К Накатовой он приехал к завтраку. Он был в отвратительном настроении, и улучшению этого настроения, конечно, не способствовало то, что у своей невесты он застал Талю.
Таля весело рассказывала о тетушкиных попугаях, потом о самой тетушке и восхищалась, сколько та за это время сделала добра.
— Знаете, — резко сказал Лопатов, — вы, я вижу любите благотворительствовать на чужой счет.
— Да что же мне делать, если у меня «своего счета» нет? — засмеялась Таля. — Да и при чем тут я? Софья Ивановна добрая, и ей жалко людей.
— Однако до знакомства с вами она всеми этими благодеяниями не занималась.
— Очень просто: не догадывалась, — спокойно сказала Таля, чистя апельсин. — Если бы вы знали, как она теперь довольна! Мы вчера подсчитали, что она может содержать на свои средства много людей. Она на своих дачах устроит общежитие для бедных девушек.
— И вы будете, конечно, начальницей? — насмешливо сказал он.
— Нет, я этого не сумею, а есть у меня знакомая, точно нарочно для этого заказанная.
— А вы подумали о том, что, подбивая Софью Ивановну на эти благодеяния, вы обижаете ее родных? Давая чужим, она отнимает у своих, обижает племянников.
— Это кого же? — удивилась Таля.
— А вот хотя бы Екатерину Антоновну.
— Ну, Екатерина Антоновна богатая, — махнула рукой Таля, — ей не нужно.
— Вам так кажется? А может быть, ей это не нравится? — сказал он строго.
Таля остановилась с долькой апельсина в руке и вопросительно посмотрела на Накатову.
— Нет, нет, — заторопилась Екатерина Антоновна, — я очень рада, что деньги тети пойдут на такое хорошее дело.
Лицо Тали как-то зараз и просветлело и стало серьезнее, и она сказала тихо:
— Я и не сомневаюсь в этом, Екатерина Антоновна, а если бы и сомневалась, я бы все равно не стала отговаривать Софью Ивановну.
— А вы имеете уже на нее такое влияние, что можете и уговорить, и отговорить?
— Нет, я ее не уговаривала, это убежище придумала Ксения Несторовна Райнер, она тоже дает свои деньги, и ее дочь не обижается.
Таля говорила это, пристально смотря на Лопатова с каким-то грустным выражением.
— А вы вдохновляете обеих дам на подвиги! — расхохотался Лопатов. — Это вам выгодно.
— Чрезвычайно выгодно! — ответила Таля, смотря на своего собеседника.
— Как же вы получаете? Процент с бедных или как-нибудь иначе?
— Николенька, что с вами? — растерянно воскликнула Накатова.
Лицо Тали стало совсем печально, она перевела взгляд своих светлых глаз на взволнованное лицо Накатовой.
— Ничего, ничего, — тихо и слегка растерянно сказала она.
Поднявшись, она повернулась к Лопатову:
— Не сердитесь. Но, если бы вы знали, как бедны те, которым помогает Софья Ивановна, вы бы не сердились.
— Что это за фразы? Да какое мне дело до этого? Мне хотелось только раскрыть глаза Екатерине Антоновне.
— Не надо никому раскрывать глаза, если не знаешь наверное, что этим не заставишь страдать человека, — слегка вспыхнув, сказала Таля и, подойдя к Накатовой, крепко ее поцеловала.
— Я пойду домой.
Накатова с опущенной головой пошла за ней в переднюю.
Таля одевалась торопливо, очевидно, стараясь скорей уйти.
— Я извиняюсь, Таля, — сказала Накатова смущенно, — за Николая Платоновича — я не знаю, что с ним сделалось.
— Ничего, ничего, — пробормотала Таля, торопливо надевая свою шубку с воротником из «перепетуи».
— Не думайте, что я согласна с Николаем Платоновичем.
— Ах, я же знаю… хотя вы всегда верьте лучше, что он говорит… Миленькая, хорошенькая, деточка вы моя маленькая, — вдруг словно в испуге прижалась к ней Таля, — пожалуйста, не говорите ничего. Я вас очень очень люблю. И тетушка ваша добрая, и я не совсем дурная и вовсе не мошенница… Сестричка моя, если вам когда-нибудь будет тяжело, вспомните, что существует... существует белая колоннада! Это ничего, что мы ее тогда не нашли, но она есть, есть и будет! Милая, маленькая моя!
Таля еще крепче прижалась к Накатовой и, быстро перекрестив ее, выбежала из передней.
Когда Накатова вернулась в столовую, она застала своего жениха, ходящего большими шагами по столовой.
— Вы понимаете, Николенька, что мне эта сцена была крайне неприятна? — сказала она, наливая себе воды
— Я, наоборот, очень доволен, что дал понять этой особе, что ее раскусили, — это сократит ее аппетиты.
— Я не верю, что она такая интриганка.
