Держа перед собой Дедушкино ружье, мальчик обошел весь дом, подергал все ручки, проверил все окна. Вернувшись в гостиную, я с надеждой направился к Дедушкиному креслу, но мальчик по-прежнему хотел исследовать дом, и я, устало вздохнув, отправился с ним проверять занавески в ванной.
В конце концов Итан вернулся в Мамину комнату, запер замок и подвинул комод к двери. Ружье мальчик положил рядом с кроватью и позвал меня к себе. Потом вцепился в меня, и я вспомнил, как он иногда приходил в мою конуру в гараже, когда Мама и Папа кричали. Я ощущал в нем тот же ужас одиночества. Я лизнул мальчика, стараясь утешить, как мог – ведь мы вместе; что плохого может случиться?
На следующее утро мы выспались от души, а потом прекрасно позавтракали. Я ел корки хлеба, лизал омлет, допил за мальчиком молоко. Какой великолепный день! Итан собрал еду в пакет, добавил бутылку с водой и все положил в рюкзак. Мы что – собираемся на прогулку? Иногда мы с Итаном гуляли, и он готовил на нас обоих бутерброды. В последнее время прогулки все чаще приводили нас к дому, где жила наша девочка; я чувствовал ее запах на почтовом ящике. Мальчик стоял и смотрел на дом, потом мы разворачивались и шли обратно.
Вчерашний страх рассеялся без остатка. Насвистывая, мальчик пошел к Флер, которая ела из ведра сухие, безвкусные зерна, – ими она хрумкала, когда не старалась отравиться травой.
Я поразился, когда мой мальчик принес из сарая попону и блестящее кожаное седло и прикрепил их на спину лошади. Мы проделывали такое раньше – Итан высоко забирался на спину Флер, но тогда рядом был Дедушка, а калитка загона была плотно закрыта. Сейчас мальчик отворил калитку и с улыбкой забрался в седло.
– Вперед, Бейли! – позвал он сверху.
Я послушался, хотя и неохотно. Мне было неприятно, что все внимание вдруг достается Флер, а я вынужден плестись рядом с этой огромной тварью, на мой взгляд, столь же глупой, как утки. Мне совсем не понравилось, когда Флер, махнув хвостом, навалила сильно пахнущую кучку дерьма на дорогу, едва не задев меня. Я задрал над кучкой лапу – теперь она принадлежала мне. Я был почти уверен, что лошадь замыслила меня оскорбить.
Вскоре мы оставили дорогу и свернули в лес, на тропинку. Я погнался за кроликом – и поймал бы, если бы он вдруг не сжульничал и не прыгнул в сторону. Я чувствовал запах нескольких скунсов – и гордо отказался сделать хоть шаг в их сторону. Мы остановились у небольшого пруда, Флер и я напились; потом мальчик ел бутерброды и бросал мне хлебные корки.
– Правда здорово, Бейли? Тебе нравится?
Я посмотрел на его руки: даст мне еще бутерброд?
Если не считать присутствия Флер, я был доволен. Разумеется, избавиться от глупого летала – уже достойный повод праздновать, вот только за несколько часов мы забрались так далеко от дома, что я не ощущал никакого запаха.
Мне казалось, что Флер начинает уставать, но по виду мальчика было ясно, что до нашей цели еще далеко. Потом Итан сказал:
– А теперь нам сюда? Или сюда? Бейли, ты помнишь? Ты знаешь, где мы?
Я в ожидании посмотрел на мальчика; через мгновение мы двинулись дальше по тропинке, которая хранила запахи многих зверей.
Я пометил столько мест, что уже устал задирать лапу. Флер вдруг остановилась и испустила длинную струю мочи, что мне показалось совершенно неприемлемым. Ведь ее запах перебьет мой, а кто тут у нас собака? Я побежал вперед, чтобы очистить нос от нее.
Забравшись на пригорок, я увидел змею. Она свернулась на солнышке, ритмично высовывая и убирая язык. Я зачарованно замер – никогда раньше не встречал змей.
Я гавкнул – никакой реакции. Я поспешил к мальчику, который снова подгонял лошадь.
– Что там, Бейли? Что ты видел?
Я не понял, что говорит мальчик, ясно только, что не «иди, укуси змею». Я шел рядом с безучастно вышагивающей Флер и пытался представить, что она будет делать, когда увидит змею.
Она сначала и не видела ничего, но при приближении змея вдруг подняла голову, откинувшись назад, – и тут Флер заржала, оторвала передние ноги от земли, крутнулась, и мальчик вылетел из седла. Я, конечно, немедленно бросился к нему. Вскочив на ноги, он закричал:
– Флер!
Я сердито смотрел, как лошадь галопом несется прочь, молотя копытами по земле. Когда мой мальчик бросился следом, я понял, что требуется, и помчался за лошадью, но она не останавливалась, и вскоре я далеко убежал от мальчика, но повернул назад, чтобы быть с ним.
