— И ты никогда не пытался с этим что-то сделать?
— Я всегда пытался делать все как можно лучше.
— Не сомневалась, Кораблик.
— Извини за то, что произошло, Антуанетта…
— Это уже в прошлом.
Она не могла больше называть его Тварем. И Лайлом Мерриком, естественно, тоже. Он все-таки оставался субличностью корабля.
«Корабль» — он и есть корабль.
Антуанетта еще уменьшила изображение. В поле зрения сенсоров попали многочисленные штурмовики, возле каждого светилась колонка цифровых кодов и короткая стрелка вектора — тип, дальность полета, численность экипажа и вооружение. Теперь масштаб атаки стал более очевиден. В ней участвовало около сотни летательных аппаратов. Примерно шестьдесят из них были «фальшивками». Остальные тридцать предназначались для транспортировки штурмового эскадрона — обычно на борту находился один тяжело вооруженный гиперсвин, — плюс пара тандемных «трайков», на которых разместили тактических специалистов. Все эти шаттлы несли различное вооружение — от одноразовых гразеров до гигаватных бозеров Брейтенбаха. Бойцы были одеты в сервоброню, большинство получили огнестрельное оружие, а остальные, оказавшись на борту вражеского звездолета, могли снять мелкие орудия со своих летательных аппаратов.
Шествие сопровождали еще примерно тридцать судов среднего размера — двух— или трехместные шаттлы гражданского образца, с закрытыми корпусами, позже переделанные для выполнения боевых задач. Это были собственные шаттлы «Зодиакального Света», которые находились на борту, когда звездолет угнали, и рейдеры из флота Хи. Помимо вооружения того же типа, что на «трайках», они несли более тяжелую артиллерию — ракетные установки и устройства для жесткой стыковки. И наконец — девять корветов, шаттлов среднего класса, способных вместить дюжину бойцов в полной экипировке членов экипажа. Длина корпуса позволяла установить самые мелкие электромагнитные пушки. Три корвета оснастили установками для управления инерцией, что позволяло этим шаттлам развивать ускорение от четырех до восьми «g». Неуклюжие, асимметричные, они не предназначались для полетов в атмосфере, но в будущем сражении это не помешает.
«Штормовая Птица» была намного крупнее любого из кораблей, которые находились на борту «Зодиакального света». В ее ангарах могли поместиться три шаттла и дюжина трициклов вместе с экипажами. Создать для корабля Антуанетты установку для управления инерцией не удалось — оборудование на борту «Зодиакального Света» не позволяло воссоздать технологию, но вооружение и броня с лихвой компенсировали это. Теперь никто не назовет ее судно грузовозом, подумала Антуанетта. Теперь это боевой звездолет, и ей пора к этому привыкать.
— Маленькая… я имею в виду, Антуанетта…
Она заскрежетала зубами
— Ну?
— Я просто хотел сказать… сейчас… пока не стало слишком поздно…
Антуанетта нажала на кнопку, отключив динамики, затем поднялась с кресла и втиснулась в экзоскелет.
— После, Кораблик. Пора устроить смотр войскам.
Один, сжимая за спиной руки, стараясь не чувствовать жестких объятий экзоскелета, Клавейн стоял в смотровом куполе и следил за вылетом своей штурмовой эскадры.
Шершни, трициклы — пустые и с экипажем на борту, шаттлы…
Корабли покидали ангары «Зодиакального Света», кружили и поворачивали, собираясь в эскадрильи. Хитроумно тонированное стекло купола защищало глаз от слепящих вспышек, деликатно затеняя огненные пятна за дюзами и превращая их в тусклые лиловые кисточки. На некотором расстоянии, в стороне от скопления кораблей, висел серо-коричневый щербатый полумесяц, похожий на осколок шарика для пинг-понга — Ресургем. Имплантаты Клавейна уже засекли местоположение корабля Вольевой. Другие члены экипажа еще не видели «Ностальгию по Бесконечности» — судно находилось слишком далеко, чтобы увидеть его невооруженным глазом. Единственная нейрокоманда — и «Ностальгия по Бесконечности» словно выплыла из темноты. Корабль Триумвира находился на расстоянии световых секунд отсюда. Однако четырехкилометровый корпус «Ностальгии» образовывал угол около трети угловой секунды, что позволяло наблюдать судно даже в самый мелкий оптический телескоп «Зодиакального Света». Впрочем, с тем же успехом Триумвир может разглядеть его собственное судно. И, если будет внимательна, не пропустит вылета эскадры.
