На первый взгляд белье — главный атрибут ночных чудовищ. Славянские русалки, тоже снабженные птичьими лапами, расстилают возле источников холсты и полотна или моют их в ключевой воде. Белые морские жены и никсы германцев и белые панны чехов моют сорочки, развешивают в лесу ткани. Белая женщина, известная многим народам вестница смерти, занимается стиркой белья так же, как ирландская банши, стук валька которой, доносящийся с реки, совпадает по смыслу с ее жутким криком. Банши может придушить бельем какого-нибудь зеваку или болтуна, а галицкие и польские лисунки используют для этого свои крупные отвислые груди, заменяющие им вальки. В число прачек входят баварские ведьмы, литовские лаумы, славянские вештицы.
Несмотря на ужас от встречи с прачками, столь бытовая подробность, как стирка, настраивает многих на поэтический лад. Афанасьев уподобляет одежды, сорочки и ткани облачным покровам, которые полощут в дождевой воде небесные жены. То, что эти жены бьют и душат людей, его не смущает: ну, гроза прогремит или наводнение случится — вот и все несчастья!
Прагматики объясняют страх перед прачками мужскими проказами — мол, не любили женщины, когда им мешали, поэтому ходили стирать по ночам и наказывали тех, кто за ними подглядывал. Но тогда бы прачки использовали в качестве оружия деревянные вальки, а не белье и гонялись бы с ними за назойливым мужчинкой, как менады за Орфеем. Соглядатайством, кстати, объясняют и феномен русалок. Из кустов добрый молодец наблюдал за купающимися девицами, а те, понятно, выражали недовольство. Есть в такой версии своя поэзия, вот только настоящая русалка — это не обнаженная купальщица с соблазнительными формами, а склизкое пугало, норовящее усесться на ветку, нависающую над водой, и ухнуть оттуда на молодецкую головушку.
Давным-давно прачки полоскали в воде не простыню, а вещь, непосредственно связующую их со смертью: выпачканную в крови одежду и окровавленные внутренности. В саге «Разрушение дома Да Хока» женщина по имени Бадб, стоящая на одной ноге и прикрывающая один глаз (знак принадлежности к обоим мирам), моет в реке сбрую короля Кормака, и вода окрашивается кровью и сукровицей. Встреча с Бадб предвещает гибель короля. В поздней версии «Смерти Кухулина» гибель героя знаменует полоскание в воде его изрубленных доспехов. В саге из цикла Финна Мак Кумала женщина по имени Морриган полощет у брода «окровавленную добычу»:
Есть вокруг нас напрасно много добычи,что обагрена удачей, ужасны кишки огромные,которые мыла Морриган… много добычи она мыла,ужасным смехом она смеялась.
Это всего лишь знаки и предвестия, но вот в повести «Победа Турлохов» нам встретится намек на магические действия кровавой прачки. Спешащий на битву с норманнами Доннха О’Браен замечает старуху, моющую в озере отрубленные головы и кишки. По ее словам, останки принадлежат Доннхе и его воинам, коим суждено погибнуть в предстоящем сражении. Доннха интерпретирует старухину стирку как магический акт, долженствующий помочь его врагам.
Далекие от политики бретонцы тем не менее знали об ирландских прачках. В их фольклоре они не только предвещают чью-либо смерть (прачки могут стирать саван), но и сами исполняют пророчество. Им близка шотландская баннихе (буквально «женщина мытья») или маленькая прачка у реки, стирающая в безлюдных местах окровавленную одежду того, кому суждено вскоре умереть. Она небольшого роста, в зеленом платье, с красными перепончатыми ногами. Заметивший прачку неизбежно будет задушен ею при помощи куска мокрой ткани. Ей хватит сил, чтобы исхлестать мокрым бельем человека и парализовать его конечности.
Так ведут себя существа, пребывающие на границе между жизнью и смертью. Они должны бы, как Бадб, прикрывать глаз и прыгать на одной ноге, но, в сущности, кромки воды достаточно: по замечанию Михайловой, кромка свидетельствует о промежуточности их положения — ни на воде, ни на суше. А мотив стирки белья вторичен — чем же еще заниматься этому существу на речном берегу?
Смерть. Картина Я. Розенталса (1897).