— Вы очень доверчивы.
— Я предпочитаю быть доверчивой, Николенька, иначе я могла бы думать, что вы хотите жениться на мне из-за денег и что вы меня совсем не любите.
Она сказала это дрожащим голосом, сама пугаясь своих слов и безумно желая, чтобы он ее скорее разуверил.
Лопатов слегка вздрогнул и остановился:
— Это возмутительно с вашей стороны, Китти! Я не понимаю, как подобные вещи могут прийти вам в голову! Вам прекрасно известно, что стоимость моих земель на Кавказе равняется вашему состоянию. Вы не имеете права оскорблять меня! Если бы я не любил вас так сильно, я бы после этого вернул, не колеблясь, вам ваше слово. Эти мысли, конечно, внушила вам ваша mademoiselle Карпаткина, или как там ее?
— Нет, Николенька, я бы никому не позволила дурно говорить о вас, — наклонив голову, сказала она, — я хочу всегда верить вам.
— Да смешно и не верить!
— Да, я хочу верить вам, Николенька, потому что сегодня я узнала наверное, что буду матерью.
Он сначала растерянно взглянул на нее, но потом лицо его просияло.
— Как я счастлив! — сказал он, подходя и целуя ее руку.— Как я счастлив! Теперь надо скорей обвенчаться, иначе это будет неудобно. Оставим все хлопоты! Скорей, сейчас же после Пасхи! Как я рад!
Он действительно был очень рад.
Теперь ему не были страшны доносы и анонимные письма. Накатовой путь назад отрезан, она никогда теперь не решится на разрыв с ним.
Екатерина Антоновна еще пила утренний кофе, когда ей подали карточку:
Зинаида Петровна
Старкова-Лунская.
Лунская была театральным псевдонимом Зины.
— Просите, — сказала Накатова лакею, направляясь в гостиную и еще раз с удивлением взглянув на карточку.
Зина сегодня утром перед зеркалом долго изучала свою роль, и Накатова увидела ее, одетую в черное, стоящую среди комнаты с гордо поднятой головой.
Но, несмотря на гордый ее вид, Накатова сразу заметила, что красивая барышня, стоящая перед ней, сильно волнуется и, приняв ее за просительницу, ласково сказала:
— Пожалуйста, присядьте и скажите, чем я могу помочь вам?
Эти слова укололи Зину, она дернула плечом и сказала удивленно:
— Я пришла сама помочь вам, пожалуй, даже спасти вас.
— Я ничего не понимаю… — начала было Накатова, но Зина перебила ее:
— Вы, наверно, поймете меня, если я вам скажу, что я пришла говорить о Николае Лопатове.
Лицо Екатерины Антоновны вспыхнуло, и она, тоже гордо подняв голову, сказала:
— Это еще более меня удивляет.
— Вы его невеста?
— Да, я его невеста. И если вы пришли клеветать на него, то я все равно не поверю вам.
Зина вскочила:
— Я любовница Лопатова. Я была ею целый год!
— С чем вас и поздравляю!
Накатова вдруг почувствовала ненависть к этой красивой барышне, ей захотелось ее оскорбить, унизить, даже броситься на нее.
Неужели она воображает, что я ей отдам Николеньку? Ни за что!
— И вы хотите выйти замуж за несвободного человека? — крикнула Зина.
— Всякий мужчина до женитьбы имеет любовниц!
Зина сделала шаг назад, она была поражена: эта женщина, которая, как она была уверена, будет убита ее словами, стояла перед ней гордо и даже презрительно смотрела на нее.
Зину охватило бешенство.
— Поздравляю вас с выгодной покупкой, — расхохоталась она злым смехом.
Накатова побледнела.
— Что значат ваши слова? — спросила она машинально.
— Мои слова значат то, что г-н Лопатов, любя меня, собирается жениться на вас, чтобы удержать меня обещаниями доставить мне блага жизни! Но знайте, я на это не согласилась! Я не продаюсь, слышите, не продаюсь! — крикнула она истерически.
Накатова пошатнулась и поспешила сесть, чувствуя, как у нее задрожали ноги.
— Он меня погубил! Он подлец! — вдруг сорвавшимся голосом заговорила Зина. Она больше не могла играть роль, она тоже упала в кресло, и поток несвязных жалоб и упреков полился из ее уст.
Она рассказывала о себе, о Маркизет, об изумрудном кулоне, о французском бале, о жестокости Лопатова к ней, Зине, когда она хотела застрелиться.
Накатова слушала молча. Наконец она подняла голову и так же машинально спросила:
— Зачем ему деньги? Он богат, у него земли на Кавказе.
— Ложь, все ложь, — задыхаясь сказала Зина. — Земли эти заложены и перезаложены, и на них еще процесс с казной. У него нет ни гроша, ему дают под векселя, потому что знают, что он женится на вас, он даже живет на счет брата.