Теперь он знал, что причудливые наросты, появление которых он приписывал сбою программы, существуют на самом деле. Похоже, с кораблем Вольевой произошло нечто из ряда вон выходящее. Что-то превратило звездолет в грубую омерзительную карикатуру на самого себя. Что это было? Неужели Комбинированная Эпидемия? Клавейн мог только предполагать. Один-единственный раз он видел подобного рода трансформации. Это была фантасмагорическая архитектура Города Бездны. Клавейну доводилось слышать о том, как Эпидемия заражала корабли. Ее споры проникали в судовые механизмы, которые позволяли звездолетам восстанавливать и обновлять себя. Но корабль, искаженный до такой степени, как тот, что висел сейчас за стеклом купола, должен был просто выйти из строя. При виде этого чудовища Клавейна бросало в дрожь. Оставалось только надеяться, что трансформация не затронула ни одного живого существа.
Зона сражения должна охватить все пространство протяженностью в десять светосекунд, которое разделяет «Зодиакальный Свет» и «Ностальгию», хотя его центральную точку будут определять действия Вольевой. Есть где развернуться, подумал Клавейн. Как раз в таком объеме тактику начинает определять такой фактор, как время пересечения пространства.
При трех «g» сферу можно пересечь в течение четырех часов, а самым быстрым кораблям его флота хватит чуть более двух часов. Гиперскоростному снаряду потребуется еще меньше — сорок минут. Клавейн уже просматривал свои воспоминания о предыдущих кампаниях, отыскивая тактические параллели.
Битва за Англию.[62] Полузабытое воздушное столкновение во время одной из межнациональных войн древности, когда сражение вели дозвуковые летательные аппараты, оснащенные поршневыми двигателями. Соотношение объема пространства и скорости пересечения было почти таким же, как в этот раз, хотя элемент трехмерности играл куда меньшую роль. Мировые войны двадцать первого века были в этом отношении еще менее показательны. Тогда суборбитальные радиоуправляемые устройства могли в пределах сорока минут достичь любой точки планеты и уничтожить любой объект. Но войны, которые начались в Солнечной системе полстолетия спустя, предлагали больше полезных параллелей. Клавейн вспомнил кризис, которым завершился раскол между Землей и Луной, и битву за Меркурий, отмечая причины побед и поражений. Затем вспомнил Марс конца двадцать второго века, бои с Объединившимися. Зоны этих сражений охватывали пространство, простиравшееся далеко за орбиты Фобоса и Деймоса, так что фактически затраченное время пересечения даже для самых быстрых одноместных боевых файтеров составляло три-четыре часа. Уже тогда встала проблема измерения временных промежутков между взаимосвязанными событиями. Для нарушения коммуникации в зоне прямой видимости противники заполоняли пространство огромными облаками посеребренной «соломы».
Потом были другие кампании, другие войны, которые уже не стоило подгружать в собственное сознание. Оно уже сохраняло молчаливые уроки этих боев. Клавейн знал, какие ошибки совершили другие, но и помнил каждую ошибку, которую допустил на протяжении своей долгой военной карьеры. Наверно, это были не самые страшные ошибки. Иначе он не стоял бы здесь, на мостике «Зодиакального света». Но все уроки имели цену.
В стекле купола возникло еще одно отражение.
— Клавейн?
Он обернулся, и экзоскелет встревоженно зажужжал.
— Фелка…
Признаться, он не ожидал ее здесь увидеть.
— Я пришла посмотреть, как это произойдет.
Экзоскелет придавал ее движениям неестественность. Казалось, Фелка марширует, ведомая под руки невидимой охраной. Потом они стояли рядом и наблюдали, как остатки штурмового эскадрона падают в космос.
— Если бы ты не знала, что это война… — начал он.
— …это было бы почти красиво, — отозвалась Фелка. — Да. Я согласна.
— Я поступил правильно, так?
— Почему ты меня спрашиваешь?
— Ты — самое близкое мне существо, которому я могу вручить свою совесть. Я продолжаю спрашивать себя, что бы сделала Галиана, если бы сейчас…
Фелка не дала ему договорить.
— Она бы беспокоилась, так же, как ты. Есть люди, которые не беспокоятся… и никогда не сомневаются, что всегда делают все хорошо и правильно… От них все беды. От таких, как Скейд.
Клавейн вспомнил вспышку, которая уничтожила «Ночную тень».
