его. Она не чувствовала жара его похотливого дыхания, хотя знала, что эти губы касаются её лица. Её ноздри не улавливали зловонный запах исходящий из приоткрытого рта, а в глазах продолжала раскручиваться адская центрифуга.
«Закрой глаза! Сфокусируй взгляд на воображаемой точке!» — вещал бесстрастный голос.
Даже прикрытие глаз далось Марианне огромными усилиями. Она медленно натягивала веки, будто закрывала тяжёлые приржавевшие жалюзи.
— Знаешь, девушки обычно запоминают свой первый секс, но вряд ли помнят, когда был последний. У тебя всё будет наоборот. По известным причинам, тебе не удалось сохранить в памяти акт потери девственности, зато представляется шикарная возможность знать, что этот секс последний в твоей жизни. Может быть, только лишь одно осознание этого, вызовет у тебя внутри бурю эмоций, заставит тебя получить максимум наслаждения. Когда ты отмеряешь себе двести лет жизни, постоянно что-то откладываешь, экономишь. Экономишь чувства, экономишь эмоции, откладываешь наслаждение на потом. Ты пытаешься размазать все удовольствия на эти двести лет, и тем обрекаешь себя на вечную серость. Но если ты знаешь, что дальше ничего не будет, чего тогда терять? Открывай загашник, гуляй на полную.
***
Марианна старалась не вникать в смысл проливающегося в её уши бреда. Ей удалось закрыть глаза, но она не могла закрыть уши. Этот бесконечный шёпот, который обволакивал её будто удав обвивающий тушку кролика, мешал ей сконцентрироваться. Под бардовыми шторами век продолжалось хаотичное движение. Её глазные яблоки танцевали, рисовали восьмерки. Казалось, что они вот-вот развернутся на сто восемьдесят градусов и будут смотреть внутрь черепа. Там снаружи продолжалось какое-то движение. Он уже наверняка уронил её бесчувственное тело на диван, навалился сверху. Он елозит, он шепчет, он исходит слюной, в то время как она не может поймать эту чёртову точку.
«Есть!» — восторженно прозвенело в голове.
Махонькая, будто затерянная в чёрном небе звёздочка, блестящая точка появилась на пергаментном узоре прикрытых век. Точка прыгала и резвилась озорным солнечным зайчиком. Нужно было срочно поймать, заарканить эту непослушную звёздочку. Но чем больше волевых усилий прилагала Марианна, тем хаотичнее и быстрее перемещалась эта звёздочка.
«Успокойся! — хладнокровно сказал голос. — Успокойся! Тебе уже нечего терять!»
Точка остановилась, будто по команде. Она стала приближаться, вырастать, превращаясь из маленькой звёздочки в огромное слепящее солнце.
БАХ! Её веки вспорхнули вверх, словно огромная бабочка взмахнула невесомыми крыльями. Появившаяся картинка была чистой, незамутнённой и не скакала перед глазами. Она ясно увидела нависающий сверху абажур и кусок бардовых штор. Чуть опустив глаза, она увидела его череп с поредевшими на макушке волосами. Он сидел у подножья дивана и ласкал её оголённые груди. Она не чувствовала как липкие руки тискают, мнут её плоть. Она не ощущала прикосновений мерзких губ, которые ласкали соски, но теперь она видела. Разум и зрение были при ней, осталось вернуть всё остальное.
Ум заработал быстро и чётко будто смазанный налаженный механизм автомата. Взгляд пополз в сторону, забрался на небольшой столик, где рядом с наполненным сушами блюдом стояло то, что было ей нужно.
Несколько пышущих жаром угольков для кальяна, сиротливо лежали на электрическом подогревателе. Нужно было сделать ещё один рывок, который находился за гранью возможного. Необходимо поднять висящую плетью правую руку до уровня столешницы. Марианна понимала, что не сможет сделать это постепенно, медленно. Тогда это будет равносильно поднятию вручную многотонной плиты. Разум говорил ей, что это должен быть бросок. Бросок кобры!
«А-А-А-А!»
Раздавшийся внутри неё душераздирающий боевой клич, ничем не проявился на поверхности безвольно приоткрытого рта. Рука взмыла над столом. Раскрытая пятерня парящим коршуном зависла над красными углями, и через доли секунды спикировала вниз.
21
Она мгновенно почувствовала горячий, пышущий страстью поцелуй. Ладонь наливалась жаром. Закипающая кровь, словно вода в нагретой газовой горелкой размороженной трубе ринулась по запястью наверх. Тело Марианны пронзили сотни раскалённых игл. Ласки огня поджигали сосуды, заставляли сокращаться мышцы ног и рук, запускали мириады бегущих по коже мурашек.
— Хе-хе-хе…эта чёртова мобила… — бурчал Карась, пуская слюни на её сосок. — Сначала я не верил, потом меня постигло удивление, ещё дальше разочарование. Но в итоге, я благодарен этой штуке. Только благодаря ей получился такой эффектный финал. Но эта штука несовершенна, как и все электронные устройства. Она прекрасно воспроизводит прошлое, только вот с будущим беда. В предсказаниях этот девайс не обставит даже гадалку из цыганского табора. Есть в этих предсказаниях часть правды. На счёт Пьера и тебя, например. Но вот со мной и Лукой ошибочка вышла. Этот гаджет всё напутал. Из этой комнаты выйдет только один человек…
— Но им будешь не ты! — Громко произнесла Марианна. Её ладонь сжалась, обхватывая раскалённый кубик, пронеслась над столом, и, прежде чем Карась успел поднять голову, бросила уголь за шиворот его рубахи.
— А-А-А!
Тело Карася выгнулось дугой. Он упал на спину, но тут же вскочил на ноги. Дикая боль не давала ему сообразить, что происходит. Пронзающий спину жар, на несколько секунд парализовал разум. Этих секунд хватило Марианне, чтобы вскочить с дивана, схватить со стола деревянную палочку от суши, коротким уверенным движением вогнать эту палочку в глазное яблоко визжащего Карася.
Крик оборвался, будто кто-то выдернул из розетки орущую магнитолу. Карась с распахнутым ртом и торчащим из глазного проема деревянным пеньком, сделал пару шагов вдоль стола. Споткнувшись об окоченевшее тело Пьера, он присел на корточки, на несколько секунд замер в этом положении, а потом плавно упал на спину и затих. Два закадычных друга лежали рядом, голова к голове. Со стороны могло показаться, что это надравшиеся собутыльники. Картину портил только кусок деревянной палки, торчащий у одного из глаза.
22
Марианна стояла в центре комнаты. Её тело мерно покачивалось. Казалось, что она двигается в такт плавному ритму, который слышится только ей. Она окинула комнату взглядом художника, только что закончившего писать полотно.
Багровый полумрак, свёрнутый на бок стол, выдохшийся кальян, два бездыханных тела. Лежащие в центре ворсистого ковра, они походили на сбитые кегли от боулинга. Ещё одно тело находилось на диване.
Лука полулежал, упершись головой в мягкую кожаную подушку. В безвольно висящей руке по-прежнему находился мундштук от кальяна. Рот был приоткрыт, как у глубоко спящего человека, на подбородке ледяной сосулькой застыла белая пена. О том, что Лука не мёртв и даже не спит говорили его едва приоткрытые глаза. Они не были стеклянными, как у мертвеца. В этом блестящем взгляде было много жизни. Он осознавал, что произошло ранее, он понимал, что