Белая женщина — близкая родственница ночных прачек
Вероятно, белье было выдумано, чтобы смягчить впечатление от встречи с береговыми демонами. Своим жертвам они и впрямь могли показаться прачками. Поди разбери, чем тебя душат — простынями, грудями или кишками. К белью добавились иные детали, вписывающиеся в две выявленные в предыдущих главах тенденции. Как и Анку, ночных прачек решили очеловечить. Это профессионалки, несущие наказание за жадность и нерадивость при стирке белья бедняков, или матери, проклятые за убийство младенцев. А шотландская прачка умерла при родах, не исполнив свою главную работу — стирать детские пеленки. Она выполняет ее после смерти. Таким образом, перед ней поставлена тяжелейшая задача — попробуй-ка задушить подгузником взрослого мужчину!
Вторая тенденция — меркантилизм. Герой сказок жаждет богатства и исцеления, даруемых Корриганами, а с ночными прачками можно поиграть в вопросы-ответы. Если встать между бан-нихе и кромкой воды, она исполнит любые три желания. А того, кто припадет к ее дряблой груди и пососет, прачка назовет приемным сыном и станет ему помогать. Дерзайте, потомки кельтов!
Тварь на луне
«Самое дивное в Бретани — это луна, восходящая над землей, а на рассвете погружающаяся в море. Волею Бога луна — владычица бездны…» — писал Франсуа Рене де Шатобриан, один из славных уроженцев Бретани. Бретонская луна и вправду сродни бездне. Она не только красива, но и смертельно опасна. В Южной Бретани говорят о луне как об источнике яда, изливаемого на воды, — вот почему над колодцами устанавливают крышу. Водное зеркало, отражающее полночное светило, демонстрирует гадающему человеку его истинное лицо — череп без кожи, и он понимает, что смерть близка.
В луну превращаются мертвые головы, а они отнюдь не беспомощны. Если в мифах туземцев головалуна вызывает женские менструации, то в Бретани она может служить причиной беременности (косвенное свидетельство производительной силы мертвой головы). В Морле полагают, что женщина, повернувшаяся лицом в сторону лунного диска, рискует дать жизнь какому-нибудь чудовищу. Но не всегда луна ассоциируется с круглой головой. Напротив, сильнейшую опасность представляет рогатая луна, то есть луна в первой четверти или на ущербе. Глядящая на нее девушка может зачать от лунной силы, а рожденные ею «дети луны» сделаются лунатиками.
Луна не зря снабжена рогами — девушка, вероятно, беременеет не от самого светила, а от существа, на нем обитающего. В Европе его называют человеком на луне, но в Бретани у него растут рога — это дьявол, по одной из версий, отправленный на луну выстрелом из пушки. Лунный дьявол берет на вилы тех, кого он собирается кинуть в печь, а топит он ее хворостом, который собирает и вяжет. Сбором хвороста занимается и лунный человек, но есть ли основания величать его дьяволом?
Вроде бы он безобиден, хотя и грешен. По приказу Моисея сыны Израилевы побили его камнями за то, что он собирал дрова в день субботы (Числ. 15: 32–36), а потом Господь поселил его на луне и обрек носить вязанку до конца времен. Средневековые христиане практически ничего не изменили в легенде, убрав лишь камни и заменив субботу воскресеньем. Затем под легенду подвели морально-этическую базу. Человек наказывается не за пренебрежение воскресной службой, а за банальное воровство. По разным версиям, он воровал дрова, которыми топил печь; капусту, которой кормил овец; овец, которых приманивал капустой. Иногда человека подменяет столь же вороватый карлик или великан, а Данте называет лунного жителя Каином (Рай 2: 49–51; Ад, 20: 124–127):
Но нам пора; коснулся рубежаДвух полусфер и за Севильей в волныНисходит Каин, хворост свой держа,А месяц был уж прошлой ночью полный…
Кандидатура Каина была впоследствии отвергнута из-за возникшей путаницы с его братом-пастухом. Во-первых, хворост Каину ни к чему, скорее он держал бы в руках «плоды земли», то есть капусту или овец, украденных у Авеля. Во-вторых, голова Авеля уже заняла место на ночном небосклоне, и было бы нелепо ссылать на нее убийцу, чтобы он там топтался. Каина пробовали заменить Исааком, обреченным отцом на заклание и несущим дрова для жертвенного костра, но тогда отпадал мотив наказания.
Еще большую сумятицу внес Шекспир, снабдивший лунного человека собакой и терновым кустом («Сон в летнюю ночь», «Буря»). О Каине больше не вспоминали, хотя кое-кто счел колючий терн «даром» преступника Богу. Было решено, что куст там для хвороста, который должен вечно собирать человек, терн — для колючек, чтобы ему несладко собиралось. А собака откуда? Может, она помогала хозяину угонять овец? Кроме шекспировских пьес, С. Баринг-Гоулд обнаружил лунную собаку на старинной девонширской кроне.
