«Нет, нет! Не сейчас, не здесь. Держи себя в руках, Фрэнки!» — трепыхалось в голове, и он неожиданно вспомнил о карете и кучере, который, должно быть, прождал его всю ночь в это далеко не самое тёплое время года.
Подстёгнутый этой мыслью, а ещё больше тем, что был просто не в состоянии и дальше спокойно рассматривать наставника, Фрэнк осторожно спустил обнажённые ноги с высокого ложа, касаясь пальцами прохладного гладкого паркета. Поднявшись, он подошёл к балкону и несколько мгновений просто любовался пейзажем: густым старым парком, над которым медленно расходились насыщенные розовые лучи просыпающегося солнца; начинающими выкидывать бутоны зарослями дикого шиповника перед ним; широкой зелёной поляной и одиноким кряжистым дубом посреди неё, к толстой нижней ветви которого были привязаны резные качели. Они слегка качались от лёгкого утреннего ветерка. Приоткрыв створку балкона, он ощутил нагой кожей его приятное дыхание и с удовольствием отметил, как желание, поселившееся внизу живота, постепенно успокаивается.
Фрэнк торопливо оделся, подобрал с пола закатившуюся под трюмо янтарную брошь, оглядел себя в зеркало и, бросив прощальный, полный нежности взгляд на сладко спящего мужчину, направился к двери. Ему предстояло пройти по внутренним коридорам поместья баронессы и спуститься по главной лестнице, постаравшись никого не разбудить и не встретить на своём пути, ведь как работал механизм тайного хода в зеркале, он не знал.
****
Маргарет постучалась в его комнату около девяти и попросила просыпаться — сегодня у неё были какие-то грандиозные планы, для осуществления которых требовалась помощь Фрэнка. Проспавший в общей сложности не более трёх часов после тайного возвращения, он жалостливо простонал, но пообещал подняться и спуститься к завтраку как можно быстрее.
Поль также оказался вовлечённым в дела бойкой и жизнерадостной Маргарет, поэтому лишь сочувственно посмотрел на его заспанное лицо, когда Фрэнк сел напротив него за стол на кухне.
Маргарет планировала заняться стиркой, а для этого требовалась ощутимая мужская помощь: в помещение прачечной нужно было натаскать воды, наколоть достаточно дров, чтобы можно было нагреть её. Пожилой Поль недомогал от болей в спине, и честь носить воду и колоть дрова всегда выпадала Фрэнку. Его это нисколько не смущало — ему нравилось разминать мышцы, затекающие от постоянной умственной работы и сидения за расчётами и книгами. Но перед этим Маргарет нагрузила его ещё обширным списком дел, за которые пришлось приниматься сразу после завтрака. Фрэнк метался по особняку, заканчивая одно и тут же принимаясь за следующее, так что пропустил возвращение наставника. Дочистив столовое серебро и хозяйственно обернув его бархатом, он убрал картонный короб под тяжёлую крышку в сундук, стоящий на кухне. После этого через небольшую деревянную дверь вышел на задний двор, чтобы приступить к колке дров для большой печи, что подогревала чан с водой для грандиозной стирки Маргарет.
****
Джерард вернулся на экипаже баронессы, который затем отбыл обратно. Он ощущал себя так, словно заново родился, и под ногами у него была явно не земля, а что-то упругое, подкидывающее с каждым шагом к небесам. Давно, бесконечно давно он не ощущал себя таким обновлённым, таким свежим и безумно молодым. Ему было всего тридцать, и скоро к этой цифре должна была прибавиться ещё единица, но обычно он чувствовал себя безвозвратно, невозможно старым, чёрствым и повидавшим почти всё, что можно и нельзя на этом свете человеком. Сегодня же, проведя одну из самых божественных и горячих ночей в своей жизни, он словно бабочка выбрался из всего этого наносного слоя трухи, что опутывала его тело, не давая тому быть гибким и лёгким. Снова почувствовал вкус к жизни, снова ощутил, как в ноздри ударяет терпкий, ни с чем не сравнимый весенний аромат любви.
