ответила малышка, – мне ее дядя Павел подарил, нельзя к себе нести, вдруг папа спросит, откуда Барби взялась? Пусть пока тут посидит, а потом мама за дядю Павла замуж выйдет, и я ее заберу.
Ираида сначала оторопела, а потом спросила:
– Твоя мама надумала развестись с папой?
– А чего с ним жить, – по-взрослому ответила девочка. – Копейки приносит, а его за это кормить, одевать и обстирывать надо. Да еще на маму бросается, кричит: «Убью, зараза».
Я с легким изумлением слушал нянечку. Лично у меня создалось впечатление, что Люся очень встревожена судьбой Виктора – пока мы ехали в милицию, на ней просто лица не было.
– Так что, мил-человек, зазря ты в чужую семью лезешь, – с осуждением закончила Ираида, – дитя у них, тебе девочка чужая, как ни прикидывайся – родной не станет. Оставь их в покое, найди себе незамужнюю. Нехорошо!
– Вы ошибаетесь, – непонятно по какой причине я попытался разубедить няньку, – я не имею никакого отношения к Люсе.
Следовало просто молча уйти, но меня отчего-то потянуло оправдываться.
– Ага, – скривилась Ираида, – а то записки чужие люди носят? Ваще обнаглел, в садик явился! При живом отце.
– Поверьте, я сегодня впервые в жизни увидел Харченко, – продолжал бубнить я.
Ираида сморщилась. Я слегка растерялся, может, стоит рассказать про арест Виктора? Но вдруг Люся не хочет, чтобы о задержании супруга знала каждая собака? Да и с какой стати я обязан давать отчет няньке? Просьбу Люси я выполнил, а уж на семейные секреты госпожи Харченко мне абсолютно наплевать.
Я повернулся и пошел к двери.
– Бесстыжие глаза, – полетели мне в спину злые фразы, – наглая морда! Ну погоди, господь-то все видит, ничего не простит. Плохо тебе будет!
В самом мерзком настроении я сел за руль, услышал треньканье мобильного, глянул на дисплей и увидел номер Николетты. Первой мыслью было не отвечать, но потом я справился с детским желанием спрятаться в шкаф при виде неприятности и спросил:
– Что случилось?
– Вава, – затрещала маменька, – ты где?
– Ну, в принципе не так уж далеко от дома.
– Прелестно. Немедленно купи мочалку.
– Что?
– Мо-чал-ку, – по слогам повторила Николетта, – такую мягкую, длинную. Ясно?
– Абсолютно, – ответил я.
– Как окажешься в магазине, позвони.
– Зачем?
– Важен цвет.
– Мочалки?
– Да.
Я снова не стал спорить. Долгие годы общения с Николеттой научили меня: если хочешь сохранить психическое здоровье, никогда не занимайся выяснением ненужных подробностей. Желает маменька мочалку определенного цвета? Приобрету без проблем и отправлюсь спокойно читать Рекса Стаута. Начну совершенно справедливо объяснять ей, что цвет губки никак не влияет на ее качество, получу жуткую истерику. Да и какая мне разница, с чем Николетта отправится в ванную?
Приехав в супермаркет, я соединился с маменькой.
– Стою в отделе хозяйственных товаров.
– Ну-ка, – оживилась Николетта, – скажи, какая там гамма красок?
– Серые, голубые, зеленые, красные.
– Вава! Это же синтетика! – закричала маменька.
– Виноват, пошел искать натуральные губки, – быстро ответил я.
Походив между стеллажами, я наконец наткнулся на желтые мягкие пористые мочалки и снова позвонил Николетте.
– Нашел!
– Какой цвет?
– Песочный.
– А должен быть рыжий, – не сдалась маменька.
Я оглянулся, увидел продавщицу и поинтересовался:
– Такой же товар, но кирпичного оттенка есть?
– Нет, – последовал быстрый ответ, – и не бывает. Это же не искусственная вещь, она без красителя, экологически чистая.
– Ладно, – сдалась маменька, когда я пересказал ей монолог продавщицы, – наверное, это то самое. Просто у тебя, Вава, нет чувства цвета, что для меня рыжее, тебе кажется желтым. Кстати, это губка или мочалка? Мне нужна последняя.
– А какая между ними разница?
– Вава! Спроси у продавца, если сам отличить не можешь, – заворчала Николетта. – Губка и мочалка! Кто же их спутает. Это все равно что не отличить чулки от колготок!
Я тяжело вздохнул. Лично мне кажется, что это одно и то же, хотя вроде чулки на подвязках.
– Вава! – гневалась Николетта. – Почему ты молчишь?
Внезапно я почувствовал смертельную усталость, чтобы побыстрей избавиться от Николетты, я быстро сказал:
– Это мочалки!
– Хорошо, бери.
– Одну?
– Нет, конечно!
– А сколько?
– Ну… думаю, килограммов пять! И поторопись, потому что время уйдет.
Я заморгал. Пять килограммов? Зачем Николетте столько?
– Ты не оговорилась? Может, пять штук?
– Нет, – заорала маменька, – не надо считать меня идиоткой! Именно килограммов! Ну сколько можно говорить одно и то же!
Я опять подозвал продавщицу:
– Девушка, мне нужны вот эти штуки.
– Натуральные губки?
– Именно.
– Берите.
– Боюсь, их тут мало.
– Здесь двадцать штук, – мило улыбнулась девушка, – они просто сжались.
– Понимаете, мне нужно пять килограммов.
Продавщица отступила назад.
– Пять килограммов губок?
– Точно, – кивнул я, ощущая себя идиотом.
– Но зачем?
– Надо.
– А-а… а… – вдруг протянула девушка, – наверное, вы надумали гуманитарную помощь оказать, да? В детский дом отправите?
– Верно, – кивнул я, – там хотят именно такое количество.