– Нет, нет! – крикнул мальчик, однако это «нет» относилось не ко мне. – Господи, что же нам теперь делать, а, Бейли?
К моему крайнему смятению, Итан заплакал. Такое случалось с ним все реже по мере того как он взрослел, и сейчас было совсем некстати. Ощутив его отчаяние, я ткнулся носом в руку моего мальчика, пытаясь утешить. Нам лучше всего отправиться домой и съесть еще цыпленка.
Мальчик в конце концов перестал плакать и беспомощно огляделся.
– Бейли, мы потерялись. – Он глотнул воды из бутылки. – Ну ладно. Пошли.
Видимо, он решил продолжить прогулку, потому что мы пошли совсем в другом направлении, не туда, откуда пришли.
Мы долго шли по лесу, в одном месте пересекли наш собственный запах, но мальчик не остановился. Я так устал, что когда белка выскочила прямо передо мной, я и не подумал за ней гнаться, а просто шел за мальчиком, который – это ясно чувствовалось – тоже начал уставать. Когда небо потемнело, мы сели на бревно, и Итан доел последний бутерброд, заботливо поделившись со мной.
– Бейли, мне очень жаль.
Почти в полной темноте мальчик стал собирать палки. Он подтаскивал сучья к поваленному дереву и прислонял к корявым корням. Потом насыпал сосновые иголки на землю под этим навесом и сверху положил еще несколько веток. Я следил с любопытством – пусть бросит палку, и я наплюю на усталость и побегу за ней, – но мальчик не отвлекался от своего занятия.
Когда совсем стемнело, он улегся на сосновые иголки и позвал меня:
– Иди, Бейли! Ко мне!
Я подполз к нему. Это немного напоминало конуру. Я печально вспомнил Дедушкино кресло – почему бы нам не пойти домой и не поспать там? Вскоре мальчик начал дрожать; я положил на него голову и прижался животом к его спине – как мы привыкли спать на холоде с братьями и сестрами.
– Хороший пес, Бейли, – сказал мальчик.
Вскоре он начал дышать глубоко и перестал дрожать. Хотя мне было не совсем удобно, я не менял позы, стараясь согреть мальчика.
Мы проснулись, когда запели птицы, и снова пошли еще до того, как стало совсем светло. Я с надеждой обнюхал пакет, обманутый запахами, но когда мальчик разрешил мне сунуть голову внутрь, ничего съедобного я не нашел.
– Мы его оставим – если понадобится развести костер, – сказал мальчик. Я понял это так, будто он сказал «нам нужны еще бутерброды», и согласно завилял хвостом.
Сегодня приключение было не таким забавным. Голод в моем желудке превратился в резкую боль, а мальчик снова плакал – хлюпал носом почти целый час. Я ощущал исходящую от него тревогу, которая сменилась полным безразличием – еще более страшным. Когда мальчик сел и посмотрел на меня пустыми глазами, я облизал ему все лицо.
Я беспокоился за моего мальчика. Нам срочно нужно домой.
Мы дошли до небольшого ручья, где мальчик лег на живот, и мы жадно напились. Вода придала мальчику силы и решимость; дальше мы пошли вдоль потока, который вился между деревьями, а потом перерезал луг, полный жужжащих насекомых. Мальчик повернулся лицом к солнцу и зашагал быстрее, ощутив надежду, но через час, когда поток снова углубился в темный лес, плечи мальчика поникли.
Эту ночь мы снова провели, прижавшись друг к другу. Я учуял неподалеку тушу – старую, но, возможно, съедобную, однако не оставил мальчика. Ему больше, чем раньше, нужно было мое тепло. Я чувствовал, как утекают его силы.
Никогда прежде я так не боялся.
На следующий день мой мальчик несколько раз споткнулся, и я уловил запах крови – мальчик ободрал лицо о ветку. Я понюхал.
– Пошел прочь! – крикнул мальчик.
Я чувствовал гнев, страх и боль, но не ушел, а остался с мальчиком – и понял, что сделал правильно, когда Итан ткнулся лицом в мою шею и снова заплакал:
– Мы потерялись, Бейли. Прости.
Я завилял хвостом, услышав свое имя.
Ручей влился в болотце и превратился в грязную кашу. Мальчик увязал по икры и вытягивал ступни с чавкающим звуком. Насекомые лезли в глаза и уши.
Посреди болота Итан остановился, повесил плечи и опустил подбородок. Воздух вышел из легких в глухом протяжном вздохе. Расстроенный, я подбежал к нему так быстро, как только мог, и тронул лапой его ногу.
Мальчик сдавался. В нем росло чувство полного поражения, и он готов был подчиниться, теряя волю к жизни. Совсем, как мой брат Обжора, который улегся в последний раз в трубе, чтобы больше не подняться.
Я гавкнул, чтобы расшевелить моего мальчика и взбодриться самому. Итан пустыми глазами посмотрел на меня. Я снова гавкнул.