Сердце его билось чуть быстрее, чем обычно, и он был бы рад хотя бы ненадолго потерять голову от всей этой истории, пока его служба и присутствие не требовались при дворе. Обязанности, что он нёс, могли бы разрушить совершенно любую романтику и таинственность атмосферы. Но для Джерарда не стояло вопроса: служить или нет. Он был всем сердцем и душой предан своей Королеве, которая поверила в него, по заслугам оценила его таланты и вывела молодого, не известного никому оборванца в элиту высшего света. Сейчас, спустя больше десяти лет верной службы, он порой задавался вопросом, того ли он достиг, к чему стремился, и не променял ли клетку нищеты и незнатности на красивую, роскошную, но от этого ничуть не более свободную клетку положения и богатства? Этого ли он хотел тогда, в свои семнадцать лет? Или он желал быть свободным ото всех подобных условностей? Но было ли это возможно?
Все вопросы оказывались не более, чем риторическими репликами «в никуда», остающимися без ответа.
Он служил своей Королеве и был обязан ей жизнью. Он служил не из-под палки, а по велению сердца, уважая Её Величество до глубины души, и хотя последние годы некоторые её экстравагантные поступки доставляли много головной боли — ведь улаживать резонанс от них приходилось Джерарду, — это не могло поменять его к ней трепетного отношения.
Джерард отодвинул эти внезапные накатившие размышления силой мысли, вновь концентрируясь на приятных воспоминаниях ночи, на тёплом весеннем воздухе и терпком аромате, разлитом в нём.
Взлетев в свою спальню по каменной лестнице, он достал из-под кровати запылившийся деревянный мольберт и треногу для него, из шкафа взял палитру, кисти и акварельные краски. Открыл стеклянную дверь, ведущую на небольшой балкон, и начал не торопясь устанавливать там подставку для мольберта, намереваясь провести остаток дня, рисуя этюды. Он не брался за живопись уже очень давно, возможно, больше года. Но сегодня его душа просила красок, и он чувствовал, что это — правильно, стараясь поскорее удовлетворить её требовательную жажду.
Когда всё было готово, он вернулся внутрь комнаты за палитрой с кистями, как откуда-то с улицы послышались характерные звуки колки дров. Комната Джерарда располагалась на втором этаже и выходила на более тенистую сторону, противоположную библиотеке и главному входу. Там, чуть в стороне, рядом с кухней, находился задний двор, подсобные помещения и огромная колода для расколки с торчащим в ней топором. Взяв принадлежности, он заинтересованно вышел на балкон. Раньше Джерард не обращал особого внимания на хозяйственную жизнь поместья, его голова была полна других, более масштабных забот. Но сегодня этот звук казался таким настоящим, таким гармоничным, полным энергии жизни. Он идеально вписывался в картину его обновлённого ночным приключением мира.
Фрэнк, не подозревая о направленном на него внимании, колол дрова. Его недлинные волосы, собранные в хвост, растрепались от резких, размашистых движений. На улице было ещё довольно прохладно, но, разгорячённый такой активной работой, юноша решил снять домашнюю шерстяную жилетку и распустить края ворота простой холщовой сорочки…
Джерард, стоящий на балконе и намеревавшийся рисовать пейзажи, застыл, сжав ладонями холодные перила балкона. Его Фрэнк, знакомый, родной и такой понятный человек, неторопливо спускал с рук безрукавку, медленными движениями тонких пальцев развязывал верхние тесёмки ворота своей рубахи… У Джерарда на мгновение перехватило дыхание. Когда этот мальчик успел так вырасти? Он же постоянно был перед глазами, мелькал где-то рядом… Его мальчик, его уличная находка. Когда его плечи успели раздаться вширь, а тело — обрести странную, манящую гибкость?
Не осознавая своих действий, Джерард облизнул пересохшие на свежем воздухе губы и продолжил наблюдать, как ничего не подозревающий Фрэнк скидывает мешающую одежду рядом на поленницу и вновь берёт в руки топор, собираясь расколоть чурбачок на более тонкие лучины для растопки. От него веяло притягательной силой молодости, неутомимой энергией, и его размашистые, точные движения обнаруживали перекатывающиеся в резком рывке мышцы.
